Может, так оно и было. Она закинула руки за голову и начала танцевать под музыку, медленно и сладострастно. Может, она действительно была создана для эпохи великих куртизанок – этой силы, стоявшей за троном. А теперь, когда она нашла для себя мир, ради которого ей хотелось работать и бороться, она станет силой, стоящей за его пером. Это тоже звучит романтично, куда более романтично, чем если, допустим, сказать: «силой, стоящей за его пишущей машинкой».
Она не слышала, как открылась дверь. Она почувствовала, что он пришел, только когда он уже был на середине комнаты. Он обнял ее, губы его жадно прильнули к ее губам. Какое-то мгновение она сопротивлялась, желая, чтобы все было так, как она задумала. Но сердце ее бешено билось, откликаясь на его желание. Луна и музыка исчезли в вихре страсти, бросившем их в бездну забвения.
Никогда еще не было у них такого полного единения. Она словно возродилась к восприятию окружающего ее мира. Никогда еще не отдавались они так полно своим порывам. В этом смятении мыслей и чувств она ласкала его, как человека, всецело принадлежащего только ей, ей одной. Теперь, если бы он открыл глаза и заговорил о ее «женских прелестях», она не стала бы обижаться. Но глаза его были закрыты, и если бы не его губы, которые она чувствовала на своей шее, она подумала бы, что он спит. Но он не спал. Он истощил себя и все равно был полон страсти, он ждал, когда снова наступит этот неописуемо восхитительный взлет души. А она ласкала его, настойчиво, приближая желанную минуту. И она наступила, эта минута, ослепительно яркая и великолепная. И снова ушла. Наконец она неохотно оторвалась от него. Лишь его жадные руки и губы все еще не могли утолить его неуемную страсть.
Взглянув на себя в зеркало в ванной, она едва узнала свое лицо: губы вздулись от поцелуев, веки набухли, в глазах еще тлел огонек. Она двигалась, как сомнамбула, ошеломленная чувственным наслаждением, удивляясь этой внезапной перемене в своем облике.
Только потом, когда кофе уже закипел в кофейнике, когда из ванной донеслись звуки льющейся воды – Кит принимал душ, – она наконец вышла из состояния транса. Ему уже нужно было уходить.
Войдя из кухни с подносом в руках, она увидела, что Кит стоит у окна, совсем одетый, любуясь ветками джакаранды, словно гравюрой.
– Тебе нужно будет переехать, – сказал он.
– Зачем? Здесь так красиво.
– Слишком многим знаком этот дом.
Дрожащей рукой она наливала кофе, именно такой, какой он любил: крепкий, с причудливыми узорами сливок.
– Найди себе квартиру в одном из небоскребов, чтоб оттуда открывался сногсшибательный вид.
– И цена была бы сногсшибательная. К тому же все они слишком большие и одинаковые.
– Цена пусть тебя не волнует. А если говорить о размере и об отсутствии индивидуальности, то разве это тебя не устраивает?
– Меня? Нет. Меня это никогда не устраивало.
– Но это устроит нас.
В его голосе послышались нотки раздражения. Он жадно выпил кофе и попросил вторую чашку. Это слово «нас» она восприняла с радостной дрожью. Она смотрела, с каким аппетитом он ел приготовленный ею ужин, – теперь он отдавал предпочтение ее женственности перед «женскими прелестями».
– Нас? – переспросила она.
– Ты прекрасно понимаешь, что я подразумеваю, говоря «нас», – прервал он ее нетерпеливо. – Ты не можешь жить без меня так же, как я не могу жить без тебя. Но этот дом слишком мал, очень многие знают здесь нас обоих. Если бы у тебя была квартира в другом месте, я бы мог приезжать, не опасаясь встречи со знакомыми.
– И ты хочешь этого?
– Ради бога, Тэмпи, перестань притворяться. Мы оба хорошо знаем, чего хотим. У нас было слишком много времени, чтобы проверить это. Я буду откровенным. Мне казалось, я могу обойтись без тебя. Но я не могу. Жить без тебя – все равно что жить без руки или ноги.
Она улыбнулась этому нелепому сравнению, но он понял эту улыбку по-своему.
– Ах да. Понимаю. Я получил все, чего желал. Но еще я понял, что, даже получив все желаемое, человек хочет еще чего-то. Теперь я не вижу причин, почему бы нам не воспользоваться такой возможностью.
