Шипошне лежала на кровати и горько рыдала. Дочь, перепугавшись, подошла к ней, присела на край кровати и начала гладить ее по волосам, ласково приговаривая:
— Мама, мамочка, что с тобой?
Шипошне не отвечала, продолжая плакать.
— Прими таблетку успокоительного. Да не плачь, мамочка, а то и я сейчас зареву. Пойми же, ничего плохого я не сделала. Думаю, что у тебя просто нервы не в порядке. Ты слишком много работаешь.
Шипошне упрямо молчала.
Марика терялась в догадках, но вдруг в голову ей пришла мысль, в которую она й сама не сразу поверила. Однако, проанализировав поведение матери, она поняла, что не ошиблась в своих предположениях. Судя по всему, мать была влюблена в доктора и известие о том, что Боришка его любовница, больно ранило ее сердце. Как-никак Боришке всего двадцать, она великолепно сложена, а матери, хотя она и симпатичная женщина, уже сорок, и вряд ли она сможет конкурировать с двадцатилетней. Только теперь Марика поняла, почему мать так горько плакала. Ведь это была последняя вспышка чувства в ее жизни, последняя ее надежда.
Марике стало от души жаль мать. Придвинувшись поближе, она ласково погладила ее по голове и тихо спросила!
— Ты его очень любишь?
— Очень, — простонала та, признаваясь в своей тайне и одновременно чувствуя некоторое облегчение. — Ты меня не осуждаешь? Не сердишься?
— А почему я должна сердиться на тебя? Я знала, что ты еще можешь любить. Ничего странного в этом нет. Ты красивая, порядочная и имеешь право любить. Кто тебя осудит за это? Ты меня вырастила, воспитала... Ты сейчас очень одинока, а человек не должен быть одиноким. Пойдем, ты ляжешь в кровать.
Марика смотрела на мать с ласковой улыбкой, и та вскоре немного успокоилась.
Они выключили свет и улеглись, но ни та, ни другая долго не могли уснуть. Хорошо было бы сейчас поговорить по душам, но дочь деликатно молчала, хотя и чувствовала, что мать не спит.
— Мне бы стыдиться надо... — тихо вымолвила мать.
— Кого тебе стыдиться?!
— Тебя, себя... Мне не следовало так распускаться. Столько лет держалась, и вот...
Дочь поняла, что она хотела сказать:
— Не мучай ты себя! Ничего плохого ты не сделала. Доктор разведен, ты вдова. — Марика дотронулась до руки матери и нежно погладила ее: — Собственно говоря, я не понимаю, почему ты так встревожилась. Из-за Боришки?
Наступила томительная тишина.
— Пожалуй, да, — первой нарушила молчание мать. — Если он так разговаривал с Боришкой, то нетрудно догадаться, что...
— ...что он выгнал ее, а вовсе не о том, что он не любит тебя. Или он тебе что-то сам говорил?
— Человек умеет чувствовать, вот и я всегда чувствовала, что у него кто-то есть.
— Мама, у каждого мужчины всегда кто-то есть. Чему ты у являешься? — Марика говорила таким тоном, будто обладала большим жизненным опытом, хотя на самом деле не имела ни малейшего представления о взаимоотношениях мужчины и женщины.
— Он говорил, что женится на мне.
— Значит, он так и сделает. Он производит впечатление порядочного человека. — Марика посмотрела на темный потолок и продолжала: — Знаешь, почему я решила, что он порядочней человек? Он же знал, что я все расскажу тебе. Я вот вспоминаю весь наш разговор и должна сказать, что он вел себя спокойно и естественно... как порядочный человек...
Шипошне было приятно, что дочь утешает ее, а самое главное, что теперь ей не нужно таиться. И как было бы хорошо, если бы им не надо было расставаться! Но это, к сожалению, невозможно. Марика — взрослый человек, у нее своя жизнь.
«А что будет со мной? — продолжала размышлять мать. — Что я буду делать, если разочаруюсь в докторе? Скоро я совсем состарюсь и уж тогда на самом деле останусь одна. Завтра же поговорю с Шюки. Пора решать: либо мы официально оформляем наши отношения, либо расходимся навсегда... Так жить дальше я не могу и не хочу. Если придется все порвать, это, конечно, причинит мне боль, но любая боль со временем проходит. Хорошо еще, что Марика меня понимает...»
С Евой Эндре познакомился в поезде. В купе, рассчитанном на шестерых, они ехали вдвоем: поезд был ранний и пассажиров оказалось очень мало. Эндре время от времени украдкой поглядывал на Еву, на пальце у которой блестело обручальное колечко, но не заговаривал с ней. Он погрузился в свои мысли и даже немного задремал, так как ночью спал мало, да и разговор с отцом утомил его. Очень беспокоило Эндре, что он не попрощался с Жокой. Теперь она наверняка будет на него дуться. Он уже сожалел, что обидел сестру, и твердо решил перемениться, вести себя сдержаннее, быть добрее к ребятам по отделению и взводу, проявлять кое-где инициативу по мере своих сил, а при случае даже попросить прощения у Бегьеша. А уж потом будущее покажет...
