Такси опаздывало уже на полчаса, и оператор честно предупредила нас, что ничего не может гарантировать. Воскресшая Василиса слабым голосом посоветовала позвонить госдепу Валерию Абрамовичу, который, по ее словам, вполне сможет прожить один час без своего автомобиля с водителем и «мигалками».
Депутат радостно сообщил, что завтра его машина в полном нашем распоряжении, а конкретно сейчас он ничем помочь не может, потому что катается с женой по магазинам.
– А ты что, до сих пор работаешь? – удивился он. – Зачем? Думаю, самое время поздравить вашу команду с достойным поражением.
– Позвольте с вами не согласиться...
– Да, пожалуйста, не соглашайся, но факт остается фактом: на Петрове поставили жирный красный крестик. Ты телевизор когда в последний раз смотрела? Все на стороне Погодина – после своего ночного полета он вернулся в Кремль, как блудный сын. И Президент его обнял и улыбнулся. В хорошем смысле. Отличная постановка! Придется мне, видимо, простить погодинский должок... Он год назад славно погулял в Эмиратах, потом звонил оттуда в слезах и соплях: Абрамыч, родной, помоги материально, а то зарежут...
Я машинально отметила про себя, что эта история вряд ли понравится избирателям, которые решили голосовать за Погодина. Но Валерий Абрамович опередил меня:
– Даже не думай использовать это в своих грязных целях. Сейчас уже никто не поверит.
Попрощавшись с госдепом, я почувствовала, что камень на моей душе стал тяжелее в десять раз и грозит утопить меня в глубокой депрессии.
Рыдать мы с Васькой начали еще в маршрутке по пути в аэропорт. Горечь затопила нас по уши. Я перебирала в памяти, как четки, все разочарования в мужчинах, взяв за точку отсчета первый класс – тогда коварный сосед по парте Юра Сазонов пригласил на день рождения не меня, а уродину Катю. Но до сих пор еще ни один мужчина не пытался меня... убить. Убить!
– Мама же говориииилаааа! С этой работой не связываться! – скулила Васька, пугая соседей по маршрутке и сморкаясь в перчатку.
– Вась, а вдруг они еще попробуюююют... – икая, всхлипывала я.
Потом мы слегка клюкнули в зале ожидания Шереметьево, и, пока я добрела до туалета, Васька все-таки успела позвонить Перцелю.
– Он сейчас приееедет, – горько прорыдала она.
– Ага, приедет и добьет нас.
Или не добьет.
Или догадается притащить с собой Курочкина.
И он догадался.
– Дарья, истеричка, что за выходки! – прошипел Курочкин так, что я втянула голову в куртку – Что за заговоры и побеги?! Ты сама уже веришь во всю чушь, которую рассказываешь электорату! Вы чуть не попали в неприятности, из которых нам пришлось вас вытаскивать, – это что, нормально, когда чиновники носятся по Москве и спасают девиц? Какая-то пошлая оперетка...
– Нас хотели убить, – без прежнего пафоса хмыкнула я.
– Хотели бы убить – убили. Ты нашла каких-то сумасшедших маньяков, прилетела к ним – к ним, а не ко мне! – на деньги, между прочим, предвыборного штаба. И сейчас ты, как бешеная курица... как курица...
Я уткнулась в кашемировое пальто Курочкина и опять разревелась. Это было наше отчаянное признание в любви.
– Тихо, малыш... моя дурочка... никуда тебя не отпущу. Я лечу с тобой в Северск. Буду конвоировать. Заодно проинспектируем штаб.
Я плюхнулась в волну блаженства и поняла, что из нас с Васькой хреновые сыщики. Все, что мы имеем, – интуитивные догадки, обрывки леденящих душу разговоров и полведра романтики. Милый, милый сказочный Курочкин, да будь ты хоть трижды заговорщик – держи меня за руку и не отпускай, а то я опять придумаю какую-нибудь ерунду и натворю глупостей.
– Это... вы подстроили крушение самолета Погодина? – на всякий случай уточнила я, пока проходили регистрацию.
– Та-а-ак... Придется после выборов увезти тебя куда-нибудь в Пиринеи. На месяц или на два.
Пиринеи – это ведь где-то рядом с краем света? Да. Я отдаюсь в руки этого человека в черном пальто, с глазами пирата и чуткими губами лучшего в мире любовника. Я отдаю в его руки свою страну.
Васька с Перцелем растворились где-то сразу после паспортного контроля и нашлись уже в самолете. Опять вокруг образовалось нелепое нагромождение событий без начала и конца, как всегда случается на избирательных кампаниях, оставался месяц до выборов Президента всея Руси, и Северск приближался со скоростью восемьсот километров в час.
