Люба перебрала списки других героев своих передач, наметила ещё семь человек из стилистов, преподавателей, спортсменов, поэтов. Перебирая списки «Органайзера», вспоминала, с кем и как ей работалось, прикидывала их на роль судей для красоток, и не заметила, как уснула, сложив голову возле клавиатуры.
Проснулась, вздрогнув от непривычного ощущения чего-то нового, происшедшего с ней, от какого-то слабого и ласкового внутреннего движения. Очнувшись от сна, подумала, что же случилось? Вспыхнула: неужели!? Протиснула руки под кофту, обняла ладонями низ живота, вся обратилась в слух, в ожидание, в ощущение себя… Приснилось?.. Нет, вот ещё какое-то медленное и удивительно нежное, волнующее, захватывающее дух движение… Он! Он! Он!.. Он ожил в ней! Он живой… Настоящий!
Люба дотянулась до телефона, набрала впеченный в её память номер.
— Дежурный слушает, — раздался глухой голос в трубке.
— А Ефим Борисович ещё на работе? — спросила нетерпеливо.
— Вы на часы посмотрите. Третий час ночи. Кто его спрашивает?
— Извините…
Ответил телефон в Городке:
— Ну?..
— Фима, он ожил! Он шевельнулся!
— А, это ты? Кто у тебя ожил?.. Ну, понял… А до утра эта новость не дожила бы?
— Ты что, Фима? Он шевельнулся!
— И хорошо. Я сплю. А ты чего маешься?
— Извини. Спокойной ночи!.. — прошептала она и почувствовала, как поднимаются слёзы.
Для представления финальной десятки конкурса «Мисс Великогорска» удалось снять самый большой зал в городе — расстаралась Кольчугина да и Шалый помог. Позвонил по её просьбе директору дворца культуры, спросил: «У вас, что, каждый день зал от зрителей ломится? Богато живёте, а заводу своему никак не поможете долги по налогам отдать бюджету? Кольчугина за аренду вам столько бы дала, что не только бы на хлеб хватило. Не даёт столько? Назначьте сами цены на билеты. Учить вас разницу пилить? Да и в рекламе, смотрю, вы мало смыслите. Конкурс-то не только первый в области, в стране с ними ещё не разбежались. Все его покажут! Хотите, и вас с директором завода в жюри посадят. В общем, смотрите… Да не голые это задницы, а конкурс красоты! Сами ещё слюни пускать будете…»
Состав жюри действительно пришлось расширять за счёт директора завода, и тут Кольчугина согласилась сразу. А по началу она хорошо погуляла по Любиному списку красным карандашом! И сразу же упёрлась в Бориса Абакумова:
— Душа моя, ты чего? От одной его фамилии ужас берёт, да и сам — чёрт знает что! Ты с Аркадиным говорила? Не может быть, чтобы он отказался.
— Не говорила! Он превратит конкурс в публичный дом.
— А ты хочешь превратить его в институт благородных девиц? Замени Абакумова Абадиным. Хочешь, сама ему позвоню.
— Он же весь конкурс нам сорвёт.
— Если и сорвёт с кого-то чего-нибудь, не наше счастье и не наша беда! Заменяй!.. Арсений пойдёт, хороший художник. Меня однажды набросал… А эту чувырлу ты зачем нам тащишь? — подчеркнула она фамилию модельера. — Представляешь: на сцене красотки, а в жюри — страх божий? Нам же тоже их показывать придётся. Люб, ну ты совсем у меня… Кстати, у неё парень работает на показах… Картинка! Возьмём его.
И так — по всему списку. Заменить пришлось едва ли ни половину отобранных Любой людей. А это — опять звонки, уговоры… Вмешался в список и Шалый, когда она рассказала, как почертила его Кольчугина.
— Мать, ты чего-то у меня плохо мозгами шевелить стала. Вам для чего вся эта канитель нужна? Для рейтинга канала. А об области можно было подумать?
— Пригласить маман из Москвы? Усков как раз её в какое-то модное агентство устроил…
— Насчёт маман смотри сама, а я бы пригласил кого-нибудь даже не из Москвы, а из известных иностранцев. Город мы открыли, теперь можно привозить кого хочешь. Представляешь, какого-нибудь макаронника из Италии или лягушатника из Франции… За ними рванут их телевизионщики… Город покажут, тебя как председателя жюри, ну и Кольчугину, может быть… Хорошую волну можно бы нагнать!
— Где я вам возьму столько денег! — закричала Кольчугина, когда Люба передала ей разговор с Шалым. — Знаешь, сколько заломят ваши итальяшки с французами? Не только без постельного, без нательного белья останемся! Ему престиж города нужен? Вот пусть город и приглашает.
