Бернард Вербер - Мы, Боги

Мне кажется, что она немного приблизилась ко мне.

— Эта старая женщина, которая плавает, нужно было это придумать. Не знаю почему, но боги-ученики, как правило, выбирают слишком молодых людей в качестве медиумов. Да, действительно, вы хорошо сыграли эту партию.

— Спасибо.

— Не благодарите меня. Я видела рождение и смерть стольких народов. Я видела, как многообещающие цивилизации погибли из-за того, что в нужный момент не подали руку незнакомцам, или наоборот, не уничтожили их, когда они стали опасны.

Очарованный прикосновением к ней, я с трудом слежу за ее мыслью. Я бормочу:

— Я… я не понимаю.

— Не стоит обманывать себя. Люди с «Земли 18» пока только улучшенные бабуины.

— Они… они больше не приматы.

— Я не сказала приматы, я сказала бабуины. Бабуины — социальные животные, которые в стае могут обратить в бегство львов, а в одиночку, как и люди, могут быть симпатичными. Лишь собравшись в стаю, они становятся свирепыми и спесивыми. Чем их больше, тем они агрессивнее. Именно поэтому, говорю вам, протягивать руку всем племенам может быть и является в идеале замечательной концепцией, но в отдельных случаях это опасно. Это может означать ваше поражение. Не забывайте о поведении людей-крыс.

— А чем предложение союза опаснее драки?

— Я видела столько предательств между народами, вождями, богами… Сперва нужно быть сильным и только потом великодушным.

Она продолжает говорить, но я ее больше не слышу. Я дрожу и покрываюсь мурашками. Я чувствую ее маленькие груди прижатыми к моей груди. Я чувствую биение ее сердца, сердца богини любви. -… Вы теперь не ангелы. У вас больше нет моральных обязательств. Научитесь абсолютной свободе, по отношению к себе и по отношению к другим.

Я закрываю глаза, чтобы лучше слышать ее голос и чувствовать ее запах. Никогда мне не было так хорошо, так спокойно, как рядом с ней, Афродитой. Я хотел бы, чтобы время остановилось. Я хотел бы покинуть свое тело, чтобы посмотреть со стороны на нас, танцующих прижавшись друг к другу. Я бы подумал тогда, что этому Мишелю Пэнсону очень повезло обнимать такую женщину. -…Быть свободным опасно. Вы не можете не знать, как реагируют люди, предоставленные сами себе. Почему вы хотите, чтобы боги вели себя иначе?

— Я… У меня есть друзья. Они… Они мои союзники.

— Не будьте наивным, Мишель. Здесь у вас нет друзей, только соперники. Каждый за себя. В финале останется лишь один победитель.

Мы кружимся, а музыка немного ускоряется.

— Мой бедный Мишель, ваша проблема в том, что вы… добрый. Как же вы хотите, чтобы женщина полюбила доброго мужчину? Можно простить мужчине все, кроме этого.

Мы танцуем, и я хотел бы, чтобы это состояние чистого счастья продолжалось бесконечно… Она немного отстраняется от меня, и я погружаюсь в ее изумрудные глаза, в которых, как мне кажется, отражается карта этого острова, на который меня отправили. У меня нет времени ее рассмотреть. Пропасть ее зрачков захватывает и притягивает меня.

— Послушайте. Я помогу вам.

— Решить загадку?

— Нет, лучше играть, а также жить в Олимпии. Выслушайте внимательно три совета:

1. Не верьте всему, что вам говорят. При всех обстоятельствах полагайтесь только на собственные чувства и интуицию.

2. Постарайтесь угадать за игрой другую игру.

3. Не доверяйте никому и в особенности остерегайтесь своих друзей… и меня. (Она прижимает губы к моему уху, чтобы еле слышно прошептать последний совет):…Не ходи с твоими друзьями сегодня на гору… Присоединись к другой группе. Некоторые, фотограф Надар, в частности, уже исследовали пути, которые тебя заинтересуют.

Значит, главные боги в курсе наших ночных похождений. Почему же они нас не арестуют?

Внезапно раздается крик.

Сирены прекращают петь. Оркестр оставляет инструменты. Мы уже поняли, что произошло. Мы к этому привыкли.

Единственный вопрос — кто новая жертва?

Человечество знало три унижения.

Первое унижение: Николай Коперник открыл, что Земля не находится в центре Вселенной, а вращается вокруг солнца, которое, возможно, находится на периферии еще большей системы.

Второе унижение: Чарльз Дарвин объявил, что человек не есть существо, стоящее над другими, но такое же животное, как и все остальные.

