- Нет... А что, должна быть? Собиралась вроде заскочить на днях, но пока не... Да проходи же, Боря, не через порог же...
Борис кивнул и послушно переступил порог. Встал посреди прихожей.
Зинина мама закрыла дверь за его спиной. Папы дома не было и не ожидалось, поскольку друг Шура Бугаёв праздновал рождение второй внучки.
- Ты не звонил? Кате? – спросила мама.
- Я? Кате? – Борис замотал головой. – Я, к сожалению, нет, не звонил. Я – у меня телефон разбился, ещё позавчера...
Словно боясь, что ему не поверят, он торопливо расстегнул молнию на боку чёрной сумки, висевшей у него на плече, и вытащил две половинки корпуса громоздкой нокии. К одной из половинок ещё липли остатки электронных внутренностей.
- Вот оно что... Ну, хочешь, позвони от нас, – мама кивнула в сторону прямоугольного аппарата на стене прихожей.
Борис сделал шаг в сторону телефона, остановился и снова замотал головой.
- Нет-нет. Нет. Лучше не звонить. Можно, я её подожду? У вас?
- ... Ну конечно, – сказала мама с неожиданным сомнением. – Так она сегодня, значит, придёт всё-таки?
- Да-да. Сегодня. Она обязательно придёт.
Борис поставил на пол сумку, снял дешёвые ботинки, равномерно покрытые пылью, и тут же подпрыгнул от внезапного щебетания домофона.
- Вот и Катя, – не ошиблась Зинина мама.
Минуту спустя они стояли в прихожей уже втроём. Борис жалобно смотрел на Катю; растрёпанная Катя убито смотрела на Бориса; мама встревоженно разглядывала обоих.
Немая сцена продолжалась секунд шесть. На седьмой секунде мама сделала громкий вдох и задала вопрос, который, насколько она могла судить, содержал в себе единственное возможное объяснение происходящего:
- Ребят, вы что? поссорились?
Катя и Борис повернули головы в её сторону.
- Нет-нет! – в третий раз замотал головой Борис. – У нас всё в порядке, Татьяна Игоревна.
- Правда, – подтвердила Катя. – Всё в порядке у нас. Если можно так выразиться, – она снова уставилась на Бориса. – Ну что? Ты встретился? С Кириллом?
- Да. Да. Да, конечно.
- Что он сказал? Он знает, что с Олегом?
- Он – нет, говорит, что не знает ничего... Он... – Борис замялся. – Кать, я ему – как-то так получилось, что я ему всё рассказал...
- Что? - Катя не поверила своим ушам. – Как всё? Зачем? Ты совсем чокнулся?!
Борис беспомощно развёл руками и поклялся, что не хотел. Поклялся, что совсем наоборот. Он пришёл к Кириллу на работу, в бизнес-центр недалеко от «Чёрной речки». Позвонил и ждал на проходной, твёрдо намереваяся задать только один вопрос, только о вестях от Олега. В случае отрицательного ответа – поблагодарить Кирилла, развернуться и уйти. В случае положительного – выслушать, поблагодарить, развернуться и уйти.
- Я один фактор не учёл, – Борис начал моргать и водить плечами, словно пытаясь спрятаться от Катиного взгляда. – Напряжение последних дней меня доканало. Люди часто становятся болтливы, когда нервничают...
Он вытащил Кирилла из бизнес-центра на набережную. Через три минуты Кирилл – друг Олега – знал всё, чего ему не следовало знать: что в Швецию Олег повёз таинственную научную посылку; что последние две недели в его квартире пряталась от таинственных преследователей таинственная девушка по имени Женя; что в понедельник вечером Борис пришёл в дом Олега, чтобы встретиться с этой Женей; и что Жени там не оказалось. Она исчезла вместе с большей частью своих вещей.
- Она ушла не по собственной воле, – пояснил Борис для Зининой мамы.
- С чего ты взял? – без выражения спросил мама, опускаясь на край трильяжа.
Догадаться, по словам Бориса, было нетрудно: дверь квартиры болталась на одной петле, а оба замка были вырваны с мясом.
- Я не сразу ушёл, – продолжал Борис. – Я подумал, что ведь если они ломали дверь, тогда у Жени должно было быть время – они же не сразу, наверное... Может быть, она успела записку написать и спрятать где-нибудь в квартире.
Превозмогая страх, Борис боком открыл дверь – «чтобы не оставлять отпечатки пальцев». Он дал себе слово, что пробудет в квартире ровно десять минут. За это время он сумел заметить, что Жениного ноутбука нигде нет и что все ящики в её комнате выдвинуты. Сумка на колёсиках, в которой она держала свои вещи, тоже отсутствовала. Борис достал носовой платок – «мне Катя как раз утром дала чистый», трогательно пояснил он – и с его помощью открыл все остальные шкафы в квартире, включая холодильник и хлебницу. Он не нашёл никакой записки, но зато обнаружил пустые ампулы и шприц на кухонном столе, а также подсохшую блевоту на полу ванной комнаты и на краю самой ванны.
