Почему я заговорил о китайцах? Потому что китайцы и японцы любят всякие образы, нам, почти европейцам, почти непонятные.
Если судить нестрого (или вообще не судить), то на эти дела внимания можно не обращать. Я спрашивал у Валеры Залотухи, что это, а он мне отвечал: "Это Хотя!" — этим он хотел еще раз отметить, что его сценарий претерпел со временем некое "участие".
Если судить строго: рыбка пресноводная в соленой воде при восьми градусах жары плавает намного меньше человека — минуты полторы.
Птичка. "В каждой чайке — душа погибшего моряка" — это поверье. И придумано оно береговыми жителями. Моряки не любят большую морскую чайку-бургомистр по кличке "баклан".
Бакланом ее называют за фантастическую прожорливость. Она давно вытеснила с северных помоек всех ворон, а клюв, размером с хорошее долото, с одного удара убивает больную утку-гагу.
Крысу же он просто протыкает насквозь.
Помеченную птицу убивают сородичи. Она чужая, пока краска не смоется.
Сколько раз я боролся с матросами — они ловили бакланов и рисовали им на груди тельняшки — все без толку. Матросы всех морей, похоже, инстинктивно не любят трех живых существ: акулу, крысу и большую морскую чайку. Может быть, потому что все они появляются рядом с моряком тогда, когда он особенно беспомощен. Крыса приходит ночью, акула и чайка — когда моряк за бортом.
Чайка воспринимает водную гладь как большой обеденный стол. Все, что упало и плавает по поверхности, — ее. Эта тварь прекрасно чует ослабевших. Первым делом стая птиц слету пытается ослепить моряка. Десятки ударов в голову и лицо.
Мгновенно, возникая ниоткуда. У этой птички потрясающее зрение.
Так что какая там романтика.
Это если судить о птичке строго.
А вообще-то, сев на палубу, чайка тут же гадит. Так что адмирал не может ей в окошко подмигнуть. (Если только он не чокнутый.) Он должен неприлично заорать, чтоб эту дрянь отогнали. Но, кажется, она там приварена навсегда. Даже пуск ракет ее не пугает. (Ой, блин!..)
Если кому-то покажется, что пассаж о птичке слишком затянулся, то его можно вообще не читать.
А так все хорошо. Про корову хорошо, и про русский язык. Народ смеется и переживает. А то, что они в отсеке смерти ждут и байки травят, так это правда. На "К-8" после пожара сидели в отсеке и от угарного газа тихо дохли. И анекдоты при этом травили. А что делать? Человек не рассчитан на такое напряжение, ему смех нужен. Ему в этот момент палец покажи — будет хохотать до упаду. Потом умрет. Но это потом.
Очень понравился Гена Янычар. И вообще, все артисты нравятся.
Что б еще такое про фильм сказать?
Его смотрят дети. Дети смеются и переживают. Равнодушных нет. Значит, молодцы. Значит, хороший фильм.
Я и Валере Залотухе сказал: "Валера, выдохни, фильм хороший!" — "Фу, Саня, — сказал он на это, — я больше всего боялся, что тебе не понравится".
***
В Самаре проходил фестиваль "Кино — детям". С 16-го по 20 марта. Показывали там и фильм "72 метра" в рамках программы "Во славу России". В Самаре он по прокату обогнал "Властелин колец". На фестиваль приехали Борис Хмельницкий, он же "Стрелы Робин Гуда", Ирина Скобцева, она же интеллигентность, композитор Крылатов ("Прекрасное Далеко"), Елена Цыплакова (бой-баба), Людмила Зайцева (тоже бой) и другие. Жили в гостинице "Ренессанс" (жутко дорогой) и ездили по кинотеатрам.
А ещё была пресс-конференция, где все, кроме меня, говорили о том, что государство к детям должно повернуться лицом. Я бы тоже об этом говорил, но только я не уверен, что у государства есть лицо. Потом были банкеты, где все умеренно пили за то же.
Я подарил Зайцевой и Скобцевой по книге "72 метра" после того, как установил методом опроса, что они их непременно прочитают.
Мне показалось, что из всего разнообразия актеров на фестивале эти дамы уж точно умеют читать.
Потом меня снимали на местное ТВ, и еще детская киностудия "Товарищ" задавала мне вопросы. Приехали они вдесятером (девочки и мальчики) и спрашивали: какой мой главный литературный герой и какие книжки я в детстве читал. Я старался отвечать так, что получалось, что главный герой — это я, а книжек я не читал вовсе.
Потом меня местное отделение ТВ СТС возило к танкерам (единственные на округу корабли), где я бродил по берегу и изображал романтизм. Потом я уговаривал девушку Дашку, берущую у меня интервью, выйти замуж за оператора Яна, который к ней неровно дышал до такой степени, что назвал Дашкой новорожденную телку своей любимой коровы.
