Когда после несчастного случая на раскопках полиция вознамерилась осмотреть отель, точнее, номер Оскара и Надьи, профессор собрал нас у себя и настоял на том, чтобы предметы — кстати, спасенные от изъятия не кем иным, как Густавом, правда же, он умница? — были спрятаны до тех пор, пока шум не уляжется. С этим я еще могла согласиться.
После нелепой смерти СаВа, когда напряжение увеличилось и все мы к тому же застряли на острове на неопределенное количество времени, меня стали одолевать сомнения.
Помнишь, я просила тебя взять кое-что на хранение? Ты еще сказал, что твой дом сгорел и в нем нет места даже для тебя самого.
Cacciaballе, бессовестный мальчишка. Поверь, я хотела перепрятать артефакты не потому, что так сильно не доверяла своим друзьям по несчастью. Дело в другом: мною овладело странная, неизъяснимая, настойчивая уверенность — предметы из кладовой Иоанна должны оказаться вместе. Иначе что-то пойдет не так.
Что именно и как понять это не так, я затруднилась бы объяснить и самой себе.
Тогда, в номере у Оскара, я твердо сказала, что вещи принадлежат музею, оплатившему экспедицию, и на мне лежит ответственность за их доставку в целости и сохранности.
— Вещи принадлежат мальтийскому государству! — поправил меня профессор со своей невыносимой улыбочкой. — Вы вскрывали камеру, не имея на руках мало-мальски приличного разрешения. Если же вы будете настаивать на своем праве, доктор Расселл, я сам позвоню инспектору Джеймисону и заявлю о находке с соблюдением всех формальностей. В таком случае артефакты не получит никто — кроме, разумеется, жалкого Национального музея, похожего на местную антикварную лавчонку.
Так и сказал, спокойно попивая свой остывший кофе. Представляешь, как я разозлилась?
Самое противное было то, что, глядя на них, сидящих вокруг заставленного чашками письменного стола, я понимала — все они предадут меня. Даже Густав, который уж точно был на моей стороне, отводил глаза, даже Густав.
Зря ты, кстати, так его невзлюбил. Он очень способный парень и непременно выбьется в люди, если перестанет так переживать по поводу своего восточноевропейского происхождения.
Но продолжим. Ты, конечно же, помнишь наш последний разговор, когда мы поехали на раскопки и битый час бродили там по дну земляной канавы?
Я рассказала тебе про рукопись и сказала, что свойства артефактов, описанные братом Иоанном, остались для меня несколько туманными… единственное, что я помнила из скупых объяснений профессора, — это то, что один из артефактов разрешает поглядеть в глаза ангелу, а второй дает своему владельцу возможность поменять обличье на то, которое он всегда хотел иметь. Понятия не имею, как такая игривая фольклорная идея пришла в голову безрадостному схоласту, но звучит завлекательно.
О.Ф. проговорился мне однажды, что сам толком не знает, какому предмету какое свойство полагается. Более того, он даже не знал, сколько предметов участвует в его мистическом паззле, последнее обстоятельство вызывает у меня скептическую улыбку. Впрочем, теперь, когда я разбираю свои записи в тепле и в безопасности, это классический случай l ' esprit de l ' escalier[93].
А тогда, на острове, зайдя в открывшуюся нам монастырскую кладовку, которую, вопреки моему прогнозу, так легко оказалось найти, я почувствовала, как восторженные мурашки побежали по ногам — еще бы! рукопись оказалась правдой! мы сделали это! ну… ты меня понимаешь, дружочек, не правда ли?
Особенно странным показалось мне то обстоятельство, что каждое слово, даже произнесенное шепотом, отдавалось с грохотом на весь подземный зал, как будто мячиком прыгая от стены к стене. Хотя я читала об этом сто тысяч раз. Да чего там, у меня даже билет на экзамене был с вопросом про Хал Сафлиени. Не смей улыбаться, это было не так давно, как тебе кажется!
Через час я встречаюсь с доктором С. X. Руисом из университета, чтобы обсудить возможность работы. Если меня устроят их условия, то на следующий учебный год я останусь в Мадриде, а ты приедешь ко мне из Барселоны — правда же? — и мы напьемся в моем любимом La Terraza на проспекте Alcalб, почище, чем папские прелаты. Каталонец Ферран Адриа открыл этот ресторан, чтобы приучить ленивых мадриленьо к дынной икре и пюре из зеленой фасоли с молочной пенкой.
Но тебя-то ведь этим не удивишь, верно?