Уже в аэропорту Северска – первый ноябрьский снег плыл под ногами меловыми разводами, как на школьной доске, – я догадалась, что нужно было позвонить Гарику. В конце концов у нас на хвосте кремлевские кураторы, хотя, будем считать, с неофициальным визитом.
Впрочем, жизнь в штабе была представлена вполне достойно: Николая трясла крупная дрожь из-за какого-то буклета, который ушел в типографию с ошибкой в выходных данных, Митя с Андресом в четыре руки сочиняли отчет (боюсь, что социологический), Капа в позе Сократа сидел за компьютером, а Гарик играл в дартс. От вида Курочкина с Перцелем он заметно погрустнел, а Капышинский неразборчиво заматерился.
– Кажется, у нас тут форс-мажор, – не теряя апломба, заявил Гарик. – Или даже форс-минор? Пролетали мимо? Милости просим, милости просим, всегда рады...
Гарик был такой успокоительно родной после московских покушений, страстей, горечи, что хотелось броситься ему на шею и пожаловаться. Здесь, в штабе, мы были почти дома. Насколько вообще может быть дом у политтехнолога. Мы прилетели к этим людям, потому что, в сущности, нам некуда было больше лететь. Здесь был наш бродячий цирк-шапито...
Эту ночь мы с Васькой провели у камина в компании Гарика. И наконец выложили ему все. Начав с подслушанного у реки разговора. Путаясь в собственных умозаключениях. Перебивая друг друга. Пересказывая детали покушения, откровения финансового аналитика Миши и последние признания Курочкина.
– Гасите эмоции, – мягко приговаривал Гарик, – с чего вообще вы взяли, что они масоны? Они могут быть кем угодно – адвентистами Седьмого Дня, друидами, боливийскими шаманами. Главное – у них есть свои интересы в политике, свой интерес к Стабфонду, а это, как ни крути, колоссальное бабло. И есть свой кандидат в президенты – да-да, дети мои, Погодин, как вы поняли. И еще, скажу вам по секрету, за ними стоят ресурсы, о которых никто не догадывается...
– Масоны?..
– Забудьте вообще пока о масонах. Хотя, может быть, вы и правы. До последнего времени кремлевская группировка, стоявшая за Погодиным, имела связи только в Минфине. В этом, в общем-то, секрета не было. Но буквально в последние две недели выяснилось, что у них целая сеть влиятельных лиц. Практически везде. Я весь день думал – что их могло сцементировать? Может, вы и правы. Может, и масоны. Тише, мышата! Я знал, что Петрова дублируют из Кремля. В околокремлевских структурах беспокойно. И многим ясно, что Петров – никакой не гарант стабильности, он хорошо работает только в руках президента. Но Погодин... Короче, лоханулся я. На него я не думал до сегодняшнего утра. А сегодня утром из Москвы мне сообщили, что половина нашего откупленного эфира перешла к Погодину.
– То есть ты уже знал?.. – разочарованно нахмурилась Васька.
– То есть меня заставили догадаться.
– Я думаю, масоны сначала подстроили катастрофу Погодину, – ляпнула я, – а потом покушались на нас!
– Если речь идет о Стабфонде, таких мелких зверьков, как вы, я бы давил сотнями. Не задумываясь.
– Мммм...
– Но вы живы, и я счастлив. И даже благодарен этим драконам, которых вы демонстративно притащили с собой. А теперь наша задача – не проиграть выборы.
– Чьи?
– Наши выборы. Хер с ним, можем даже проиграть Петрова, но нужно сделать это с достоинством и сохранить репутацию. Репутация – наше все, а жизнь не заканчивается в день выборов. И нам очень нужна лояльность наших кремлевских кураторов. Поэтому я – как ваш второй папа – вынужденно одобряю ваш выбор. Милые мои девочки, любовь – это свято. Только соблюдайте минимум приличий. Вот хотя бы как Капышинский.
– Га-а-а-арик, – укоризненно протянула Васька, переворачиваясь на живот перед камином, – а если бы мы были твоими родными дочерьми, ты бы нас тоже продал? В интересах дела?
Гарик тяжко задумался. Я его понимала. Как истинный интриган, он бы продал и родных дочерей, но признаваться ему было неловко.
* * *
Месяц – это чудовищно мало, когда речь идет о победе, и бесконечно долго, когда кампания сливается. Штаб работал в прежнем темпе, с той замечательной разницей, что теперь Курочкин был здесь, и каждый мой день был похож на первый бал Наташи Ростовой.
Каждое утро мы с Курочкиным осторожно шагали в свое счастье, гуляли по Северску, подолгу стояли у реки – и нам не было никакого дела до очередного срыва графиков, до подозрительно закончившейся в типографии краски (как раз во время печати нашего буклета), до рекламного ролика Петрова, который случайно потерялся на «Северск ТВ», и в последний момент дыру в эфире пришлось заткнуть роликом Погодина.
