Знаменательно, даже в минуты нашего бедственного положения Котел долдонил свое, затягивал нас в свои черные сети.
— Отделывать жилье — приятные заботы, — щелкнул пальцами Кука и подмигнул мне.
— Да дело не только в квартирах! — хмыкнул Котел и развязным языком начал муссировать еще какие-то нелепости нашей жизни.
Меня уже не на шутку раздражала его трескучая говорильня.
— Все что ты, Котел, знаешь, мы тоже знаем, — сухо сказал я, — но мы знаем и другое — что при желании всегда можно увидеть плохое.
А меж тем на нашей поляне лужи исчезали с неимоверной быстротой, высыхали прямо на глазах. Впрочем, попробуй напои всю эту уйму зелени. Тут нужны тропические ливни, а не короткая гроза.
Поскольку спички намокли, Кука додумался развести костер следующим образом: высыпал на землю порох из патрона и обложил его сухими ветками, которые наломал под елью; потом взял ружье, прицелился и выстрелил. Раздался оглушительный грохот. Сам Кука кувыркнулся, задрав ноги, одна из веток звезданула Котла по голове — теряя сознание, он вцепился в меня, и мы оба свалились на навес, который тут же рухнул, но… костер запылал. Окрыленный удачей, Кука решил совершить еще что-нибудь героическое и вскоре в осоке подстрелил чирка, правда, поджарив тушку, неожиданно фыркнул:
— Зря укокошил.
Не подумайте, что его мучили угрызения совести. Просто чирок оказался жестким — наверное, он спрятался в осоке, чтобы спокойно умереть от старости.
— Конечно зря, — откликнулся Котел. — И учти, в другой жизни будешь тем, кого убивал. Или даже просто обижал.
После этих слов Котла Кука на минуту задумался, но потом твердо заявил:
— Никакой другой жизни нет. Это говорил еще наш коллега Чехов.
Просушив одежду, мы погрузились на плот и отчалили.
20Река стала шире и временами шест уже не доставал дна. Стали попадаться моторные лодки, появилась судоходная обстановка: вехи, бакены, буи. Я-то блестяще знал лоцию и свободно разбирался во всей этой кухне, а для моих приятелей плавучие знаки, видимо, были елочными игрушками, иначе трудно объяснить поведение Куки — знай себе прет по фарватеру, хотя я не раз объяснял — маломерный флот не должен болтаться на судоходном пути. Кука правил совершенно безответственно, словно на случай столкновения нас ждали спасатели.
В одном месте, мы долго торчали около понтонного моста, ждали, пока его разведут, а развели его только когда с низовьев реки послышался сигнал буксира. Мы и еще какие-то лодочники — весь «москитный» флот проскочил быстро, а вот буксир пыхтел, топтался на месте с полчаса, и все это время у переправы стояли телеги и грузовики.
— Вот раздолбаи! Неужели здесь нельзя поставить мост на сваях?! — рявкнул Кука.
— Все можно, Кука, если есть хозяин, — причмокнул Котел. — У нас никто ни за что не отвечает.
«Какая в нем нескрываемая радость по поводу всяких нелепостей, недостатков, — подумал я. — По сути, он не уверен в себе, ведь сильный, великодушный человек всегда видит и положительное».
Здесь уместна вставка; правильней будет сказать — философское отступление. Я все думаю вокруг каждого человека есть облако: теплоты, обаяния, ума. Вокруг Котла было облако скуки, опасное зараженное облако, ведь известно — даже плохое настроение штука заразная, а тут такой разрушительный настрой! От Котла даже на расстоянии вытянутой руки веяло холодом. Своим брюзжанием он уже выводил меня из себя. Он трепался с утра до вечера и абсолютно ничего не делал. У Котла нет ни воли, ни энергии, ни мужества — одним словом никчемный, колючий субъект, правильно я говорю?
Недалеко от понтонного моста (ниже по течению) показались дома, одинаковые, как будто кто-то делал куличи; кое-где над трубами курчавился дым. Мы причалили около мостков, на которых старушка развешивала женское белье, огромное, как парашюты. У старушки были выцветшие глаза, а лицо в сетке морщин. Поздоровавшись с нами, она посоветовала привязать плот с другой стороны мостков, куда не заносило пену, а после нашего маневра, попросила поднести таз с бельем.
Вот что мне нравится в деревенских жителях — так это приветливость и то, что они сразу приезжего ни о чем не спрашивают, дают отдохнуть, освоится, говорят о том о сем, а уже потом, как бы между делом, заводят разговор о цели приезда.
Мы двинули вверх к домам по пружинящим настилам, утопающим в лопухах. По дороге Кука спросил у старушки, далеко ли от деревни райцентр (мы решили приобрести новую палатку и все, что утонуло). Старушка сообщила, что по тропе через лес всего восемь километров и предложила туда сгонять на велосипеде внука.
