Классик стоял слева от меня — правым крюком в челюсть с полуоборота. Вставная челюсть будет сломана наверняка. Я так испугался рефлекторного движения, что заложил руку за спину.
Классик улыбался.
— Вы занимаетесь боксом? — спросил Классик, улыбаясь. — И вам очень хочется мне двинуть. Левой прямой и крюком справа. Я когда-то тоже занимался боксом. Я вас понимаю. Но… — Классик развел руки.
Мы вернулись в кабинет.
— Вы идете ко мне на занятия? — спросил Классик громко, чтобы все слышали.
— Спасибо, в следующий раз обязательно, — пообещал я.
Альбина, когда я вошел к ней в кабинет, поняла все еще до того, как я пересказал свой разговор с Классиком.
— Выпей, — сказала она и плеснула в стакан коньяку. — Ты очень бледный.
Она выслушала меня молча.
— Может быть, рискнуть? А вдруг? — спросил я.
— Вряд ли получится. Против Классика никто из ученого совета не пойдет. Вот что. Напиши заявление с просьбой о переносе защиты диссертации на будущий год и укажи уважительную причину.
— У меня нет уважительной причины.
— А тебе нужна защита диссертации?
Не знаю, почему я с нею был откровенным.
— Да, нужна, — ответил я. — После окончания института меня прослушали в трех театрах и никуда не взяли. Можно было уехать в провинциальный театр. Аспирантура оттягивала мой отъезд на три года. Я думал, что за три года я решу свои проблемы. Но получается, что не решил. Моя временная прописка заканчивается. Как только я откажусь от защиты, мне не продлят прописку и предложат выехать из общежития.
— Снимай квартиру.
— Без хотя бы временной прописки мне никто не сдаст.
— А фиктивный брак? — спросила Альбина.
— Не хочу. Противно.
На фиктивный брак тоже сложилась твердая такса. Таких денег у меня не было. Если бы я устроился в театр, мне дали бы временную прописку в общежитии театра. Пути известные и пробитые до тебя десятками тысяч. Зарабатывать деньги на радио и в кино, чтобы внести первый взнос на кооперативную квартиру. Если ты — заслуженный артист, если появилась какая-никакая известность, еще лучше — премия на кинофестивале, предпочтительно на международном, но сойдет и всесоюзный. И еще мелькать в телепередачах, чтобы запомнили, а еще лучше договориться с известным актерским лицом, это так и называлось — «хлопотать лицом», и кто-то из высокопоставленных московских чиновников всегда продавливался и подписывал разрешение на прописку в будущей кооперативной квартире.
Некоторым удавалось жениться или выйти замуж за коренного москвича. Жениться, по неофициальной брачной статистике, было легче, чем выйти замуж. Красавицы, правда, выходили замуж за сирых и глупых или старых и больных, но за все годы учебы в институте и аспирантуре мне так и не удалось познакомиться с нормальной московской женщиной, молодой и незамужней, без детей, которая бы жила с родителями в большой квартире, — большой, по тем моим меркам, считалась трехкомнатная. В одной комнате могли бы жить ее отец и мать, во второй я и она, и третья — общая, можно собираться вечерами у телевизора.
В те годы в Москве почти все жили бедно и тесно, партийная элита только начала строить для себя дома улучшенной планировки в старых московских переулках. Я буду жить в таком доме, но еще не скоро.
Я всегда завидовал определенности. Я голодал только несколько раз, когда работал на заводе в Риге, — не мог распределить деньги от зарплаты до зарплаты, и с тех пор у меня остался страх, что я снова буду голодать.
Я усвоил с детства: чтобы есть каждый день, чтобы жить в тепле, надо каждый день что-то делать. Летом работать на огороде: сажать, полоть, поливать. Осенью мариновать, солить, квасить все, что выращено летом. С весны кормить поросенка, чтобы осенью, при наступлении холодов, забить его, посолить, накоптить свинины, наделать тушенки, пропустить мясо через мясорубку, залить жиром, подсолить и закатать в стеклянные трехлитровые банки. Летом и осенью собирать ягоды, грибы, солить, мариновать, сушить. Капусту шинковать и квасить. Яблоки замачивать или сушить, чтобы зимой варить из них компоты.
В городе можно все это купить, надо только зарабатывать деньги. Но я зарабатывал нерегулярно, а нерегулярность вызывала страх: а вдруг завтра кончатся деньги, а следующей работы еще не будет.
