За секунду до катастрофы мамино онемение закончилось.
– Быть может, чаю? – сморгнув, спросила она.
– Сейчас воду вскипячу, – поддержал ее неожиданно возникший Карабас.
Вам не доводилось наблюдать, как ведет себя поток воды? Перед носом которого рухнула плотина?
Входя в раж, я начала долбать все, что подворачивалось под руку. Летели осколки чашек, какой-то стеклянной утвари. Взрываясь, осыпались зеркальные части полок. Мимо пролетело исковерканное глиняное панно с веселой совой. Спрыгнув со стола, я сокрушила большую восточную вазу и нацелилась на окна. Руки моментально покрылись порезами. На лице саднила длинная царапина.
Мама спокойно смотрела на меня. Прекрасно понимая, что я уже нахожусь в опасной близости от ее головы.
Меня придавило массой Карабаса. Лежа на моей спине, он громко пыхтел мне в ухо.
– Вот так, значит. Я ему в любви признаюсь, а он… – Воздух кончился, и мой голос превратился в хрип.
– Если тебе станет легче, можешь меня ударить, – уверенно предложила мама, оттаскивая от меня невменяемого Карабаса.
Уже не хотелось. Жалко было порезанных рук, загубленной прически и немного стыдно за учиненный погром. Я посмотрела на бескровное лицо Карабаса, утешаемого мамой, и мне стало жутко смешно. Такой большой, отважный мальчик, а так испугался.
– У нас в роду все бешеные! Бабуля была – зверь. Немцев знаешь сколько замочила? Свирепая старуха была, земля ей пухом. Смотри, рассердишь маманю, она церемониться не станет – хрясь топориком по башке и чай пойдет пить. Кстати, а где чай?
Сгребая хрустящий мусор с пола, Карабас поглядывал на меня, приговаривая:
– Теперь я понимаю, почему ей ничего нельзя говорить. Она же психованная.
– Это второй раз в жизни. Первый был в магазине игрушек. Я ей тогда калейдоскоп не купила.
Пусть насмехаются. Хотя представление в магазине я, как ни странно, помню. Продавцы буквально выли от ужаса. А мама тогда перешагнула через меня и преспокойно пошла дальше.
– Может, врача вызвать? – беспокоился Карабас, глядя, как я расписываю йодом резанные руки.
– Ага. Только начни потакать, потом намучаешься.
– Ты не думаешь, что уже поздно ребенка перевоспитывать? Она выросла. И ей нужна твоя помощь. Хотя бы в перевязывании рук, – укорил Карабас.
Вывалив осколки в ведро, мама внимательно посмотрела на меня, на малолетнего мужа и рассмеялась. Я сто лет не слышала, как она это делает.
– И как я раньше не замечала, что живу хорошо? Ладно, давай помогу.
С перебинтованными руками я стала как мумия. Сквозь марлю проступал йод вперемешку с кровью. Теперь никто не усомнится, что по мне психушка плачет.
Бедный Игорь. Когда мы встретимся, ему будет трудно любить меня в таком виде. А как же загс? На что теперь надевать обручальное кольцо? А фату на лысый череп? Настроение испортилось. Я чуть было не пропустила, что говорит моя мама.
– Никто тебя убивать не собирался.
– И зря, – буркнул Карабас.
– Просто ты мне все испоганила. Но не убивать же тебя за это?
– А почему и нет? Твоему Коловороту только свистни – загрызет.
– Он пытался тебя урезонить.
Разозлившись, я принялась размахивать руками, как дирижер.
– Сначала подстриг. Потом устранять собрался. Не верь ему!
– Прекрати придуриваться. Сейчас он приедет. Мы поговорим в спокойной обстановке и решим, как дальше жить.
Судя по ее голосу, она все для себя давно решила.
– Пойдем, посидим у меня.
Надо же, Карабас распоряжается здесь как полноправный хозяин.
– Мне надо срочно позвонить Игорю. Он волнуется!
Карабас в недоумении, он сочувствует, но не уверен, что мне положен телефонный звонок. Наконец он находит компромисс.
– Давай я сам ему позвоню. Скажу, что ты жива-здорова, но занята.
Приходится согласиться. Тем более что Коловорот не за горами. Точнее, он уже в квартире. На меня смотреть не хочет, с мамой советуется.
– А сегодня к маме гости уже приходили? – осторожно спрашиваю я Карабаса.
– Нет. Не мешай. Я же сейчас с твоим Игорем говорить буду.
Вслушиваюсь. Надеюсь, что теперь у Игоря меньше поводов для волнения. И напрасно. Еще совсем не ясно, чем дело кончится. Подслушать бы, о чем эти взрослые там советуются, да никак. Тем временем Карабас решил проявить участие. Нашел обезболивающую таблетку, разрешил покурить. Он отчаянно пытался выглядеть старше своих лет. Как же, почти отчим.
– Можно, я тебя не буду называть папой?
Бедного Карабаса перекашивает.
– А что с твоим приятелем? Говорят, он пострадал?
