— Отчего люди не летают! — вздохнул сержант, провожая вертолет взглядом.
— Слушай, Хузин, — дерзко спросил Мишка. — У тебя цитаты в башке на ходу не стучат?
— Тоже ничего, — кивнул Хузин. — Но словесная магия уже не та. Как ты, Лен, думаешь? Может, он все-таки небезнадежен и ты воспитаешь из него джентльмена, с которым не стыдно будет показаться в Уайльдовском обществе?
— Ренат, — взмолилась Лена. — Ты же обещал.
Вертолет тем временем завис над лужайкой, и вниз, разворачиваясь на лету, упала лестница.
— Послушай, Аконтий, — раздумчиво проговорил сержант. — Может, тебе со своей дамой в Турцию проветриться? Как думаешь?
— В каком смысле?.. — опешил Курылев.
— В прямом! — оскалился Ренат. — Лезь в кабину, а то пристрелю!
И Мишка полез. Сверху он увидел распластавшегося за кустами подполковника Юрятина — тот с кем-то нервно разговаривал по рации. Чуть дальше стояло несколько машин, включая санитарную, а вокруг топтались праздные россомоновцы. В ветвях росшего на отшибе эвкалипта Курылев подметил одинокого снайпера, но оставшихся внизу Лену и Рената закрывала мавританская колонна, и он был не опасен… Хузин дождался, пока Мишка забрался в кабину, потом, резко повернув Лену к себе лицом, крепко поцеловал в губы и довольно грубо толкнул ее по направлению к раскачивающейся лестнице. Поток воздуха подхватил подол платья и обнажил стройные, молочно-белые ноги принцессы… Ренат захохотал, показал большой палец и с вызывающей беспечностью начал медленно спускаться по ступенькам крыльца.
— Ренат, ты не прав! — заорал Мишка.
Но тот ничего не услышал из-за шума вращающихся винтов. Лена уже почти докарабкалась до кабины, и Мишка протянул ей руку. Снайпер в ветвях эвкалипта прилежно прицелился.
— Ренат, ты не прав! — снова закричал Курылев.
Снайпер, совершенно не реагируя на эти сигнальные вопли, наверняка звучащие в его наушниках, продолжал держать Рената на мушке. И тогда Мишка, одной рукой втаскивая в кабину Лену, другой нашарил и отстегнул спрятанный на щиколотке под брючиной пистолет…
Услышав выстрел, Ренат посмотрел вверх. Заметив в Мишкиной руке ствол, сержант улыбнулся с каким-то болезненным удовлетворением и вскинул автомат…
— Ренат, не делай этого! — срываясь на хрип, закричала Лена и рванулась к Курылеву, закрывая его собой.
Снайпер в ветвях чуть отшатнулся — сержант Хузин упал навзничь… Мишка приказал пилоту посадить машину, вынес Лену из кабины и положил на землю. Она лежала, крепко прижав руку к левой груди, а из-под пальцев, пульсируя, бил кровавый родничок.
— Ми-ишка… — шептала она.
— Я здесь… Здесь…
— Ми-ишка… Там везде травка и газоны… Ми-ишка… Эдинбург. VCCA. 123 007… Ми-ишка, не исчезай!
— Я здесь…
Подбежал бледный и потный подполковник Юрятин.
— Жива? Курылев кивнул.
— Скорее! Если умрет — все пропало! Где врач?
Вертолет, взвихрив с земли мелкий сор, поднялся в воздух и улетел, унося Лену. Проводив его взглядом, Юрятин повернулся к Мишке, который в это время тупо рассматривал свои руки, перепачканные в подсыхающей Лениной крови.
— Сказала?
— Да…
— Запомнил?
— Как учили…
— Диктуй!
— Эдинбург. VCCA. 123 007…
Юрятин записал в блокнотик и побежал к рации — докладывать в Центр. А Курылев медленно подошел к Ренату: сержант лежал на спине, раскинув руки, во лбу у него чернело пятнышко, как у индусок, а затылка вообще не было, отчего лицо его напоминало гипсовую маску, наподобие тех, что вешают на стену в рисовальном зале… Воротился лиловый от огорчения начальник отдела культуры и физкультуры.
— Ты, Мишель, ничего не перепутал? — спросил он.
— Обижаете, начальник… А в чем дело?
— Значит, пустышку тянули… — промолвил Юрятин, и его подбородок предательски задрожал. — Это ведь счет, с которого брал 62-й… Там ничего не осталось… И от 62-го только ползадницы осталось — не спросишь…
— М-да, фрустрация… — покачал головой Курылев.
Спустившийся с эвкалипта щуплый снайперишко приблизился к мертвому Ренату и, как живописец удачный мазок, с пытливым удовлетворением разглядывал пулевое отверстие…
Когда Избавителю Отечества доложили подробности операции «Принцесса и свинопас», он смеялся до слез.
— Значит, говорите, этот ваш педолюб весь тайный счет в «Осинке» профинтил? Ой, не могу!.. Ну, прощелыги, ну, демокрады…
Но особенно ему приглянулось, что простой русский офицер сумел влюбить в себя выпускницу Кембриджа, настоящую принцессу.
