— Это ты, Джастин? — донесся ее голос из спальни.
— Да, дорогая.
Он отчаянно хотел быть добрым к ней. Надо было принести какой-нибудь подарок. Когда он вошел в спальню, Флоренс сидела на постели и расчесывала волосы. Нельзя сказать, что она непривлекательна — светлолицая и пышная. Когда она бывала в хорошем настроении, он называл ее «моя фройляйн».
— Ну как моя женушка сегодня себя чувствует? — весело спросил он.
— Тебя в самом деле это интересует?
— Ну, ну, маленькая фройляйн. Не будь суровой.
Она тщательно расчесывала густые волосы, любуясь собой в зеркальце.
— Ни за что не угадаешь, кого я сегодня встретил.
— Мне это неинтересно.
— Угадай.
— У меня нет никакого желания угадывать.
— Ты этого человека знаешь.
Она продолжала расчесывать волосы, не глядя в его сторону.
— Ну, как ты думаешь? — не отставал он.
— Одного из своих политических сообщников?
— Это был не кто иной, как Эндрю Дрейер.
— Я его не помню.
Джастин знал, что она говорит неправду.
— Тот самый, с которым ты училась в школе, друг Эйба.
— А, он.
— Сейчас он учитель в стеенбергской средней школе.
— Знаю. Миссис Хэнсло мне говорила.
— Значит, ты все-таки помнишь его?
— Прошу тебя, Джастин, я не намерена спорить.
Он был полон решимости не дать ей испортить ему настроение.
— Эйба я тоже сегодня видел.
— Как удивительно интересно!
— Мы слегка поспорили.
— И ты, конечно, одержал верх.
— Как ты догадалась? — рассмеялся он.
— Ты же непогрешим. Разве тебя может кто-нибудь переспорить?
— Ну, не сердись.
Она принялась проворно заплетать волосы.
— Какая ты сегодня красивая!
— Ты впервые это заметил?
— Нет, я заметил это, когда увидел тебя в первый раз.
— Это был первый и последний раз.
— Послушай, дорогая. Сиди так. Ты очень похожа на молодую немку. Соломенные волосы, голубые глаза и румяные, как яблоки, щеки. Кажется, вот-вот ты запоешь немецкую песенку под аккомпанемент аккордеона в Шварцвальде.
— Не мели чепуху. Ложись спать.
— Ты стоишь, а за спиной у тебя низвергается горный водопад. Когда-то у меня была немецкая губная гармошка в картонной коробочке, а на крышке был нарисован деревенский парень в кожаных штанах, в ярких подтяжках и с мешком за плечами. Вот бы тебе стоять рядом с ним и смеяться.
— Ты здорово выпил?
— Несколько бокалов вина у Браама.
— О, ты был с этим грязнулей! Почему твои политические сообщники не моются?
— Мои политические сообщники очень нужны мне.
— Да, так нужны, что мне всегда приходится играть вторую скрипку. Я должна сидеть и ждать тебя до поздней ночи. Ждать и ждать. Ждать в этих убогих комнатушках в Шестом квартале. Неудивительно, что миссис Хэнсло не приходит сюда. А когда ты в тюрьме, кто должен хлопотать? Я. Кто должен носить тебе передачи? Я. Кто должен работать? Я. Кого вышвырнули с Иден-роуд, потому что нечем было платить за квартиру? Меня. Ты только и знаешь, что рассуждать о политике, а все тяготы ложатся на мои плечи.
— Флоренс!
— С меня хватит всей этой чепухи. — Она повернулась на бок и натянула на голову одеяло. — Когда будешь ложиться, погаси свет и выключи радио.
Он собирался что-то сказать, но решил, что это бесполезно. Медленно разделся, погасил свет, выключил радио и лег возле нее. Он изо всех сил старался не обострять отношения.
— Завтра мне предстоит распространять листовки в Ланге. — Он помолчал, ожидая, что она скажет, но она ничего не сказала. — Эндрю обещал мне помочь. Если ты против, я не пойду.
Она легла на живот, отвернув от него лицо.
— Листовки спрятаны под печкой.
— Это меня не касается.
— Я прошу тебя, Флори.
— Мне хочется спать.
— Хорошо, дорогая.
Он попытался просунуть под ее талию руку, но это ему не удалось — она плотно прижалась к матрасу. Тогда он решил спать.
Его разбудил лай соседской собаки. Казалось, он только что задремал, но на светящемся циферблате стрелки показывали час тридцать. Затем послышался громкий стук в дверь. Только бы не проснулись Флоренс и хозяйка! Он встал и та цыпочках вышел в кухню, осторожно, без шума открыл дверь. Три сыщика направили свет своих карманных фонарей ему прямо в лицо.
— Джастин Бейли?
— Да.
Они втолкнули его в кухню и принялись шарить фонариками по стенам, отыскивая выключатель. Первым побуждением Джастина было бежать, то потом он передумал и успокоился.
Зажегся свет.