А Дашка мне говорила: "Ну, что ж я сразу должна соглашаться, мне же не один он замуж предлагает", — а я говорил: "Ой, Дашка, довыбираешься". Так мы интервью и давали.
А на открытии фестиваля все праздновали юбилей непьющего уже теперь Крылатова, и было замечательное представление: дети пели, плясали, разыгрывали сценки.
Потом все мы вышли на сцену, и нас представили.
Пока я шел в гардероб, ко мне бросилась стайка девочек лет десяти. Они прыгали от нетерпения на месте и просили автограф. Получив его на чем попало, они дружно кричали. Идущий за мной Борис Хмельницкий, он же "Стрелы", менялся в лице. Я его раздражал. И потом, я не пил водку, чем тоже раздражал. А вина я выпил очень мало, что само по себе не могло быть не омерзительно. И еще со мной почему-то хотели фотографироваться вполне половозрелые девушки, занимающиеся в Самаре культурой, что тоже не способствовало нашему с ним сближению.
Скобцева прочитала несколько моих рассказиков из подаренной книжки. Я поинтересовался: ну и как? Она сказала: "Ужас!"
Самарское отделение "Новой газеты" воровало меня у устроителей фестиваля, дам Ольги и Нины Алексеевны, прямо из-под носа. Обнаружив пропажу, дамы говорили ворюгам: "Чтоб утром был цел", — и ворюги им обещали.
Фестиваль закончился. Должен сказать, что у самарских детей ясные, чистые глаза.
Надо заметить, что и у устроителей фестиваля они такие же.
***
Когда Валера Залотуха приступил к сценарию, он мне сказал:
– Ну, все, Саня! В принципе, ты мне больше не нужен. Я напишу все сам. Ты свое дело сделал. Отдыхай!
Я его тогда спросил о консультанте.
– А зачем мне консультант? Я твои рассказы наизусть знаю. А чуть чего — у соседа пойду спрошу. У меня сосед подводник.
Через несколько дней он позвонил.
– Слушай, Саня, мне нужно, чтоб ты расписал выход подводной лодки в море, в смысле, какие там команды, ракетную стрельбу, ну, и торпедную тоже.
– Слушай, Валера, — сказал я ему, — немедленно идешь к соседу, и он тебе все расписывает.
– Ну ладно, Саня, ну чего ты.
И я смилостивился. Расписал ему выход, стрельбы, потом ему нужен был идиот на лодке, чтоб ему все объяснять, а заодно и зрителям — так появился Черненко. Я сказал, что с нами ходил один парень, звали его Вадик, был он из института и испытывал "возбуждающие таблетки", а заодно он выполнял программу исследований (как потом оказалось, очень важных), но беднягу так гоняли по лодке, и делали это все, в том числе и я. Его подкалывали, разыгрывали — места живого не оставляли.
А парень был добрый, хороший, но слабый немножко душой. А подводники это как звери чувствуют. Набрасываются на слабых со всех сторон и смотрят: выживет или нет?
Так наш Вадик превратился в Черненко. Потом жена Вадика — жутко энергичная женщина, пихавшая его всюду, — которая с ним к этому времени уже разошлась, отправилась смотреть фильм "72 метра" с дочкой. Смотрели они, смотрели, и тут дочка говорит:
– А где тут наш папа?
– Да вот же! — со злостью восклицает жена и тычет в Черненко на экране. — Идиот!
Так что себя узнают.
Но я хочу рассказать, как я себя узнал после четвертого раза.
Меня раздражало имя Нелли. И жена моя говорит: "Что за Нелли? Другого имени не нашлось, что ли?"
И вот я, в который раз, вижу балкон, увитый виноградом, южный город, девушку Нелли с книжкой, и к ней по перилам лезет Башаров. Блин! Я же Валере рассказывал этот случай. Я в девятом классе вместе со своим другом лазал вот так через балкон на втором этаже. Вот откуда виноград! Вот откуда имя Нелли. Мою жену зовут Нателла. Убираешь несколько букв, и получается Нелли. Это она с подругой сидела и читала, а мы вползли в комнату по-пластунски и испугали их криком "УФ!"
А потом эта отвратительная фраза: "Баб же много!" — это я спорил с Валерой Залотухой, когда он вводил в действие конфликт между друзьями, и говорил ему в запале:
– Баб же много! Пойми, друг один! Не дерутся у нас из-за баб! Ну! Был у нас штурман, и увел он жену у штурманёнка! Никто ему морду не бил. С ним просто весь офицерский состав перестал разговаривать. На год. Через год он от нас ушел. Понимаешь, друг — это все. Это ближе, чем брат или родственник. Он же за переборкой. Он там горит или тонет. Он там орет, а ты его слышишь и от его крика седеешь. Как тут не пустить? Но пускать нельзя. У нас люди от этого с ума сходили! А ты говоришь "баба"!
