Собеседник открывает мне новые горизонты.
– Я не знал, что все происходит именно так.
– Чаще всего они ограничиваются аннотацией, а также количеством орфографических ошибок в первых строках. Ах, французская орфография! Все эти двойные согласные, вы знаете, откуда они?
– По-моему, от греческой или латинской этимологии.
– Не только, – просвещает издатель. – В средние века монахам-переписчикам книг платили за количество букв в переписанных манускриптах. Поэтому они договорились между собой, чтобы удваивать согласные. Именно поэтому в слове «difficile» два «f», а в слове «developper» два «р». И мы продолжаем свято следовать этой традиции, как если бы речь шла о национальном достоянии, а не о монашеских проделках.
Подходит его очередь. Он протягивает мне визитную карточку на имя Рене Шарбонье.
– Так пришлите мне вашу рукопись. Обещаю прочесть больше шести строк и честно сказать свое мнение. Но все-таки не стройте себе иллюзий.
На следующий день я отвожу рукопись по указанному адресу. Еще через день Рене Шарбонье сообщает мне, что готов ее напечатать. Я так счастлив, что с трудом верю в это. Значит, мои усилия будут все-таки вознаграждены! Значит, все было не напрасно!
Я сообщаю радостную новость Гвендолин. Мы отмечаем это событие с шампанским. Я чувствую себя так, как будто освободился от тяжелой ноши. Мне необходимо вернуться на землю. К своим старым привычкам. Я подписываю контракт и стараюсь забыть свою радость, чтобы сконцентрироваться на том, как лучше защитить собственный труд.
На деньги от контракта я приобретаю для Гвен, Моны Лизы и себя самого то, о чем мы долго мечтали: кабельное телевидение. Чтобы избавиться от возбужденности, я усаживаюсь перед экраном, который меня так успокаивает. Я включаю американский круглосуточный информационный канал, главным ведущим которого является некий Крис Петтерс. Это новое лицо немедленно внушает мне доверие. Как будто он член семьи.
– Иди сюда, Гвендолин, посмотрим телек, это помогает избавиться от мыслей.
Из кухни, где, как я слышу, она насыпает кошке корм, не следует ответа.
Крис Петтерс уже объявляет последние новости. Война в Кашмире с угрозой применения атомного оружия. Новое пакистанское правительство, сформированное после недавнего военного путча, заявило, что, поскольку ему больше нечего терять, оно намерено отомстить за честь всех пакистанцев и раздавить позорную Индию. Новая мода: все больше студентов выставляют собственные акции на бирже, чтобы акционеры оплатили их учебу. Затем они расплачиваются в зависимости от собственного успеха. В джунглях Амазонки племя Ува решило совершить коллективное самоубийство, если на их священной территории будет продолжаться разведка нефти. Они считают нефть кровью Земли…
Новое преступление серийного убийцы, душащего свои жертвы шнурком. На этот раз он убил знаменитую актрису и топ-модель Софи Донахью. Он сделал это таким образом…
– Гвендолин, иди посмотри телевизор!
Гвендолин подходит с грустным выражением на лице. Она вяжет.
– Плевать мне.
– Что случилось? – говорю я, усаживая ее на колени и гладя ей волосы, как я глажу кошку.
– Тебя вот напечатали. А меня никогда не напечатают.
Мазохизм. В основе мазохизма лежит страх болезненного события. Человек испытывает страх, поскольку не знает, когда наступит это испытание и насколько болезненным оно будет. Мазохист понял, что одним из средств борьбы со страхом является провокация пугающего события. Таким образом, он знает хотя бы, когда и как это произойдет. Вызывая сам это событие, мазохист думает, что руководит своей судьбой.
Чем больше боли причиняет себе мазохист, тем меньше он боится жизни. Ведь он знает, что другие не смогут причинить ему столько боли, сколько он причиняет сам себе. Ему больше нечего бояться, потому что он сам свой худший враг.
Этот контроль над собой позволяет ему затем легче контролировать других.
Поэтому неудивительно, что большое число руководителей и вообще людей, облеченных властью, в личной жизни проявляют более или менее выраженные мазохистские наклонности.
Однако за все надо платить. В силу того что мазохист связывает понятие страдания с понятием управления своей судьбой, он становится антигедонистом. Он не хочет больше никаких удовольствий, он лишь ищет новые, все более жесткие и болезненные испытания. Это может превратиться в настоящий наркотик.