Мне хватало студенческой стипендии, то, что зарабатывал у Альтермана-старшего в магазине, я откладывал, но все мои сбережения ушли на пани Скуратовскую.
Я снова скопил денег на съемках узбекского фильма и за роль председателя колхоза, но, просыпаясь, каждое утро я не знал, что будет днем. Я завидовал сценаристам, которые с утра садились за пишущие машинки, художники шли в мастерские. Они не знали, купят ли созданное ими, но они производили товар. Я ничего производить не мог. Актер производит, когда его изображение снимают на пленку или каждый вечер выходит на сцену — в зале сидят зрители, которые купили билеты, чтобы смотреть на него. И режиссер, если он не снимает фильм, он тоже ничего не производит. Конечно, можно чтение сценариев или романов, из которых могут получиться сценарии, тоже считать работой. Но я не мог заставить себя читать толстые литературные журналы, чтобы на основе повести или романа задумать фильм. Режиссеры в ожидании будущих съемок смотрели фильмы в Доме кино или постановки в театрах, они запоминали актеров для будущих своих фильмов, я не был уверен, что когда-нибудь снова стану режиссером. Я не был уверен, что когда-нибудь получу главную роль в фильме.
Теперь я спал до полудня, потом шел обедать в «Турист» — не в ресторан, а в столовую самообслуживания, потом ходил по улицам, возвращался в общежитие и читал советские детективы.
Я знал, что после завершения фильма, пока еще не начался показ в кинотеатрах, режиссер брал копию и устраивал показы в провинциальных городах. Показывать фильм целиком запрещалось, можно было использовать только фрагменты из фильма на встречах со зрителями. Но копию нелегально можно было взять на несколько суток, заплатив девочкам из фильмохранилища. Режиссер брал двух-трех артистов, они выступали по несколько минут перед сеансом, потом показывали фильм и переезжали в следующий кинотеатр. За сутки можно было сделать до пяти выступлений-показов. О плате договаривались заранее.
Я позвонил режиссеру, но он отказался — собирался ставить следующий фильм. Я позвонил актрисе, моей матери по фильму, популярной в шестидесятые годы. У нее был хороший голос, она исполняла песни из фильмов, в которых играла. Она все сразу поняла и уже через сутки достала копию фильма у кинооператора, договорилась с Бюро пропаганды, которое устраивало такие гастроли для киноартистов.
Мне надо было подготовить свое выступление. Я вспомнил несколько смешных случаев из съемок в Ташкенте, как я повышал свою актерскую ставку, отказываясь выходить на съемки, — я рассказал, будто этот случай произошел не с актером, а с актрисой, женщина всегда вызывает жалость, в моем рассказе актриса была очень бедная. Начинал рассказ, что я местный, псковский, вспомнил, как первый раз поступал в Институт кинематографии и завалился, — люди любят, что не только они, но и те, кому повезло, тоже терпели неудачи.
Как ни странно, на моих выступлениях смеялись, аплодировали, я тогда понял, что если у меня будет свой ролик из нескольких фильмов минут на тридцать, то я вполне могу удерживать внимание зрителей не меньше двух часов. Но для этого мне нужна была если не популярность, то хотя бы известность. Афанасий говорил, что в кино ты первую половину жизни работаешь на имя, зато вторую половину жизни имя работает на тебя. У меня начиналась только первая половина жизни в кино.
Мы объехали несколько районов. Каждый день мой заработок превышал мою месячную аспирантскую стипендию.
В Красногородске я выступил на пяти сеансах, меня помнили, и все хотели посмотреть. У себя на родине я выступал бесплатно. Мать была на всех пяти сеансах. Заведующая почтой после увиденного фильма сказала матери, что переведет ее из отдела посылок на выдачу денежных переводов, работу более легкую. Это был мой первый успех, но не последний.
На банкетах после фильма я поднимал тосты за местных руководителей. Здесь, в Красногородске, меня выдвинут кандидатом в депутаты в Верховный Совет страны, согласовав, естественно, с областным руководством.
Премьеру в центральном кинотеатре Пскова прокатчики назначили на вечер в воскресенье. Как только я вошел в кинотеатр, то сразу почувствовал нервозность директора, старой тетки в платье из панбархата, с только что уложенной и залитой лаком прической.
— Есть какие-нибудь проблемы? — спросил я напрямик.
— На премьере будет Воротников, бывший секретарь обкома. Теперь он в ЦК партии. И все руководство области. Вы уж постарайтесь.