Поезд подъезжал к Секешфехервару, когда Ева попросила у Эндре зажигалку и первая заговорила с ним. Оказалось, что они едут в Кевешд, и это в какой-то степени сразу сблизило их. Они представились друг другу, и тут их ждал сюрприз: выяснилось, что Ева знакома с Гезой Варьяшем по клубу кинематографистов. Потом она рассказала несколько забавных историй из жизни артистов и вдруг стала серьезной:
— Я слышала, у вас умерла мать?
— Да, и совсем недавно, — ответил Эндре и выглянул в окно, за которым забрезжил рассвет и уже можно было различить белую от утреннего тумана землю.
— А я тут паясничаю, — виновато произнесла она.
— Ну что вы! Я вовсе и не ожидал, что весь мир погрузится в траур. Бедная мама, правда, надеялась, что ее смерть возмутит всеобщее спокойствие. А жизнь, как ни странно, идет своим чередом.
Вагонное окно запотело, и Ева пальцем принялась выписывать на нем какие-то замысловатые буквы, которые постепенно превратились в геометрические фигуры.
— Как вам служится? — поинтересовалась она, не отходя от окна.
Эндре потянулся и лениво зевнул, прикрыв рот рукой.
Поезд в это время громыхал по стрелкам, сбившись с обычного ритма, а когда стук колес стал опять размеренно-монотонным, Ева засмеялась:
— Раз не отвечаете, значит, служба для вас не мед. — Теперь она повернулась к нему лицом: — Я вас понимаю... — Ее тон говорил о том, что она хотела было пооткровенничать, но потом передумала и решила не объяснять, почему понимает его.
Эндре протер глаза и, хотя тайком, но уже более внимательно, посмотрел на молодую женщину, которая все больше и больше казалась ему знакомой.
— А мы с вами раньше нигде не встречались? — спросил он.
— Либо в военном городке, либо в городе.
— В городке не встречались, — отверг ее предположение Эндре, — а в городе... Я даже не знаю, какой город вы имеете в виду.
Ева снова закурила и угостила сигаретой Эндре. Когда она положила ногу на ногу, юбка у нее слегка поползла вверх.
— Тогда где же мы с вами могли встречаться?
— А вам не приходилось случайно бывать в Будапеште на киностудии?
— Не один раз, и отнюдь не случайно.
— Вы там работали?
— У Арона Деметера.
— Снимались в каком-нибудь фильме?
Тут Ева снова почувствовала себя в своей стихии, мигом превратившись в актрису. Она разговорилась, и Эндре понял из ее рассказа, что, будучи молодой и многообещающей актрисой, она блестящей артистической карьере предпочла любовь. Ради своего Ковача она оставила театральный институт, хотя все, кто ее знал, прочили ей большое будущее на сцене. Теперь же она убедилась, что ее жертва была напрасной. Нельзя сказать, что она не любит мужа. Петер, ее муж, честный, порядочный человек, но... их совместная жизнь почему-то не удалась. Муж рано утром уходит на работу, домой возвращается поздно вечером, в праздники же он, как правило, дежурит в части, а она целыми днями скучает одна. Она создана для большего, чем быть обыкновенной домохозяйкой. Но она и на это согласна, лишь бы вечера проводить вместе с мужем.
— А подруг у вас разве нет? — поинтересовался Эндре.
— Нет. И по соседям я не люблю ходить. Вы себе представить не можете, какая это скука изо дня в день видеть вокруг себя одни и те же лица, слушать одни и те же разговоры и сплетни. У меня от такой жизни появилось ощущение, будто я нахожусь в тюрьме...
— Полагаю, что в вашем городке есть клуб?
Ева горько рассмеялась:
— Есть, разумеется. Как не быть! В двухкомнатной квартире размещается этот клуб. Но что в нем делают?! Пьют вино и до утра дуются в карты. Можно, конечно, прийти, сесть за столик, поговорить с офицерами, но о чем? О чем с ними разговаривать? О театре, о музыке, о литературе? Это их мало интересует. Разумеется, есть много таких, кто охотно пошел бы в театр или почитал что-нибудь серьезное, но у них не хватает на это времени. А что же им остается? Волочиться за юбками и подшучивать друг над другом...
— Если бы я был офицером, — заметил Эндре, — я бы не преминул поухаживать за вами.
— Спасибо за комплимент. — Ева загасила сигарету я подняла взгляд на юношу. — Вполне вероятно, что ваши старания не пропали бы даром. От дремучей скуки, в которой я пребываю, я, может, и изменила бы мужу, если бы встретился человек, который был бы близок мне по духу и понимал меня. Но среди окружающих такого человека нет.
