Одобрялся ли такой способ служебного повышения военной общественностью? Вообще-то нет. Над этим посмеивались с иронией, как посмеиваются, например, над пьяницей на улице, списывая это на какие-то специфические черты человеческого характера, безобидные и не вредные для окружающих. Хочет кто-то получить лишнюю звезду на погоны, подкладывая жену под начальников? Ради бога! Тем более что некоторые жёны были сами не прочь лечь как Тамара.
В это время в дежурку заглянула Лиза и позвала пить кофе. Я отвлёкся от своих бесконечных раздумий о человеческой натуре, пошел следом за ней, тем более что туда, уже направлялся Вова Приходько, сдававший политзанятия вместе с группой прапорщиков батальона.
На следующий день по плану намечались стрельбы. С утра накрапывал мелкий, словно просеянный сквозь сито дождик. Я вышел на крыльцо казармы и вытянул руки, повернув их ладонями вверх, попытался поймать невидимые глазу паутинки дождя. Но мои пальцы не смогли уловить живую влагу небес, они оставались почти сухими, и только лицо слегка повлажнело, будто покрылось испариной.
Идти на стрельбы по такой погоде совсем не хотелось, но делать нечего. Вместе с другими офицерами и прапорщиками я получил свой пистолет в оружейной комнате, засунул его в кобуру и зашагал на аэродром, надеясь, что фуражка послужит маленьким зонтиком.
На стрельбище, у капониров, уже отстрелялась последняя эскадрилья полка и подошла наша очередь. Зеленые мишени на деревянных щитах немного потемнели от дождя, и в некоторых местах бумага расползлась, но отметки от мелка на пулевых отверстиях сохранились. Неподалеку Приходько рассказывал прапорщикам, окружившим его, свежий анекдот, и оттуда доносились раскаты смеха.
Пожилой капитан Алексеев снял фуражку и протер платком лысую голову. Через месяц ему исполнялось пятьдесят. Младшим офицерам, как известно, разрешалось служить до сорока лет, но по усмотрению начальства, отдельные могли продлить службу до пятидесяти. Это был предел.
Когда нам выдали патроны, и мы вышли на огневой рубеж, то Алексеев оказался рядом со мной. Он дышал с трудом, так же тяжело, как дышит астматик. Может, дождливая погода повлияла?
По команде руководителя мы открыли огонь. Звуки стрельбы гулко разносились вокруг, словно кто-то громко хлопал палкой по огромному пустому ведру. Я выстрелил на «хорошо», а Алексеев проделал свой обычный маневр со стиранием мела на ранее проделанных пулевых отверстиях, хотя это уже не было ему нужно. Видимо, по привычке.
Закончив стрелять, мы нестройной толпой пошли в казарму, чтобы сдать оружие. Словно по команде дождь прекратился. Тяжелые низкие тучи потянулись на восток, открывая края чистого неба. Я никуда не торопился и немного отстал ото всех. У штаба батальона мне навстречу попалась Алла. Глянув по сторонам и убедившись, что, на нас никто не обращает внимания, она озорно улыбнулась:
— Придешь вечером?
— Ты с ума сошла, — я старался говорить быстро, опасаясь постороннего любопытства, — у нас же проверка. Вечером могут пойти по казармам.
— Прямо так они и пошли! Делать им больше нечего! Мне Тамарка рассказала, чем они занимаются по вечерам.
Я заколебался. Издалека к нам приближался Приходько с двумя прапорщиками.
— Хорошо, — сказал я торопливо, — приду!
Как часто бывает, когда даются торопливые обещания, внезапно вмешивается случай, перечеркивающий все намерения и планы. Вот поэтому, я не люблю заранее ничего обещать.
Так получилось и в этот раз.
Я не смог пойти к Алле, потому что произошло небольшое ЧП, вернее сказать, большое, но все гарнизонное начальство приложило максимум усилий, чтобы уменьшить его негативные последствия.
Двух солдат моей роты обвинили в изнасиловании. Солдаты были не простые — один — водитель командира полка, а второй возил командира батальона. Весь ужас заключался в том, что произошло это событие в период работы комиссии из Новолиманска. Оба солдата были с Украины. Их посадили на гаубтвахту[22], предварительно взяв объяснительные, которые я прочитал у замполита батальона майора Крутова.
С многочисленными орфографическими ошибками они писали, что вечером на КПП, «Уазик» командира полка, в котором находился и второй водитель, остановила неизвестная женщина и попросила отвезти в город за плату. По дороге она предложила расплатиться натурой. Поскольку женщина была привлекательной, а бойцы молодыми, горячими ребятами, они отреагировали на просьбу, как и должно. После этого подвезли её до нужного места и вернулись в часть. Так всё произошло по их объяснениям. Никакого изнасилования, никаких умоляющих криков, ударов по лицу и разорванного платья.
