Тут Марианна прижалась ко мне еще сильнее.
– Я могу положиться на тебя? Ты будешь бороться за меня, правда? – шептала она.
Я энергично закивал. Я почувствовал, какая она хрупкая. Она всегда была сильной, а теперь я сидел, ощущая в ладонях ее ягодицы, и чувствовал себя настоящим суперменом. Я нежно поцеловал ее в лоб.
Во время молитвы Марианна сидела на последнем ряду под молчаливыми презрительными взглядами. Почему она не сбежала? Потому что у нее ничего не было, кроме этого. Куда ей было идти? И она осталась. Матиасу нравилось играть роль всемогущего – он оберегал ее от окружающих и от нее самой. Всего через полгода проклятие было снято, и она вновь получила возможность осуществлять миссию. Все благодаря Матиасу, который обязался направить ее на узкий путь добродетели. Ей нигде нельзя было появляться без него.
– Я знала, что однажды сбегу. Просто не представляла как именно. И вот появился ты. Ты казался ненормальным, но в то же время честным и неправильным, в положительном смысле слова.
Я приподнялся (она продолжала сидеть на мне), перевернулся и усадил ее на стул, плотно прижавшись к ней животом. Она счастливо улыбнулась, и мы опять занялись сексом.
Я никак не могу заснуть. В голове роится куча мыслей. Произошедшее так значительно – возможно, это чувство даже сильнее, чем то, что я испытывал к Силье. Ведь я уже совсем другой, чем тогда. Марианна положила голову мне на грудь и мило, тихонько, по-девичьи посапывает. Она легко засыпает – просто прижалась ко мне, закрыла глаза, и готово. Я слегка стягиваю с нее одеяло, так что видна ее красивая попка, на которой летает бабочка. Я услышал, как открылась входная дверь, и на секунду испугался: вдруг мы забыли закрыться на ночь и в дом кто-то забрался? Но оказывается, это Карен. Она старается двигаться как можно тише. Что она тут делает в такой поздний час? Уже часа три ночи. Она тихо стучится ко мне и шепчет:
– Николай, Николай…
Марианна не проснулась, когда я осторожно приподнял ей голову и переложил на подушку. Она соня. Соня с добрым сердцем. Я встаю, надеваю трусы и футболку и выхожу к Карен. Она встревожена, но сейчас ночь, я устал, поэтому не могу догадаться, что случилось.
– Чего ты так поздно? – бормочу я сонным голосом.
Она старается говорить как можно мягче, но такую новость вряд ли можно сообщить как-то иначе.
– Николай, бабушка умерла.
Я молчу, а Карен все что-то говорит. Бабушка умерла, а мне совсем не грустно. Никакой боли нет и в помине. Наоборот, как ни странно, я ощущаю какую-то гордость.
– Она тихо заснула. Совсем не страдала.
Я киваю, и Карен обнимает меня:
– Николай, не переживай, ладно?
Я все еще не сказал ни слова: я прекрасно понимаю, что не могу сказать о своей гордости. Это прозвучало бы цинично, а мое чувство все же иное. Иисус сказал, что ей нельзя умереть отягощенной виной, вот она и умерла счастливой. Карен отпустила меня:
– Иди к Марианне, а я обо всем позабочусь.
Прижавшись к Марианне, я все-таки пытаюсь отдохнуть. Она ворчит во сне на то, что я брожу туда-сюда. Я снова осторожно перекладываю ее голову с подушки обратно себе на грудь. Она не просыпается, но и не спит. Ее губы в дремоте ищут мои. Мы целуемся. От этого поцелуя мой сон уходит окончательно. Я выскальзываю из-под нее и неуклюже перемещаю ее голову на матрас. Она лежит на животе, я стягиваю с нее одеяло. В полузабытьи она бормочет, что ей холодно. Если ей так холодно, то почему же по моему телу разливается такая приятная теплота? Я лезу на нее.
– Николай, ты тяжелый. – Она все еще не до конца проснулась, но я продолжаю мешать ей спать.
Дыхание ее участилось: я вошел в нее. Она поднимает бедра, чтобы мне было проще, и я хлопаю ее по попе. Не потому, что хочу жесткого секса, просто хочется кончить побыстрее, чтобы наконец успокоиться, но почему-то не получается. Она становится на четвереньки, ее попа касается низа моего живота. Я уже потею, рыдаю, но кончить никак не могу. Наконец я вытаскиваю член. Она поворачивается на спину, разведя ноги, и опять направляет член в себя. Наконец достигнув оргазма, я со стоном падаю на нее и говорю:
– Бабушка умерла.
Тут же я проваливаюсь в сон, и мне снится, как мы с Марианной занимаемся жестким сексом. Прекрасный сон, но он никогда не воплотится в жизни.