И это уладилось. Позвонили Славе Зайцеву, тот согласился подъехать сам и связался с коллегами. Удалось уговорить приехать на финал кутюрье и актёра. Не из первого мирового десятка, конечно, но всё-таки…
Сложнее оказалось с претендентками. Началось прямо с кастинга. С первого же просмотра пришлось отсеять больше половины девчонок. Слёз, конечно, было! Собирай их кто-то в тазик, можно бы прибыльный ларёк открыть: «Слёзы Великогорских красавиц»! Были бы и «горькие», и «сладкие» слёзы. А потом — и «Слёзы победы»…
А на второй день к Любе, когда она разбирала списки оставшейся сотни красавиц, к ней в комнату жюри постучал мужчина лет тридцати пяти, невысокий, очень прилично одетый, с двухнедельной чуть рыжеватой щетиной на лице и довольно крупными тёмными очками. Поздоровался слегка приглушённым голосом и мягким движением руки положил перед Любой фотографию яркой блондинки, на которую она ещё вчера обратила внимание за цвет её неестественно зелёных глаз.
— Это Агата Щукина. Она вчера прошла отбор. Надо, чтобы она шла до конца, до брюликов, или что вы там придумали? — сказал он ровным, приглушённым баритоном.
— А вы кто? — спросила Люба, дивясь мягкой наглости гостя.
— Я её друг. И пусть это будет ей моим свадебным подарком…
— У друга есть имя?
— Есть. В некоторых кругах меня зовут «Вася рыжик».
— Слушайте, Вася! У нас ведь конкурс!
— Знаю. И победит сильнейший. Это могли быть вы. Но если вы не в игре, значит — Агата Щукина. — И он пальцем подвинул фотографию Агаты ещё ближе. На пальце у него был тяжёлый золотой перстень с черепом из чёрного камня, в глазницы которого вставлены зелёные огоньки хризолита.
— Но это же не я одна решаю. Может ведь и не получиться…
— Прошу, Любовь Андреевна, не вынуждайте меня называть вас «жидовской подстилкой», Я этого не люблю… Но могу! — Забрав фотографию, гость так же несуетно ушёл.
Ещё не совсем понимая, от чего у неё появилась мелкая дрожь, Люба судорожно набрала прямой номер Шалого и, захлёбываясь от мелкой противной трясучки, рассказала о странном госте, его наглом предложении и зловещем перстне.
— Кто-нибудь ещё это слышал?
— Да нет, все уже ушли в зал.
— Жаль. Вася Рыжик — серьёзный человек. Вам как-то придётся с ним считаться. Я, конечно, подгоню вам ментов, но лучше бы тебе как-то отмазаться от жюри, если он на тебя вышел, а не на Кольчугину…
— Ефим, ты чего? Он что у нас в городе — за царя или за президента?
— Я говорю, это серьёзный человек. Его можно было бы прихватить за живое, но у тебя же нет свидетелей разговора… А кого, говоришь, он предлагает? Щуку? Ну, это для вас не самый тупой вариант… Она — ничего. Может, получится и не расстраивать Рыжика. И вот ещё что: предложите ему самому оплатить первый приз. Он может клюнуть на это. Но ментов я всё-такик вам подгоню.
Финал конкурса шел отлично. Зал на полторы тысячи человек был набит так, что зрители буквально нависали и над телекамерами в проходах, и над рядом, занятым разросшимся жюри. На сцену добавили света, сделали маршевый подиум, по которому десять красавиц спускались ближе к зрителям как бы с небес и двумя плавными ручейками растекались за кулисы. Потом где-то во чреве огромной сцены снова поднимались к сияющим небесам, чтобы, спускаясь, демонстрировать свадебные наряды, купальники, вечерние платья, умение в трёх-четырёх па показать способность к бальным или спортивным танцам.
Жюри по обе стороны Любы шелестело голосами и бумагами, сбрасывая к ней листки с оценками каждого выхода конкурсанток. Любе некогда было поднять голову на всё это действо, которым из-за кулис руководили худрук дворца и её «креативный» Дима. Она едва успевала переносить оценки членов жюри на итоговый лист и плюсовать их для каждой конкурсантки. Вот дала работку Кольчугина! А сама сидит где-то у сцены, заставляя секретаршу пробиваться к Любе за итоговой оценкой каждого выхода. Она тоже следит за показателями Агаты Щукиной, потому что и ей пальцем с диковинным перстнем подвигали фотографию этой конкурсантки и тоже там о чём-то негромко предупреждали. Хотя и деньги за корону победительницы он, не кобенясь, выложил немалые.
Но пока выходило, что в финальную пятёрку Агата попадала под номером «три» и тянула всего лишь на вторую вице-мисс.
«Душа моя! Ты чего там делаешь?! — прислала Кольчугина обратно предпоследний листок оценок. — Где у тебя «А»?
«К сожалению, у меня не алфавит, а сумма оценок. Сама переживаю», — отправила Люба записку обратно.
