Добравшись до Центра, Вера вспомнила, как давно мечтала пройти мимо консерватории — поглазеть на афишу. Ощутить себя культурным человеком, а не чернорабочим. Все эти передряги, неприятные впечатления от людей, с которыми приходится иметь дело. Вздорные коллеги, постылые покупатели и продавцы. Никогда не исчезающий страх остаться без зарплаты. Гнетущая усталость от круговорота дел, которыми занимаешься против желания, — все это нахлынуло с такой остротой, что Вера поторопилась выбраться из метро на улицу.
Чувство изнеможения едва не довело до обморока. Думала — на воздухе легче станет. Но пока она брела по улице, горечь, разочарование и досада только нарастали. Неужели она так и будет остаток жизни рассекать город из конца в конец, превозмогая отвращение? Так и протелепается в риелторах до самой старости? Как же хочется остановиться, передохнуть, оказаться на своём месте. Там, откуда не надо уезжать и куда не надо возвращаться.
Вера скользнула взглядом по вывеске кафе и решила зайти — заглушить чужой толкотнёй и гомоном невозможную тоску. Залить чашечкой горячего кофе неосуществимую жажду лучшей жизни. Плевать, что денег почти не осталось! На сегодня хватит, а завтра она все-таки у мамы одолжит. Пристроившись с чашкой у окна, Вера тщетно преследовала на блюдце скользкий кусочек сахара. Догоняла его, тюкала по нему кончиком ложки, а он опять от неё упрыгивал.
Вокруг — шум, толкотня, над головой орёт музыка. За соседними столиками — оживленные разговоры. Вера с беспокойством озиралась по сторонам — в тайной надежде, что к ней никто не подсядет. Хотелось быть в толпе людей, но ни с кем не сталкиваться. Принудительным общением по милости работы она и так была сыта — из ушей лезло.
В кафе ввалилась толпа молодежи — разудалые парни лет семнадцати и две девицы. Набрали пива, чипсов, орехов, каких-то бутербродов. Сдвинули вместе два стола. Шмякнули на стол пару сигаретных пачек. Вера собралась, было, уходить, предчувствуя, что по степени шума эта компания затмит собой всех прочих. Но тут один из мальчиков, видно, в поисках зажигалки начал рассержено шарить по карманам. Полез в рюкзак, пошебуршил там. Не нашел. Ещё раз похлопал по карманам. Спросил у друга. Тот отрицательно кивнул. Вздохнув, юноша стал извлекать из рюкзака содержимое и выкладывать на стол. Друг за другом на угол, расчищенный от пивных банок, легли мобильник, плеер, блокнот. Связка ключей. Стопка мятых тетрадей. И-и-и… У Веры перехватило дыхание, когда вслед за всем этим из недр рюкзака появились книги. А на обложках — ах! ѓѓ- Эсхил, Софокл, Еврипид.
Внутри все затрепетало. Откуда? Как неожиданно раздвинулось время, снова заманив её в прошлое. Вера немедленно принялась гадать — кто же эти мальчики. Студенты консерватории? А, может, они — из театрального вуза? Или с факультета журналистики МГУ? Все это тут неподалеку. Наверняка им в курсе зарубежной литературы читают и античную. Передумав уходить, Вера следила за тем, как книги ещё некоторое время полежали на столе. А затем медленно, вперемешку с блокнотом, ключами, мобильником и плеером, опять исчезли из виду.
Где истоки пронзительного чувства, пробужденного книгами? Похоже на тоску по родине. Как если бы Вера жила за границей и, окруженная плотным облаком чужой речи, вдруг услышала разговор на родном языке. Встреченные в кафе юноши читали те самые книжки, которые она безоглядно любила на ранних курсах института. Но между этими временами была пропасть.
Вера так живо вспомнила себя прежнюю, влюбленную в Еврипида и в 'Апологию Сократа', штудирующую Гомера, сборники мифов и 'Занимательную Грецию'. Мир тогда распахнулся перед ней как единый дом — вместительный и гостеприимный. Она вернулась в естественную жизнь ребенка, не ведающего различия между 'миром' и 'собой'. Заново погрузилась в детское чувство уверенности и беззаботности. Чего бояться, если не существует границ и берегов? И ты крепок единственным знанием — тёплые руки всегда рядом, всегда подхватят…
Это ощущение всемирного 'дома', обжитого и населенного родней, обосновалось в ней, когда она зачитывалась древними греками (а позже — китайцами или индусами). Детскую тайну всеобщего родства каким-то чудом хранили в себе книги, покачиваясь на волнах столетий, как бутылка с благим посланием, притязая на роль ковчега,
Нечто подобное испытала Вера и сейчас. Сами того не подозревая, мальчики с книгами передали ей сигнал, код, тайный знак. Что-то вроде зова, настигшего среди суматохи и шума большого города. Как будто её окликнул по имени давний друг, но в таком месте, где никак не ожидаешь с ним встречи.
