«Может, кто-нибудь наконец спросит его, что он здесь забыл, черт возьми?»
— Теперь, когда его нет с нами, я могу признаться, что однажды он сказал мне: «Знаешь, Рене, я испытываю тоску по Богу. Жизнь была бы гораздо проще, если бы я был религиозен, я бы задавал меньше вопросов».
«И долго он будет так разглагольствовать? Это самозванец! Он никогда в жизни не видел Блена!»
— Однажды, совершенно случайно, я видел, как он предавался размышлениям на Монмартрском кладбище, на могиле Стендаля.
«Сумасшедший! Караул! Убивают! Брижит, выставите его за дверь! Наверное, он каждый день так развлекается, это его хобби, профессия, извращение, что-то в этом роде. Он читает объявления о смерти в газетах и приходит исполнять свой номер! Он приходит не для того, чтобы выпить, а просто станцевать на костях!»
Вошла Надин, все обернулись и притихли, даже самозванец. Надин была одна, она прекрасно выглядела и была одета с некоторым подобием фантазии, чтобы показать, что уж она-то кто угодно, но не вдова. И снова Поль дорого бы дал, чтобы посмотреть, на кого похож новый спутник ее жизни или спутник ее новой жизни. Как и клиентам агентства «Благая весть», ему было интересно посмотреть на своего заместителя. Надин расцеловалась почти со всеми присутствующими, балансируя между серьезностью и улыбкой. В конце концов, это была ее роль. Он хотел испытания, и вот она здесь, во плоти. Ему придется посмотреть в лицо этой женщине, с которой он прожил пять лет, женщине, которая плакала в его объятиях, которая заботилась о нем, когда он болел.
Брижит представила ей тех немногих, кого Надин не знала, среди них был и Поль.
— Надин Ларье.
— Поль Вермерен.
Она поздоровалась с ним и подошла к следующему, просто так, по инерции. А он не подозревал, что ее рукопожатие такое искреннее.
«…Надин? Скажи мне, что это неправда… Это же я, Надин!»
— Добрый день, Мишель, добрый день, Эвелин. «Да, я… Тот человек, что раздевал тебя в безлюдном лесу среди бела дня, только потому что это меня забавляло. И тебя тоже в конечном счете. Ох… Надин?»
— Эй ты, привет.
— Привет, Надин.
«Тот, кто просил тебя надевать боди, которое расстегивалось между ног. Да, это я, да посмотри же на меня наконец!»
— Как дела, Дидье?
«Тот, кто закрывал тебе рот рукой, когда ты кричала слишком громко. Это ни о чем тебе не говорит?»
— Ну что же, выпьем? — спросила она.
И снова все заговорили разом. Поль Вермерен наконец нашел то, за чем пришел — право на существование, на свои собственные воспоминания, не нуждаясь больше в памяти Тьери Блена. Полностью успокоенный, он решил, что пора уходить, но тут Брижит потребовала тишины.
— Я хотела бы поблагодарить вас за то, что вы пришли сегодня почтить память Тьери.
Кивки, поднятые стаканы. Она помахала рукой, поясняя, что еще не закончила.
— Если быть откровенной, это не единственная причина, почему я пригласила вас сегодня. Как вы, может быть, знаете, поиски Тьери официально прекращены за отсутствием улик. Я часами разговаривала с полицейскими, которые обязаны сделать все возможное. Но закрытие дела меня не устраивает. Я не могу с этим смириться.
Слушатели придерживались противоположной точки зрения. Пунш дал себя знать, задумчивость сменилась всеобщим оживлением, свидетели стали гостями, готовыми продолжать праздник. А Брижит напомнила о трагедии.
Ее трагедии.
— Я решила, что если все, кто его знал, соберутся вместе, мы можем объединить наши показания, собрать информацию, которой нет у полиции. Если мы все вместе постараемся вспомнить последние дни перед его исчезновением, может, мы найдем улики, даже самые незначительные, которые позволят продолжить поиски. Надежда еле теплится, но я должна идти до конца. Я всю жизнь буду упрекать себя за то, что не пыталась ничего сделать.
Никто не откликнулся на ее слова, и в зале повисло тягостное, беспокойное молчание. Расстроенному Полю хотелось присесть где-нибудь в сторонке.
Значит, это она.
Брижит.
Она общалась с полицией, ждала результатов следствия, надеялась. Совершенно ясно, что это она заявила об исчезновении Блена. Почему она так поступила? Блен был для нее всего лишь клиентом. Он не мог припомнить ни одной двусмысленности, ни одного взгляда, которыми обмениваются, даже не желая того, словно молчаливый уговор между мужчиной и женщиной. Он не помнил, чтобы когда-нибудь обращал внимание на ее ноги, декольте. Не мечтал о ней. Он не помнил, чтобы когда-нибудь — пусть даже в шутку — пытался ее соблазнить. Для него Брижит была очаровательна, прелестна, внимательна, лучезарна. Много, но ничего более.