Эдмонд Уэллс. «Энциклопедия относительного и абсолютного знания», том 4
У меня мало денег? Ну что ж, нужно только взять их там, где они есть. Я становлюсь вором. А что мне терять? В худшем случае окажусь в тюрьме, где, возможно, встречу многих своих «волков». Станислас становится моим подельником. Мы используем то же оборудование, что на войне. После огнемета Станислас осваивает газовый резак. Никакой замок, никакой сейф перед ним не может устоять. У воров существует священный час: четыре с четвертью утра. В это время на улице нет машин. Последние гуляки уже легли спать, а первые труженики еще не проснулись. В четыре с четвертью проспекты пустынны.
Днем мы проводим разведку, а в четверть пятого приступаем к действию. Как и на войне, нужны план и стратегия.
Мы проникаем в богатый особняк на севере города. Станислас берет со столика портрет и говорит:
– Эй, Игорь, гляди-ка, этот тип с усиками, как велосипедный руль, не тот же самый, что на твоем медальоне?
Я подскакиваю. Сравниваю фотографии и вижу, что никаких сомнений быть не может. Те же усики. Тот же надменный вид. Тот же хитрый взгляд. Мы проникли в дом… моего отца. Я внимательно осматриваю его. Роюсь в ящиках. Обнаруживаю документы и семейные фотоальбомы, подтверждающие, что мой родитель стал богатым и важным человеком, что у него несколько домов, много друзей и что он знаком с сильными мира сего.
Он бросил мать, когда она была беременна мной, но не перестал размножаться. В особняке несколько детских комнат!
Охваченный яростью, я хватаю газовый резак и жгу одну за другой игрушки в детских комнатах. Они должны были быть моими. Они мне должны были приносить радость в детстве. У меня их не было, не будет и у других.
Затем я падаю на диван, опустошенный такой несправедливостью.
– Сперва мир, теперь встреча с папашей, это уж слишком!
– Держи это, выпей. Это пройдет, пройдет, – говорит Станислас, протягивая мне бутылку американского виски.
Мы вдребезги разбиваем все в доме папаши. Мебель, посуду, все. Теперь будет знать, что я существую. Чтобы отметить побоище, мы выпиваем еще и наконец засыпаем на выпотрошенных матрасах. Утром нас будят менты и отвозят в отделение. Начальник отделения, сидящий за столом, выглядит очень молодо. Наверное, блатной. Его лицо мне знакомо. Ваня. Он не сильно изменился после детдома. Он встает и тут же заявляет, что очень зол на меня. Мир перевернулся. Он на меня злится, вероятно, за то зло, что мне причинил, а я ему не ответил тем же.
– Прости меня, – говорю я, как будто обращаюсь к дебилу.
– Ага, наконец-то! – говорит он. – Я всегда хотел это услышать от тебя. Ты знаешь, ты причинил мне столько страданий! Я долго думал о тебе после того, как мы расстались.
Мне хочется сказать: «А я тебя сразу выкинул из головы», но я молчу.
Его лицо приобретает незнакомое мне притворное выражение.
– Уверен, что ты думаешь, будто это я действовал неправильно.
Главное – не отвечать на провокацию.
– Ты ведь так думал, да? Признаешься?
Если я отвечу «да», это его разозлит, если «нет», тоже. Молчать. Это лучший выбор. На самом деле он не знает, как ко мне подступиться. Охваченный сомнениями, он принимает мое молчание за согласие и говорит, что принимает мои извинения и что он не злопамятен и готов нам помочь в деле со взломом особняка. У него даже достаточно полномочий, чтобы замять все это дело.
– Но, – говорит он, – внимание! Больше не играйте в воров. Малейший рецидив, и пойдете на кичу.
Я жму ему руку и выдавливаю из себя самое нейтральное «спасибо». Чао.
– И еще одно, – говорит Ваня.
– Да, что?..
Я стою неподвижно и стоически ожидаю, что цена его прощения не возрастет.
– Хочу задать тебе один вопрос, Игорь…
– Задавай…
– Почему ты мне никогда не набил морду?
Здесь нужно сохранить самообладание. Не раздражаться. Главное не раздражаться. Рука начинает дрожать. Мысленно я представляю себе, как его маленькое пронырливое лицо разбивает мой мощный кулак с крепкими фалангами. Я чувствую в руке силу удара, который мог бы нанести. Но я зрелый человек. Я всегда говорил «волкам»: «Не будьте быками, которые бросаются на красную тряпку. Не позволяйте эмоциям преобладать над собой. Вы, а не противник решаете, где и когда ударить».