– Кто говорит?
Я со смаком, преувеличивая повреждения, нанесенные Барабасу, расписываю столкновение с машиной. Сначала мне не верят. Потом Карабас начинал смурнеть от беспокойства.
– А ты в это время наслаждался мирной семейной жизнью.
– У него телефон не отвечает! – оправдывается несчастный Карабас.
Он накинул джинсовку и вымелся на поиски друга. Теперь смогу без помех прокрасться и прополоскать ухо в чужом разговоре.
В самый неподходящий момент мне заехали дверью по лбу.
– Это точно твой ребенок? По-моему, требуется генетическая экспертиза.
Требовательный Коловорот вынул из холодильника стеклянную банку огурцов. Прицелился и аккуратно приложил к ушибленному дверью месту. Я терпеливо молчала. Как всякий порядочный человек, застуканный на месте преступления.
– Проходи – посидим, поговорим. А Карабаса куда подевала? Или он с тобой заодно?
Возмущенная мама отрицательно покачала головой. Не представляя меня и такого расчудесного юношу в тайном сговоре. Ну не дура ли? Ведь не так давно мы сообща планировали ее разоблачение. Теперь он белый и пушистый, а я – в дерьме по самые уши.
Перехватив мой злющий взгляд, Коловорот широко ухмыльнулся.
– Есть всего два варианта развития событий. Первый: ты выходишь за меня замуж. Второй: мы делаем так, что тебя больше нет. Мне кажется, второй вариант гуманнее. Поскольку я не смогу вытерпеть твое присутствие больше одного часа. Остается имитация несчастного случая.
– Почему? Может, я желаю вступить в законный брак и стать мадам Коловоротовой.
– Мечтать не вредно.
Вообразив себя в этой примечательной роли, я немного разволновалась.
– Раскраснелась-то. – Скорее всего, он хотел еще кое-что добавить, но постеснялся мамы.
– Давай не будем забивать ей голову подробностями. Пусть просто слушается. Толку будет больше.
– Голову ей уже и так забили, а насчет слушаться – это по твоей части. Мне пока не удалось найти с твоей дщерью общий язык. Ты не смущайся. Она хорошая девчушка, только чересчур резвая.
– Мне надо с Игорем встретиться! – отважно потребовала я.
– Да, действительно, существует еще проблема Игоря, – мрачно подтвердила мама.
– Поплачет. Забудет.
– Но ему тоже придется изображать некоторое время.
– Что изображать?
– Скорбь. Как это обычно бывает у людей, потерявших близкого человека.
Постепенно до меня стало доходить, что скорбеть придется по мне. И, похоже, немалое время. Представить себе сейчас разлуку длиной в год я не могла. Что такое год без Игоря? Вечность. И с кем он станет утешаться без меня? А где я в это время буду?
– Есть пара неплохих мест. Правда, не здесь, а гораздо дальше. Но я думаю, чего тебе волноваться? Он тебя любит? Значит, потерпит. Только ему придется сыграть роль несчастного возлюбленного по-честному.
– То есть вы скроете от него правду?
Вся кошмарность ситуации обрушилась на мою голову. И буквально придавила к земле.
– Мама, а может, ты бросишь эту работу? Ну, что тебе стоит?
Сознавая эгоистичность просьбы, я всматривалась ей в лицо. Напрасно надеясь, что она сейчас скажет: «Мне ничего надо. Я и так обойдусь. Главное, чтобы у тебя все было хорошо».
Коловорот сморщил лоб. Отчего его не слишком выразительные брови смогли познакомиться с короткой челкой.
Мама переминалась с ноги на ногу. Вместо слов одобрения она просто хотела сесть. Что и сделала. Скрестила руки, приподняла голову и наконец посмотрела на меня.
– Я не ждала неприятностей от тебя. От кого угодно, только не от тебя.
Неплохое начало для исповеди.
– Ты случайно не забыла, как мы жили? – тихо продолжила мама, перекладывая руки на колени, словно пай-девочка. – Я тебе не мешала. Ты жила своей жизнью и была довольна. Еще немного, и вы с Игорем должны были пожениться. Зажить своей жизнью, а я – своей.
Да, как ни крути, я во всем виновата.
– Ты стала той болевой точкой, через которую на меня можно надавить, – продолжала мама. – Впрочем, я не собираюсь тебе ничего объяснять. А моя работа… меня вполне устраивает. А вот ты – нет. Думаю, Николай все правильно решит. Свой долг я перед тобой выполнила. Родила, вырастила, что еще? Посвятить тебе всю свою жизнь? По-моему, оно того не стоит. А теперь оставь меня в покое.
Напутствие звучало как реквием. Коловорот неопределенно хмыкнул. Быть может, он тоже ожидал более прочувствованного прощания. Но на нет и суда нет. Насильно мил не будешь. Для мамы я отрезанный ломоть. Интересно, за что? Все мамы как мамы. Пекутся о своих отпрысках до глубокой пенсии. А у меня все не как у людей. За что, спрашивается? Чем я ей не угодила?