Буду писать тебе завтра,
твоя Фиона
MОPAC
без даты
belotta
в материи заключена возможность, если верить перипатетикам
а им верить — так же, как исправленному, — приятно и уютно
выходит, растоптав желудь, мы уничтожаем возможность дуба
то есть ту, которую мы в силах себе представить
все утро думаю — сколько других возможностей уходит вместе с этим желудем? вы, доктор, скажете: в аристотелевской поэтике об этом есть — или то лишь было возможным, что состоялось? и будете правы
и в физике есть похожий вопрос, и в насмешливой ta meta ta physika, а что толку? этак я и сам могу спросить, но я вот что спрашиваю: если движение — красная, горячая стрелка, идущая от возможности к ее воплощению, то куда идет обратная стрелка — холодная, синяя?
энергия развоплощенной возможности, возможности с ледяным штыком минуса наперевес, или как это у Кэрролла? доплата за посылку с отрицательным весом… бррр
и еще — куда деваются другие возможности желудя, когда уничтожена эта… как ее… материнская плата?
я уже молчу про уток в центральном парке, на это и надеяться нечего
без даты
сегодня жарко, 25 градусов, но местные морщатся и кутаются в шарфы, на пляже ни души, берега желтеют нетронутым кадмием, море чернеет марсом и празеленью
на мальте все не как у людей: собаки здесь живут на крышах и лают оттуда, как оглашенные, на острове нет ни рек, ни ручьев, в автобусах нет дверей, дверные ручки чистят зубным порошком, у лодок глаза озириса, а улицы горбаты на манер сан-франциско — зато отовсюду видна вода и очевидно, что сицилия рядом
жаль, однако, что я здесь долго не задержусь
без даты
contrefaction
в Вильнюсе у меня был кудрявый и толстый лауринас, а здесь — всего только лысый esqueleto лоренцо
похоже, я неумолимо падаю в цене
попади я в больницу на горе гуннольва, доктора звали бы лейдольв-из-лощины, или нет — лоудмунд сварливый! или нет — льорунн сутулый! лоренцо отличается от лауринаса, как рыночный мурильо от нитяного коврика с маргаритками, у лоренцо кварцевый загар и хрустальные зрачки, наполненные водой, будто линзы в старинных телевизорах, он восседает за гипсовой стеной, подпирая висок гипсовым кулаком, лиловым и розовым от витражного солнца — вылитая был бы мария аннунциа-та палермская за пюпитром, если бы не лукавый отсвет иоаннитской подделки
лауринас держал на столе фляжку в пупырчатой коже, от фляжки пахло вильнюсским предместьем: длинным надкушенным батоном, сапогами и прошлогодней травой
в кабинете лоренцо пахнет арабской лавочкой, это оттого, что в ящике стола он держит кофейные зерна и кардамон, в шкафу — камфорное масло, а на окне — полумертвый куст ладанника
однажды я написал лауринасу письмо, но ответ от него пока не пришел
мне вообще не приходят никакие письма, разве что на ум
Часть третья
КАМЕННЫЙ АНГЕЛ.
apokatastasis
To : Patricia Leie,
Lieven and Rene Leie, St Baafsplein 24 A 9000
Gent — Belgium
без даты
Чесночок, дорогая Пэт, почему молчишь? Пишу тебе на адрес твоей сестры просто в жутком отчаяньи: сначала я думала, что тебя полиция повязала и ты свидетель тоже. Потом — прочла газеты — поняла, что тебя не нашли, потому что искали меня тоже и стала ждать, что вернешся. Когда хусейн сказал что приехала полиция и к соседу пришла тетка в форме, я подумала, что это за нами. Толстая, переваливается чисто утка и жопа обтянута аж по швам трещит, я в окно видела. Хорошо что ты ушла, дорогая Патрисия. А я как дура привязаная висела. Пока не снял полицейский. Отвязал пояс хусейновый и по заднице хлопнул. Ублюдак. Ты ушла умница. Когда хусейн сказал что пришла эта тетка. Ты сразу ушла, а я думала, что он бы не заплатил если бы обе ушли. Ты же знаеш как мне позарез. А она сидела там полтора часа, я слушала все. Она дура, тетка эта, хоть полицейская. Визжала как овца резаная, а он спокойно так бубнил. Хусейн тоже слушал, он то и дело за дверью стоял. Но мне и на кровати слышно было. Она говорила, что он мол игру ведет и что вор. Чушь собачья.
Mo про него говорил, что професор чего-то-там медиумист, и еще латынь.Ты еще говорила, что он высакомерный, наверно наркотики продает. Но это не причем. Он точно профессор. Морас врать не будет, он к нему в экспидицию намыливался, а професор его не взял, потому что думал он педик.