Третье унижение: Зигмунд Фрейд заявил, что человек думает, создавая произведения искусства, завоевывая новые территории, делая научные изобретения, разрабатывая философские или политические системы, что им движут высшие, превосходящие его стремления, в то время как на самом деле им движет лишь желание понравиться сексуальному партнеру.

Чья-то рука поднимается из кустов, и все мы бежим туда. Скрючившись, там лежит девушка с плечом, обугленным от выстрела креста. Она стонет и прижимает руку к ране, дергается в последний раз, и ее глаза закатываются.

— Кто это? — спрашивает Рабле, в то время как кентавры подбегают с носилками и покрывалом.

— Беатрис Шаффану, — с грустью говорит Пру-дон. — Обратный отсчет: 109 — 1 = 108.

С неба возникает Афина, копье наперевес, сова вся взъерошена, сама богиня в гневе и ярости.

— Один из вас явно виновен в этой гнусности. Ваш курс особенно неконтролируемый. Эти преступления… И эти кражи… Были похищены вещи, принадлежащие главным богам. Пропали кухонные принадлежности, инструменты из кузницы, шлемы, веревки.

Мы склоняем головы.

— Я вас уже предупреждала, богоубийца понесет примерное наказание. Так вот, я решила, он заменит Атланта и будет носить мир.

Носить мир? Но мы меньше его и не такие сильные. Она рыщет взглядом по толпе и внезапно останавливается на мне.

— У вас есть алиби, Пэнсон?

— Я… я танцевал с Афродитой.

Я ищу ее глазами, но ее здесь нет. Я приглашаю других учеников подтвердить это, они должны были видеть меня танцующим, но все отводят глаза. Не думают ли они, что я мог убить Беатрис?

— Хм… Ведь это вы руководите стаей дельфинов, не правда ли? Стая, находящаяся после черепах Беатрис Шаффану. Это могло бы стать… мотивом.

— Это не я, — говорю я как можно увереннее. На ее лице под шлемом появляется усмешка.

— Мы это узнаем, господин бог дельфинов. Во всяком случае, если вы надеетесь выиграть с помощью убийства, боюсь, этого будет недостаточно.

Она смотрит на меня с жестокостью.

— Я видела вашу игру и догадываюсь, как вы будете продолжать. Думаю, вас быстро исключат. Легко понять бога-ученика по его манере посылать сны своим людям, вмешиваться тонкими намеками или сильными ударами. Вы, вы слишком…

Она ищет подходящее слово. Что еще она мне скажет? Слишком… добрый? -…Слишком кинематографичный. Вы играете так, чтобы ваши люди понравились тем, кто будет смотреть фильм. Плевать на зрителей. Важны актеры. Они проживают фильм изнутри.

Она не ждет, чтобы я собрался с мыслями для ответа. Прыжком она вскакивает на Пегаса, крылатого коня, и исчезает в небе вместе с летящей за ней совой.

Кентавры велят нам расходиться по домам.

— Если мне придется нести мир, я не сделаю и ста шагов, -вздыхает Гюстав Эйфель на ходу. -Никогда не был тяжеловесом. Атлант гигант, мы просто карлики рядом с ним.

Эдмонда Уэллса больше интересует преступление, чем возможное наказание.

— Смущает то, что Беатрис Шаффану убили, когда она вела в игре «Игрек».

— Если богоубийца нападает на победителей, я буду следующим, — ухмыляется Прудон.

— А потом моя очередь, — заключаю я.

— Боги держат нас в напряжении, а богоубийца лишь усиливает его, — заявляет Фредди.

— Ты думаешь, что он не существует, и что «они» его придумали, чтобы увеличить наш стресс?

— Но ведь мы сами видели останки жертв, — замечает Эйфель.

— Вы в основном видели, как кентавры уносят их под покрывалом, — возражает Мэрилин.

Прудон подходит ко мне и бросает:

— Мишель, береги свое племя, если оно встретится с моим, шансы на союз ничтожны.

— Не беспокойся, — говорит Рауль, обнимая меня узловатой рукой за плечи. — Мои орлы тебя защитят. Давай, пошли с нами, мы идем охотиться на большую химеру.

Я замираю на месте.

— Нет.

— Что нет?

Я не могу признаться, что Афродита просила меня не доверять друзьям, не ходить с ними и присоединиться к другой группе, руководимой Надаром. Поэтому я бросаю:

— Сегодня я слишком устал. Нет, я не в состоянии пойти с вами.

— Тебе больше не интересно узнать, что там на вершине?

— Во всяком случае, не сегодня.

— Если мы доберемся туда без тебя, ты будешь кусать себе локти.

— Тем хуже для меня.

Я поднимаю глаза к вершине горы и не вижу никаких вспышек за постоянно окутывающими ее облаками.