Возможно, всё так и было, но верить полностью нельзя, ведь любой человек постарается выгородить себя в такой ситуации и отвести подозрения. Обоих ребят я знал с неплохой стороны — спокойные, работящие хлопцы, дисциплину не нарушали. Мы потому и порекомендовали их водителями к начальству. Я недоумевал, зачем им была нужна баба старше лет на двадцать, если вокруг полно молодых симпатичных девчонок? Экспертиза показала, что пьяными они не были.
Когда члены комиссии узнали о случившемся, к нам, в штаб батальона тут же примчались политотдельцы во главе с полковником Савченко. Тот потребовал немедленно вызвать меня.
— Что, Лихачев, твои бойцы это натворили?
— Мои, товарищ полковник.
— Вот к чему приводит слабая воспитательная работа. Об этом я говорил с тобой в Новолиманске, но мои слова до тебя не дошли. Товарищ майор, — обратился он к Крутову, — Лихачев давно у вас сидит на роте. Я вижу, что он утерял всякую инициативу, вкус к нашей работе. Бойцы, совершившие это преступление, ни разу не были на политзанятиях. Я смотрел их конспекты — там чистые листы, как говориться: «Конь не валялся!» О чем еще говорить! Я думаю, что ваш замполит созрел для клубной работы где-нибудь в Степногорске или Сольянах. С людьми ему работать противопоказано.
— Товарищ полковник, — спокойно возразил Крутов, — старший лейтенант Лихачев все время показывал со своей ротой хорошие результаты. Он неоднократно поощрялся командованием, в том числе как лучший руководитель группы политзанятий. Не далее как два месяца назад в Новолиманске вы сами вручали ему грамоту.
Савченко вспомнил об этом и поморщился.
— В любом случае, — сказал он, — из данного происшествия нами будут сделаны серьезные выводы, и, возможно, кадровые.
В мрачном настроении я вернулся в автопарк, где стоял злополучный «уазик» — средство преступления. Возле машины уже толпились прапорщики батальона и, среди них, Приходько.
Небо к вечеру потемнело и стали опускаться сумерки, причем так быстро, как будто кто-то управлял погодным реостатом, ускоренно уменьшая накал солнца. В автопарке зажглись фонари, осветившие машину со всех сторон. Когда я подошел ближе, то увидел, что в салоне «Уазика» тоже горит свет.
— Глянь, замполит, — обратился ко мне Приходько.
— На что смотреть-то?
— Там, в салоне…
Отодвинув одного из прапорщиков, крутившегося возле задней двери, я открыл дверцу и заглянул внутрь. Ничего необычного не увидел. Никаких женских трусов на руле или бюстгальтера на спинке сиденья. За спиной послышался голос:
— Ты наверх погляди.
Я поднял глаза и увидел на тенте, который обтягивал крышу автомобиля, два засохших отпечатка ног. По размерам и форме это явно была женская обувь. Весь день шел дождь, и на улице было грязно. Значит, женщина при изнасиловании задрала ноги вверх и уперлась ими в крышу «уазика». Для чего? Чтобы удобней было насиловать?
— Вот, падлюка! — сказал, усмехаясь, Приходько, — чую, что наши два остолопа влипли по самые помидоры.
— Думаешь, она их посадит?
— Ты что! — Приходько покачал головой, — она с них получить большой куш. Вот же балбесы!
Я вернулся в кабинет к Крутову и там застал потерпевшую. Женщина была небольшого роста, невзрачная, раньше я её никогда не видел. Надо было выпить много водки, чтобы появилось желание переспать с ней. Увидев меня, Крутов кивнул и, встав из-за стола, вышел в коридор.
— Эта баба требует, — сказал он, недовольно хмурясь, — чтобы наши охламоны заплатили ей шесть тысяч рублей, по три тысячи с носа. Тогда она забудет о данном инциденте, а с военной прокуратурой мы договоримся.
Побывав до этого в автопарке, и услышав мнение Приходько, я совсем не удивился. Неплохая у неё прибыль — дала раз, и сразу заработала на целую машину.
— А что делать? — продолжал между тем замполит батальона, — придется платить. Сам понимаешь, скандалы не нужны, да и в тюрьму из-за этой сучки незачем идти. Если попались, то теперь делать нечего, пусть вызывают родителей и расплачиваются. Я уже доложил командиру, а тот наверх. Все согласились с таким решением вопроса. Только, сам понимаешь, об этом никому не говори. Пойдут лишние разговоры, пересуды.