- И раковина была разбита, и шампуни, и всё остальное – всё было разбросано по полу. Да, и полотенца – два полотенца лежали в ванне, ещё мокрые. Со следами крови! – дрожащим голосом описал Борис.
Десять минут ещё не вышли, но он больше не мог находиться в квартире – он убежал оттуда, даже не притворив за собой дверь. Он не знал, что у Жени был яд. Об этом знала только Катя. Знала она и то, что на самом деле ампулы содержали апоморфин. Рвотное средство. В апреле она сама принесла Жене эти ампулы. Ей надоело слушать нетрезвые просьбы о яде.
- Катя такая молодец! Она помогла мне потом ход событий восстановить. Кто-то, видимо, пришёл за Женей. Она не открыла. Они начали ломать дверь. Она вколола себе апоморфин. Только одна загадка остаётся: откуда следы борьбы в ванной комнате. Я думал-думал. Одно объяснение более-менее подходит: кто за ней пришёл, они не понимают разницы между внутривенной инъекцией и приёмом яда через рот. Они увидели, что её рвёт, и, может быть, решили промыть ей желудок силой...
- У этой девушки был яд? – переспросила мама с большим запозданием. – Зачем?
- А? – сбился Борис. – Да-да, ну то есть нет, конечно! Рвотное средство, не представляющее опасности для жизни, как я уже сказал. Мы с Катей уверены, что с Женей – что с этой девушкой всё в порядке – то есть что она жива, по крайней мере. Если, конечно, её...
Он запнулся.
- Если её что, Боря? – спросила Зинина мама.
- И что на это Кирилл? – в два раза громче спросила Катя.
- Он меня перебил, – Борис плаксиво поморщился от Катиного крика. – Что не хочет больше ничего слышать, сказал. Не хочет больше знать никаких подробностей. Послал меня на три буквы и ушёл обратно в бизнес-центр. Ну, и тут до меня дошло, конечно же, что я облегчил душу не по адресу. У меня даже головокружение началось. В Невку прыгнуть захотелось...
- И надо было прыгать! – рявкнула Катя. – Вниз головой твоей дубовой! Надо же так растрепать всё! И кому! Мать моя женщина, кому! Этот Кирилл – ты ж первый раз его в жизни видел! Первый раз в жизни!
Она швырнула на пол сумочку, которую всё это время мяла в руках, медленно осела на подставку для обуви и закрыла глаза.
- Ребята, – мама встала с трильяжа, осенённая догадкой. – Это всё как-то с Зиной связано?.. Или нет?
Катя три раза кивнула, не открывая глаз.
- Напрямую, Татьяна Игоревна... Боря, – она открыла глаза, чтобы посмотреть на Бориса. Её взгляд больше не испепелял. – До меня научрук твой дозвонился. Левыкин твой.
Борис озадаченно поправил очки.
- Я с ним утром разговаривал... – пробормотал он.
- Ага. А потом, когда ты с кафедры ушёл уже, с ним декан разговаривал. А декана поставили в известность. Соответствующие инстанции. Мол, несмотря на все наши паспорта отобранные и беседы профилактические, произошла утечка научной информации. Сверхсекретной. За рубеж. Мол, есть все основания предполагать, что утекло через сотрудников Академии. Есть конкретные подозреваемые. Выдан ордер на арест. Сегодня, значит, арестуют, а завтра по всем корпусам расклеют оповещения воспитательного значения. С именами. Имена декан Левыкину не сказал, но Левыкин-то твой не слепой... Он, говорит, в марте ещё понял, к чему, как он выразился, «сыр бор весь». Говорит, когда ему первый раз пересказали мартовский циркуляр про морги, он ни секунды не сомневался, чем там вызван интерес в Москве к «протеканию процессов декомпозиции». Говорит, поначалу даже хотел переговорить с нами. Хотел предложить вместе подготовить данные известные. Отправить в Москву. А потом пошли разговоры о допросах в Мечникова. Потом паспорта у всех поотбирали. Левыкину не по себе стало. Решил не высовываться. Решил: если придут и прямо спросят – он скажет. А не придут и не спросят – не скажет... Вот я теперь и не понимаю, чего это он вдруг? Чего он бросился нас предупреждать? Говорил со мной чуть ли не шёпотом, голос дрожит... Я переспрашивала без конца, а он всё бубнит и бубнит еле слышно... Чего он, спрашивается, о нас печётся, когда у самого так коленки трясутся?
- Левыкин, в целом, всегда мне казался довольно порядочным человеком, – сказал Борис. И тут же покраснел от того, насколько фальшиво это прозвучало.
- ... Вас хотят арестовать? – подала голос мама. – Это вы? Передали секретные материалы за границу?.. Про Зину?.. Почему? Вы не знали, что их наши ищут?