Перед уходом все, даже самозванец, нашли что сказать. Анна не признавалась себе, но ей претила мысль о том, что Блен жив. Слишком иррационально, слишком неправдоподобно. Блен не был материалом для газетной хроники, Поль даже обиделся. К счастью, большинство оказались пессимистами, стремящимися похоронить надежды Брижит и подготовить ее к худшему. Она стала женой моряка, которая, несмотря на объявленное кораблекрушение, ждет чуда. Женщина, которая отдала бы что угодно за уверенность. Настолько она была привязана к Блену. Он почти умилился, когда увидел, что Надин подошла ее утешить.
— Он будет жить в нашей памяти.
— Если он умер, мир праху его, — добавил Дидье.
— Если он жив, давайте уважать его выбор, — осмелился предложить Мишель.
Поль скрестил пальцы, чтобы на этом все и закончилось. Когда последние приглашенные ушли, у Брижит был вид вдовы. Поль подхватил свою кожаную куртку со спинки стула, но Брижит уже бежала к нему:
— Останьтесь на минутку, я провожу остальных.
Приказ. Мягкий, нерешительный, но приказ. До последнего рукопожатия, последних благодарностей Поль чувствовал, что его сердце бьется так, что вот-вот выскочит из груди. Он боялся, что маска Вермерена не удержится под взглядом влюбленной женщины.
Поль уже почти поверил в этого Блена. Аньес оставила для него местечко в своей памяти, парикмахер чувствовал, что стал лучше благодаря ему, даже самозванец смог выставить его исключительно духовным человеком. И этот полный достоинств мужчина был настолько слеп, что не разглядел чувств Брижит?
Они оказались вдвоем в неожиданно пустом и гулком зале.
— Я так и думала, что это сборище ни к чему не приведет, — сказала она. — Но я не могла не организовать его.
— Понимаю.
— Вы торопитесь? Выпьем напоследок? Просто так, не помянуть.
Он согласился, загипнотизированный взглядом женщины, которая скрывала свою любовь как романтическая героиня. Она достала бутылку виски и щедро наполнила два стакана. Блен наливал именно так, когда она заканчивала заполнять отчеты и прочие налоговые декларации, — этот ритуал она сохранила.
«Мадемуазель… Как я мог догадаться, какие чувства вы испытываете ко мне? Вы должны были дать мне знать. Кто знает, может, сейчас все было бы по-другому?»
— Как он мог со мной так поступить, после всего, что было между нами. Знаете, ведь я была не просто его бухгалтером…
— Вам я могу признаться. У нас была связь.
— !..
— Никто об этом не знал, даже Надин. Мы свято хранили нашу тайну… Мы были великолепны!
— Еще немного виски?
— Может, вам уже хватит?
— Мы занимались любовью в мастерской, он опрокидывал меня на длинный стол, рядом с верстаком, среди стружек и банок с лаком. Незабываемо!
— Брижит…
— В его объятиях я чувствовала себя как… трудно объяснить… как… «Мадемуазель». Женщиной, которая живет ради одного его взгляда, такой я становилась, как только он появлялся… Я хочу снова стать «Мадемуазель»…
— Найдите мне его.
— Извините?
— Я знаю, что он не умер. Это мое внутреннее убеждение. Я чувствую, что он здесь, недалеко, что это какая-то гнусная шутка.
— Я нанимаю вас официально. В конце концов, это ваша работа. Полиция признала преступление, я вас нанимаю его расследовать.
— Вы не думаете, что остальные правы и лучше его забыть?
— Это выше моих сил. Пока у меня не будет доказательств его смерти, я буду его искать. Когда он увидит все, что я для него сделала, он полюбит меня.
— Если он все еще жив, это может длиться годами!
— Если вы отказываетесь, я найму другого, а если он не справится, то следующего.
Такая возможность напугала Поля, он искал последний довод, но не нашел ничего лучше, как:
— Это вам обойдется очень, очень дорого!
— Тем хуже. Согласны или нет?
Он прикрыл глаза и долго искал в себе силы, чтобы не расплакаться прямо тут.
Другой был категоричен: «Оставь ее в покое». Записки, которые он оставлял Николя на рассвете, были похожи на приказы: «Впервые в жизни ты встречаешь кого-то, кто от тебя ничего не требует, только не задавать вопросов, и не стоит пускать на ветер». Аргументы иногда менялись, но смысл оставался тем же. Николя обижался — пока двойник судорожно выводил эти слова, Лорен была рядом, горячая, красивая, потрясающе присутствующая, только протяни руку погладить. Хорошо было Другому призывать к терпению, он-то не мучился невыносимой неизвестностью, которая преследовала Николя день напролет. Если она скрывала что-то постыдное, он имеет право знать что. Право любящего и страдающего. Зачем продолжать эту редкую по жестокости игру? Другой напирал на слово «доверие», но доверяла ли Лорен Николя? Кажется, бедолага уже успешно сдал все возможные экзамены? Разве он не был достаточно терпелив? Со временем он начал принимать молчание Лорен за подозрительность, и эта подозрительность казалась ему похожей на презрение.