Наутро я проснулся в одиночестве и тут же кинулся к друзьям. Йеппе еще спал. У него была трудная ночь, и Велику пришлось напоить его, чтобы он уснул. Он еще не знал о смерти бабушки. Эта новость убьет его – он подумает, что все из-за него. Но тут никто не виноват. Все случилось так, как должно было случиться. Телефон трезвонил все утро: местные и центральные газеты хотели со мной побеседовать. Такая серьезная новость – не так уж часто знаменитость оказывается замешана в истории с убийством. Ни я, ни бабушка не могли похвастаться славой, но мы были родственники знаменитости, а для страны, где так мало настоящих звезд, этого вполне достаточно. Карен прикрывала меня, чтобы я мог как следует отдохнуть после невеселой новости. Кай дежурил на улице, чтобы никому не пришло в голову звонить в дверь. Я нежно поцеловал Марианну, Велик хихикнул:
– Вы меня ночью разбудили.
– А…
– А ты крикунья.
Марианна покраснела, не скрывая радости, хотя странно было говорить о таких вещах сразу после бабушкиной смерти. Я сел за стол и выпил кофе.
– Она просто заснула?
Карен кивнула, вздохнув с облегчением, когда услышала мой спокойный голос.
– За решеткой?
– Нет, на диване в участке. Она захотела немного отдохнуть, а спустя десять минут Йенс обнаружил, что она умерла.
– И что теперь?
– В каком смысле? – спросила Карен.
– Что мы теперь будем делать – с похоронами и так далее?
Все хлопоты Карен взяла на себя. Она улаживала все организационные дела, связанные с похоронами, в том числе и с похоронами деда, так что мне не пришлось беспокоиться ни о чем, кроме своего собственного отношения к произошедшему. Она следила, чтобы все было в порядке, особенно я.
Похороны предстояли через пять дней, и это были долгие пять дней, когда нас со всех сторон атаковали средства массовой информации. Газеты, радиостанции, телеканалы доставали нас немилосердно и безрезультатно. Были даже люди, которые пытались орать под нашими окнами, но эти попытки тут же пресекались. Скрывшись за жалюзи, я наблюдал, как Кай отважно объясняет журналисту из «Си ог Хер», что парковаться у Поппельвай, 22, – напрасная затея. Здесь, в Тарме, в ходу была порядочность. Какой-то фотограф прятался в саду у нашего соседа, а когда сосед захотел вышвырнуть его вон, между ними завязалась драка. Йенс не преминул задержать этого фотографа. Радиостанция «Клитхольм» развернула целую кампанию под названием «Выдворите их вон», в которой кричали о том, что следует немедленно выгнать из Тарма всех посторонних журналистов и фотографов. Народ на улицах ругал их, некоторых даже оплевали. В «Скьерн-Тарм дагбладет» приходило множество писем, в которых меня оправдывали и защищали. И единственное издание, с которым я согласился побеседовать, был именно ежедневник «Скьерн-Тарм дагбладет». Мы пригласили журналистов на следующее утро после смерти бабушки и рассказали им всю историю. Она оборонялась, и применение силы было единственным выходом. Все имеющиеся в нашей истории пробелы мы постарались заполнить драматизмом и сильными чувствами. Они сфотографировали Марианну с лиловой щекой, чтобы подкрепить наш рассказ иллюстрацией. Йенс подтвердил нашу интерпретацию, причем даже те детали, которые были явно придуманы.
Похороны прошли очень спокойно, за исключением того, что Йеппе не переставая выл. Последние пять дней ему пришлось тяжелее, чем всем нам. Он был убежден, что он заблудшая душа. Помимо нас пятерых на похоронах присутствовали Кай и Йенс. Бабушку больше никто не знал настолько близко, чтобы примкнуть к нам, и все же на ее похороны пришло на семь человек больше, чем на похороны деда. Фотографы и журналисты оставили нас в покое, им больше ничего и не оставалось. Когда гроб опустили в землю, я заметил восьмого гостя: он стоял в тридцати метрах от нас и внимательно следил за церемонией. Я наклонился к Марианне и шепнул:
– Мне нужно отойти в сторонку. Пришел Иисус.
Марианна быстро обернулась, надеясь его увидеть, но он успел завернуть за угол. Я схватил Йеппе:
– Пойдем. Поприветствуем Иисуса.
У Йеппе в голове не укладывалось, что Иисус стоит на кладбище Тарма. От этого известия глаза у него полезли на лоб. Молчаливая пауза затянулась на полминуты – мы стояли и ждали, не имея возможности продвинуться вперед. Иисус явно был раздражен, что я потащил Йеппе с собой, но сам я отчетливо понимал, что поступаю правильно. Я откашлялся и сказал:
