Почему я вообразил, что она чувствует сострадание только к цветным? Быть может, в тот раз чувство вины заставило меня прочитать в ее глазах осуждение? Или она была из той породы женщин, которые все прощают тем, кого они вылечили? Наверно, листерин очистил меня от грехов. Она сняла руку с затылка мужа и стала гладить его по волосам.
— Еще не поздно, — сказал я. — Она как-нибудь к нам зайдет.
— Завтра мы уезжаем, — сообщила она. — Мистер Смит совсем отчаялся.
— Открыть вегетарианский центр?
— Понять, что здесь происходит.
Он взглянул на меня, и в его старых выцветших глазах стояли слезы. Как нелепо было ему прикидываться политическим деятелем.
— Вы слышали выстрелы? — спросил он.
— Да.
— Мы проехали мимо детей, они шли из школы. Разве я мог себе представить... Когда мы с миссис Смит боролись за гражданские права...
— Нельзя осуждать людей за цвет кожи, голубчик, — сказала она.
— Знаю. Знаю.
— Что было у министра?
— Встреча была очень короткой. Он хотел присутствовать на церемонии.
— На церемонии?
— На кладбище...
— Он знает, что вы уезжаете?
— О да, я принял решение еще до... церемонии. Министр обдумал все это дело и понял, что я не такой уж круглый болван. А значит, я такой же жулик, как он сам. И приехал сюда не для того, чтобы тратить деньги, а для того, чтобы их заработать. Он и объяснил мне, как это сделать, но надо, чтобы в дележе участвовали не двое, а трое — третий тот, кто ведает общественными работами. Насколько я понял, мне пришлось бы заплатить только за часть строительных материалов, и не очень большую часть, потом их действительно купили бы за счет нашей поживы.
— А на чем они думали поживиться?
— Правительство гарантировало бы оплату рабочих. Мы платили бы им гораздо дешевле, а через месяц всех уволили бы. Месяца на два строительство было бы законсервировано, а потом мы наняли бы новых рабочих. Разумеется, гарантированная оплата за месяцы простоя пошла бы нам в карман, за вычетом того, что нам пришлось бы заплатить за строительные материалы, а комиссионные за эту сделку ублаготворили бы начальство в министерстве общественных работ, — кажется, он говорил именно о министерстве общественных работ. Он очень гордился этим планом и даже сказал, что в конце концов вовсе не исключено, что вегетарианский центр будет действительно открыт.
— По-моему, в этом проекте много прорех.
— Я не дал ему углубиться в подробности. Думаю, что он прикрыл бы все прорехи за счет наших доходов.
Миссис Смит сказала с грустной нежностью:
— Мистер Смит приехал сюда с такими большими надеждами.
— Ты тоже, детка.
— Век живи, век учись, — сказала миссис Смит. — Это еще не конец.
— Такая наука легче дается в молодости. Простите мой мрачный тон, мистер Браун, но нам не хотелось бы, чтобы вы неправильно поняли, почему мы покидаем вашу гостиницу. Вы были очень гостеприимны. Нам прекрасно у вас жилось.
— И я был вам очень рад. Вы хотите плыть на «Медее»? Она должна прийти завтра в порт.
— Нет. Мы не станем ее дожидаться. Я записал для вас наш домашний адрес. Мы полетим завтра в Санто-Доминго и задержимся там на несколько дней: миссис Смит хочет посмотреть гробницу Колумба. Мне должны прислать кое-какую вегетарианскую литературу следующим пароходом. Будьте добры, перешлите мне ее...
— Жаль, что так получилось с вашим центром. Но знаете, мистер Смит, здесь из этого все равно ничего бы не вышло.
— Теперь я это понимаю. Боюсь, мистер Браун, что мы выглядим в ваших глазах смешными чудаками.
— Не смешными, — искренне возразил я, — а героическими.
— Ну, мы совсем не из того теста. А теперь, мистер Браун, извините меня, но я пожелаю вам спокойной ночи. Сегодня я немножко устал.
— В городе было очень душно и сыро, — объяснила миссис Смит и снова легонько погладила его по волосам, будто касаясь драгоценной ткани.
На следующий день я провожал Смитов на самолет. Пьер Малыш так и не появился, хотя отъезд кандидата в президенты, несомненно, заслуживал заметки в светской хронике, даже если и пришлось бы умолчать о мрачной заключительной сцене у почтамта. Мистер Смит попросил меня остановить машину посреди площади, и я подумал, что он хочет сделать на память снимок. Вместо этого он вышел из машины с сумочкой жены в руках, и со всех сторон к нему потянулись нищие — отрывочные фразы тонули в глухом гомоне, я заметил, как полицейский кинулся к нам со ступенек почтамта. Мистер Смит раскрыл сумочку и принялся разбрасывать деньги — гурды и доллары без разбору.
— Ради бога!.. — закричал я.
Кто-то из нищих пронзительно, истерически завопил; я увидел, как Хамит в изумлении таращит глаза на пороге своей лавки. Зарево заката окрашивало лужи и грязь в кирпичный цвет. Но вот последние деньги были разбросаны, и полицейские стали окружать свою добычу. Люди с двумя ногами опрокидывали одноногих, люди с двумя руками хватали безруких за туловища и валили на землю. Я оттащил мистера Смита назад в машину и увидел Джонса. Он сидел в другой машине, позади своего тонтон-макута, и вид у него был озадаченный, встревоженный и даже впервые в жизни растерянный. Мистер Смит сказал:
— Ну вот, детка, по-моему, они сумеют растранжирить эти деньги не хуже меня.
Я посадил Смитов в самолет, пообедал в одиночестве и поехал в Виллу Креоль — мне не терпелось поговорить с Джонсом.
Шофер развалился на нижних ступеньках лестницы. Он посмотрел на меня с подозрением, но дал пройти. С верхней площадки кто-то сердито крикнул: «La volonte du diable» [черт вам помог (фр.)], и мимо меня прошел какой-то негр, его золотое кольцо сверкнуло в свете лампы.
Джонс поздоровался со мной так, будто мы были однокашниками, которые не виделись много лет, но и с оттенком некоторого покровительства, словно наше общественное положение с тех пор изменилось.
— Заходите, старик. Рад вас видеть. Я ждал вас вчера вечером. Извините за беспорядок. Садитесь в это кресло, оно довольно уютное.
Кресло было действительно теплое: оно еще сохраняло пыл разгневанного субъекта, сидевшего там до меня. На столе были разбросаны три колоды карт, воздух посинел от сигарного дыма, одна из пепельниц опрокинулась, и окурки валялись на полу.
— Кто это был у вас? — спросил я.
— Один тип из министерства финансов. Не любит проигрывать.
— В рамс?
— Ему не следовало поднимать ставки в середине игры, когда он был в выигрыше, и немалом. Но ведь с министерством финансов лучше не спорить. В конце концов подвернулся спасительный туз пик, и в мгновение ока все было кончено. Я выиграл две тысячи монет. Но он расплатился гурдами, а не долларами. Какую отраву предпочитаете?
— У вас есть виски?
— У меня есть все что душе угодно, старик. Как насчет сухого мартини?
Я предпочел бы виски, но ему так хотелось похвастаться своими богатствами, что я согласился.
— Но только очень сухое.
— Не сомневайтесь, старик.
Он отпер буфет и достал кожаный дорожный погребец — полбутылки джина, полбутылки вермута, четыре металлических стаканчика, смеситель для коктейлей. Это был изящный дорогой погребец, и он установил его на неубранном столе с таким благоговением, с каким выставляют на аукционе бесценные предметы старины. Я не смог удержаться.
— От Аспри? [лондонская фирма, торгующая предметами роскоши] — спросил я.
— Вроде, — бросил он и принялся смешивать коктейль.
— Эта вещичка, наверно, скучает так далеко от Пиккадилли?
— Она привыкла и не к такой глуши, — сказал Джонс. — Во время войны она была со мной в Бирме.
— Она хорошо сохранилась.
— Я ее потом подновил.
Он пошел за лимоном, и я пригляделся повнимательнее к погребцу. На крышке виднелась марка Аспри. Джонс вернулся и перехватил мой взгляд.
— Вы поймали меня с поличным, старик. Погребец действительно от Аспри. Мне просто не хотелось, чтобы вы думали, будто я задаюсь. Собственно говоря, у этого погребца длинная история.
— Расскажите.
— Попробуйте сперва коктейль.
— То, что надо.
— Я его выиграл на пари у ребят из нашего отряда. У генерала был точно такой же, и я, признаюсь, ему завидовал. В разведке я, бывало, мечтал о таком погребце... Слышал, как в смесителе позвякивает лед. Со мной служили два молодых парня из Лондона, до этого они нигде дальше Бонд-стрит не бывали. Богатенькие оба. Дразнили меня этим генеральским погребцом. Раз, когда у нас вышла почти вся вода, они предложили мне на пари найти еще до темноты ручей. Если найду, получу такой же погребец, как только кто-нибудь из них съездит на побывку домой. Не помню, говорил я вам или нет, что умею чутьем находить издалека воду...
— Это было в тот раз, когда вы потеряли весь взвод? — спросил я.
Он взглянул на меня поверх стакана и явно почувствовал сарказм.
— Нет, в другой раз, — сказал он и круто перевел разговор: — Как поживают Смиты?