— Что вам нужно?
— Вы арестованы на основании закона «Об общественной безопасности».
— Понимаю, — глухо сказал он.
Ему угрожают месяцы тюремного заключения. Грязные, кишащие блохами камеры. Нечеловеческие условия, грубое обращение.
— Объявлено чрезвычайное положение?
Сыщики оставили его вопрос без ответа. Один из них прошел в спальню, в то время как двое других остались охранять дверь. Флоренс проснулась и села в кровати.
— Извини меня, Флоренс, — сказал Джастин.
Она ответила ему долгим враждебным взглядом.
Сыщик осматривал гардероб, заглядывал под кровать. Не хватало еще, чтобы эти сволочи учинили обыск в кухне. Флоренс с безразличным видом наблюдала за происходящим.
— Одевайся! — приказал Джастину сыщик.
У Джастина уже был опыт в подобных делах. Он достал толстую джерсовую рубашку и джинсы цвета хаки и, присев на край кровати, стал зашнуровывать ботинки.
— Флори, может, я вернусь нескоро. — Она ничего не ответила. Завязав шнурки, он покорно встал. — До свидания, дорогая. Передай привет Эндрю, до свидания, моя маленькая фройляйн.
Он напнулся, чтобы поцеловать ее, но она отвернулась. Один из сыщиков усмехнулся.
— Ну, — сказал Джастин, — я готов.
Когда его увели, Флоренс вскочила с постели и бросилась к кухонному окну — убедиться, что сыщики ушли. Затем заглянула под печку. Надо предупредить Эндрю, но где его найти? Эйб, наверно, знает. Надо позвонить Эйбу. Она толкнула дверь в коридор, ведущий на половину хозяйки. Не будешь же в такую рань спрашивать разрешения воспользоваться телефоном! Позвонить, да и только. К счастью, эта проклятая штука в коридоре.
— Хелло! Это вы, Эйб? Говорит Флоренс, Флоренс Бейли. Да, жена Джастина. Насколько мне известно, он виделся с вами и с Эндрю вечером. Я хочу сказать, вчера вечером. Только что были полицейские и забрали его. Он кое-что оставил для Эндрю. Нет, у меня все в порядке. Пожалуйста, предупредите Эндрю. Благодарю. Покойной ночи.
Она повесила трубку и долго стояла в раздумье. Затем медленно вернулась в комнату и повалилась на кровать. Она закурила и долго лежала в темноте с сигаретой. Ее злило, что радиостанция уже закончила свои передачи.
Миссис Люсиль Хэнсло обычно спала очень чутко. Во вторник 29 марта она легла рано и спала еще более чутко, чем обычно. На рассвете следующего дня, когда вернулся Эйб, она уже бодрствовала. Последнее время мальчик ведет себя как-то странно. В чем дело, непонятно. Ведь Эйб уже не ребенок, в июне исполнится двадцать девять, а у него до сих пор нет подружки. Впрочем, это только радовало ее. Она боялась даже подумать, что произойдет, если вдруг Эйб перенесет свою привязанность на другую женщину. Как правило, он сидел угрюмый, читал или слушал пластинки и уходил из дому очень редко, обычно лишь на политические собрания. Эти собрания тоже доставляли ей немало тревог. После смерти мужа — вот уже более двадцати лет — у нее в жизни не было ничего, кроме сына. Их осталось двое — Эйб и она. И жила она ради него, ела, спала, дышала только для Эйба. Но почему-то никогда не встречала ответного чувства с его стороны. Казалось, он даже не замечает, как седеет ее голова и слабеет сердце. Бесполезно жаловаться ему на боль в груди, когда спирает дыхание и оно становится прерывистым, а по лицу ручьями бежит пот. Всего этого Эйб не замечал. Жил своей жизнью в мире музыки и книг. Он никогда нигде не бывал с нею, если только она не просила его об этом. И тогда он смотрел на нее как-то странно, словно негодуя на то, что она посягает на его свободу.
— Давай поедем куда-нибудь вдвоем на машине, Эйб, далеко-далеко, вдвоем — ты и я.
— Тебе хочется поехать в какое-нибудь определенное место?
— Нет, просто мне было бы приятно прокатиться.
— Тебе в самом деле очень хочется поехать?
— Да, Эйб, только вдвоем с тобой.
И тогда он усаживал ее в машину и на большой скорости мчал куда-нибудь к бухте Хаутими и Чэпмензпик, не проронив ни единого слова за всю дорогу. Она возвращалась домой расстроенная и обескураженная, с ощущением какой-то невосполнимой потери. Вот тогда ее сердце начинало барахлить. А он, бывало, закроется у себя в кабинете и часами слушает одну пластинку за другой. Иногда по вечерам он уходил и возвращался на рассвете. Возможно ли, чтобы он обманывал ее? Может быть, он бывает у какой-нибудь приятельницы? Он никогда не отвечал на ее расспросы. И все чаще коротал вечера в одиночестве, слушая музыку.