— Садись Котел на раму, прокачу с ветерком, — захорохорился Кука, когда мы вошли во двор старушки, и она кивнула на велосипед.
Котел замотал головой и попятился. Кука повернулся ко мне:
— Ну ты, Чайник, садись. Я в отличной форме, прокачу с комфортом!
Я сел на раму.
— Главное на велосипеде — звонок, — Кука потренькал, оттолкнулся, тяжело вскочил на сиденье, и мы покатили по деревне.
Вообще-то можно сказать, что Кука неплохой велосипедист, если бы еще умел поворачивать. Разогнавшись, он прохрипел:
— Облысеть мне совсем, но дуралеи пешеходы лезут под колеса!
Я посмотрел вперед, а он, недоумок, едет по настилу вдоль палисадников, и все шарахаются в сторону и кричат:
— Осторожно! Неуправляемый!
Я потянул руль на себя, чтобы направить машину на середину улицы, но болван Кука рванул руль в другую сторону, и мы врезались в забор. Велосипед застрял меж реек, Кука оказался по одну сторону забора, я по другую. К несчастью, я упал не на солому, а на доски, но к счастью, в них не было гвоздей. Велосипед не пострадал совершенно. (Как вы догадываетесь, Кука не признал, что дал маху; он вообще никогда не говорил: «я не прав, я ошибся», никогда ни за что не извинялся).
— Теперь смотри, как едут профессионалы, — бросил я Куке. — Пристраивайся сзади.
Кука уселся на багажник, и я закрутил педалями. Я вел машину красиво, элегантно. Мы уже почти выехал из деревни, как вдруг я заметил, что велосипед покатил легче. Обернулся — Кука отряхивается невдалеке и грозит мне кулаком. По закону падающего бутерброда, он грохнулся лицом и ободрал нос.
Все-таки мы добрались до райцентра и в магазине повседневного быта купили одеяло, кастрюли, продукты и палатку, лучшую из тех, что были, но все равно узкую и без дна — попросту говоря, это была не палатка, а конура. Судите сами: в первую же ночевку еле втиснулись в нее, а через час я проснулся от шороха. Кругом кромешная тьма. Чиркнул спичкой — рядом… нет, не грабитель! Крот! Еле выгнал пришельца. Только уснул — разбудило кваканье. Открыл глаза — перед лицом сидят лягушки, подмигивают мне. Такие дела.
Вернувшись в деревню, мы поблагодарили старушку за велосипед и направились к реке. Котел, нет чтобы посуетиться насчет костра, беззаботно бренчал на гитаре. Кука стиснул зубы до хруста и от негодования покрылся пятнами, но я спокойным тоном погасил вспышку его гнева, а Котлу прочитал нотацию.
— Давно подмечено, кто много мелет языком, тот мало делает. Теоретик несчастный! От тебя исходит одно словоблудие, а дел никаких.
Котел посмотрел на меня с бесстыдством, пропищал «не лез в мою душу», но все же принялся готовить обед.
Раскладывая наши покупки на песке, Кука криво усмехнулся:
— Ты, Котел, слишком много сандалишь на гитаре, смотри не надорвись, а то еще дашь дуба.
— Творческий человек умирает не от работы, а оттого что ему не дают работать такие, как вы, — шмыгнул носом Котел.
После обеда мы разлеглись на траве и Кука, естественно, закурил. Он заядлый, яростный курильщик — у него все пальцы желтые от табака. Куревом он «успокаивал» нервы, но они у него, как у всех спорщиков, из проволоки, а вот мои он явно расшатывал, ведь он и засыпал с трубкой во рту, и каждую ночь я боялся, что он спалит палатку.
Но это второстепенно, главное — вы заметили, мое терпение достигло предела? Меня уже раздражало все, даже игра на гитаре Котла и курение Куки, об их спорах и не говорю. «Еще день-другой потерплю и уезжаю отсюда, очень надо тратить отпуск на дуралеев, хватит, хлебнул романтики с ними!» — решил я. Надо сказать, ребята, я не люблю бросать слов на ветер, и не принадлежу к числу людей, которые только грозятся, но не претворяют угрозы в жизнь. Вскоре вы это поймете.
21Мы уже собрались плыть дальше, как вдруг к нам подбежали босоногие мальчишки и, разинув рты, стали рассматривать наш дредноут.
— Дяди, вы туристы, да? — спросил светловолосый мальчуган.
— Мы путешественники, искатели приключений, — важно пояснил Кука и начал рассказывать о том, как в грозу спасал плот, ну и конечно, в его рассказе мы с Котлом фигурировали в качестве наблюдателей.