— Покажите мне как-нибудь этого «свинопаса»! — распорядился адмирал.
— Слушаюсь! — вытянулся докладывавший «помнацбез». — А как быть с арестованными «львами»?
— На запчасти! — махнул рукой Избавитель Отечества. — Почку за почку! И потом стране нужна валюта. У этих-то, изолянтов, ведь ничего не осталось?
— Ничего, господарищ адмирал, одни убытки…
— Ну и пошли они к чертовой матери!
— Понял, Иван Петрович!
На самом деле «помнацбез» ничегошеньки не понял и за разъяснениями обратился к осведомленному Николаю Шорохову. Тот объяснил, что, оказывается, каждый вечер адмиралу звонит очаровательная Джессика и ведет с ним долгие разговоры о любви к ближнему и христианской морали, а также советуется, стоит ли ей в своем ресторанчике готовить котлеты по-киевски и не будет ли это восприниматься как намек на знаменитую субмарину «Золотая рыбка». Воротившись в Торонто, мисс Синеусофф сразу сделалась любимицей западной прессы: редкий день обходился без статьи типа «Ее выбрал русский монстр» или «Самая сексуальная русская царица со времен Екатерины Великой». А ее ресторанчик «Russian blin» просто ломился от посетителей: посмотреть на невесту «кровожадного морского волка» приезжали со всего мира, а одно предприимчивое туристическое агентство даже организовало спецтур «На крыльях любви — к Джессике». Кроме того, к ней нескончаемым потоком шли делегации от различных гуманитарных фондов и религиозных обществ с просьбами повлиять на крутой нрав адмирала и таким образом смягчить тяжкую долю жертв демократического выбора, томящихся в застенках. Один из этих пилигримов человеколюбия, активный член общины «Юго-восточного храма», так тронул доброе сердце Джессики, что она оставила этого рослого молодого симпатягу у себя. Он подсказывал ей темы вечерних бесед с адмиралом, даже набрасывал конспекты, а потом они репетировали разговор с русским монстром, причем для достоверности симпатяга привязывал Джессику специальными ремешками к кровати. А ведь Ивану Петровичу и без этого жилось несладко: супруга Галина и сын-нахимовец, прознав про матримониально-монархические планы своего мужа и отца, были удивлены до крайности. Мало того, знаменитая Ксения Кокошникова тоже подбавила масла в огонь, спев на телевидении в прямом эфире частушку:
Я надену кофту рябу,
Рябую-разрябую…
Кто полюбит мово Ваньку
Морду раскорябую…
Именно из-за этого, а не по какой-нибудь политической причине — о чем вопят западные масс-медиа, — теперь все передачи идут в эфир только в записи и только после тщательного отбора. И в последнем вечернем разговоре Джессика очень расстроила Избавителя Отечества, заявив, что никогда не выйдет замуж за человека, попирающего свободу слова! Именно в этот день помнацбез повторно завел с адмиралом речь о судьбе изолянтов.
— А пошли они все! — закричал Избавитель Отечества и хватил своей знаменитой подзорочкой о наборный кремлевский паркет.
Демгородковская общественность была очень удивлена, когда киномеханик Второв, присланный вместо исчезнувшего Курылева и поселенный в домике № 984, вместо очередной некроманской жути показал «Белое солнце пустыни». Поселенцы пришли к выводу, что это — недосмотр, недоразумение или провокация, последнее вероятнее всего. Но в следующий раз, открыв металлическую коробку, Второв обнаружил там «Я шагаю по Москве», а это было уже совершенно подозрительно. Более того, в один прекрасный день, проснувшись, изолянты увидели страшную и необъяснимую картину: вся охрана исчезла, вышки опустели, комендатура и котельная обезлюдели, даже бронированные ворота непроходимого 3-го КПП оказались распахнутыми настежь. Однако в течение нескольких дней, опасаясь смертоносного подвоха, никто не решался выйти за пределы Демгородка. Прошелестел даже слушок, будто видимое освобождение на самом-то деле всего лишь новое бесчеловечное изобретение опричников адмирала Рыка и все подступы к поселку заминированы теми самыми адскими машинами, одной из которых была взорвана «Осинка» вместе с человеком-кротом, но его-то как раз не жалко! Споры о том, как поступить в этой ситуации вызывающей бесхозности и коварной безнадзорности, разделили всех изолянтов на две большие враждующие партии «оставанцев» и «покиданцев». Первые считали, что надежней остаться за забором и ждать социальных гарантий, вторые же кричали, что ждать никак нельзя, а нужно срочно покинуть Демгородок, иначе в Москве спохватятся и будет поздно. «Оставанцев» возглавил ЭКС-президент, а «покиданцев» — экс-президент. Поначалу политическое противостояние ограничивалось альтернативными митингами, а ставшая ежедневной газета «Голос» печатала репортажи, «круглые столы», полемические статьи и памфлеты, даже сообщила, будто на общественном картофельном поле собралось более полутора тысяч человек, чего, конечно, быть не могло, ибо все население Демгородка чуть больше тысячи…