Только где он — этот друг? Мальчики ушли. Унесли свои книги. Институтские годы растаяли в тумане вместе с их восторгами. О древней Греции и говорить нечего — так она далеко. Что же от Вериного прошлого осталось? Что для души реальнее — те её юные увлечения или этот облезлый стол и опустевшая чашка с крупинками сахара, в которую сейчас смотрит Вера?
Поздно вечером — сквозь мглу и сумрак, безразличие и усталость — до неё донесся телефонный звонок от деликатной Ванды Петровны. Бесцветным, упавшим голосом Ванда поведала, что её сделка закрывается. Брат не поможет теперь с доплатой. У него дочь выходит замуж и деньги нужны на свадьбу.
С утра Вера металась по кухне, с трудом успевая соорудить обед. Суббота выдалась рабочая — надо было ехать по квартирам. Но оставить Петьке убогие полуфабрикаты или вечные макароны совесть не позволяла. И так-то он вернётся из школы, бедненький, в пустой дом. Даже на пороге встретить некому. В разгар готовки позвонил папочка. Добивался взять сына на прогулку в воскресенье. Уверял, что соскучился. Но Вера не поверила. Пусть новоявленной жене объясняет, как он по ней соскучился. К тому же на воскресенье их Марина в гости звала. Да Вере и самой с Петькой погулять охота. Из-за своей беготни видит его по часу в день. Скоро ребёнок совсем маму забудет.
Она все чаще думала, что Петька — единственное оправдание её существования. В профессии она не состоялась (риелторские заработки Вера брезговала считать 'профессией'). Многолетняя поглощенность Мариной потерпела крах. Прочих университетских друзей как-то жизнь разметала. Бывший муж строил новую семью. И оглядываясь по сторонам, Вера совсем не находила — что ещё, кроме Петьки, она могла бы считать своим вкладом в мирозданье? Не думать о 'мироздании' у неё не получалось. Ещё с юности человек, занятый узко личными проблемами, казался Вере пустым. Недолгое время работы в школе, сразу после института, она видела себя кем-то вроде Вергилия для подрастающих Данте. А закончила Колобком, вся жизнь которого — катиться по дорожке, от дома к дому.
На плите одновременно булькал суп, шкварчило на сковороде, доваривалась картошка. Наконец-то, удалось сварить полноценный обед… Она писала Петьке длинную записку — где и что взять, когда он придет из школы. В кухне резко потемнело и насупилось. Вера метнулась к окну. Небо из-за туч стало плотным, глухим. За сплошной стеной падающего снега не видно даже соседнего дома. Окружающий пейзаж едва различим. 'Что за мрачность? — всполошилась она. — Уж не знак ли? Неужели и сегодня всё только развалится? И ничего не построится?'. Но через четверть часа серое полотнище раздвинулось. Посветлело, снегопад замедлился. Когда Вера вышла из подъезда, в воздухе оседали лишь редкие снежинки.
Кит ждал её в назначенном месте. Не спеша, чистил 'дворники' от налипшего снега, обстукивая их об стекло.
— Ну, что — труба зовет? — бодро приветствовал её Никита. — И в выходные — никакой жизни?
— Лично у меня главное событие дня — встреча с занудой Егорием, — оповестила Вера, устраиваясь в машине. — Вчера чудом нашелся вариант, который он согласен посмотреть. Чуть ли не ночью туда дозвонилась. Хотя совсем верю в успех. Ты же знаешь, какой он великий перестраховщик. Не по сто, а по тысяче раз всё отмерит.
— Ничего! Уверен, что и с ним все получится! — по-пионерски звонко отчеканил Кит, резво трогаясь с места. — Главное — не опускать руки.
— Что это ты сегодня такой активный? — насторожилась Вера. — Я так, наоборот, с утра голову от подушки не могла оторвать.
— Да вот, знаешь, посидел вчера, подумал, — Кит прикурил, затормозив на светофоре. — Ну, почему мы должны зависеть от психов и самодуров? Я имею в виду — наше душевное состояние. Зарплата-то наша, конечно, от них зависит…
— А душевное состояние зависит от зарплаты, — угрюмо огрызнулась Вера. — Так противно по сто раз пересчитывать деньги в кошельке, прикидывать — можешь ты купить лишнюю пачку печенья или нет. О необходимых вещах вроде одежды я вообще не говорю. Унизительное бессилие и безнадега! Меня вчера чуть совсем тоска не съела… Так хотелось всё бросить, поставить на всем крест. Просто взять и исчезнуть. А тут еще и с Вандой сделка развалилась. Ездила я с ней, ездила… Силы тратила…