– И давно тебе пришла в голову эта мысль?
– Только сегодня. Когда я снова встретил тебя, все, что я старался подавить в себе, вспыхнуло, словно вулкан.
Он с тревогой взглянул на нее, но она ничего не ответила. Тогда он заговорил более настойчивым тоном:
– Я буду оплачивать квартиру в любом большом доме. Сними ее на свое имя, а о расходах не беспокойся. Это уж мое дело. Я буду давать тебе столько, сколько нужно, чтобы ты могла жить спокойно. Я также сделаю завещание в твою пользу. У жены денег более чем достаточно и для нее и для детей.
– А как же ваша семейная жизнь?
– С этим будет все в порядке. Она довольна своей судьбой – она получила все, чего хотела. Ей безразлично, когда я приезжаю домой, лишь бы приезжал вообще. Подбери самую фешенебельную квартиру, какую только сможешь найти. Я хотел бы только одного – чтобы она была не слишком далеко от дороги, по которой я возвращаюсь домой.
Она на миг представила себе, как вечно ждет его, как провожает, когда он уходит. И она спросила себя, лучше это или хуже той заброшенности и одиночества, которое она испытала без него.
Не дождавшись ответа, он резко встал, подошел сзади к ее стулу, взял ее за подбородок и повернул к себе ее лицо. Он наклонился над ней, такой неузнаваемо огромный, прильнул к ее губам, будто возвратился после долгого отсутствия. Рука его скользнула в вырез ее халата. Припав щекой к ее голове, он настойчиво шептал:
– Ну, скорее скажи «да». Мы не можем существовать друг без друга. Ты – колдунья! Я понял, чего ты хочешь, когда ты пришла сегодня. Только нужно было прийти уже давно. Мы не можем позволить себе тратить попусту нашу жизнь.
Она обернулась к нему вместе со стулом и высвободилась из его рук.
– Я не за этим приходила к тебе, Кит. Я буду так же откровенна, как и ты. Где-то в глубине души я страстно хотела этого, но приходила я не за этим. Я хотела просить тебя помочь людям, которые живут в Уэйлере, то есть помочь моей внучке.
Он сделал какой-то странный жест, будто желая отмахнуться от чего-то абсурдного, вторгающегося в их жизнь. – Ах, это! Я решил, что это только предлог.
– Нет, это вовсе не предлог. – Она встала так резко, что стул упал. – Я пришла просить тебя помочь мне. То, что сейчас было, не имеет никакого отношения к моей просьбе.
Он не обратил внимания на эти ее слова.
– Я ведь уже сказал тебе, что ничем не могу помочь. Здесь невозможно что-либо сделать.
– Но ты сам всегда говорил, что с помощью прессы можно сделать и невозможное.
– Я этого сделать не смогу. Если станет известно, что эта девочка – твоя внучка, мне конец.
– Никто никогда ничего не узнает. Мы будем хранить все в глубочайшей тайне.
– Ничто не бывает тайным вечно. Пронюхают о том, что ты замешана в этом деле, и как тогда прикажешь мне быть? Все шишки на меня повалятся.
– Кит, я совсем не узнаю тебя. Ты стал другим человеком.
– А я не узнаю тебя. Неужели ты не можешь понять: ты ничего не добьешься, кроме скандала, если узнают, что твоя внучка – полукровка?
– Я не ожидала, что ты будешь так разговаривать со мной.
– А я не ожидал, что ты начнешь подобные разговоры. Ты никогда не была в числе борцов за гиблое дело.
– Помнишь, ты говорил: «Дайте мне дело, в которое я поверю, и я буду сражаться за него».
– А в это дело я не верю. Вот и все.
– А ты веришь хоть во что-нибудь?
– Только в то, что надо быть всегда и везде первым.
– Но это ужасно!
– Возможно. Я пожертвовал слишком многим ради своего положения и теперь не могу рисковать.
– Мной, во всяком случае, ты пожертвовал.
– Точно так, как и собой. Теперь я там, куда поклялся добраться. Там и останусь.
Она села, чувствуя, как у нее дрожат ноги.
– Все это очень странно.
– Не вижу в этом ничего странного. Это вполне логично.
Он наклонился и, положив руки на спинку стула, с усмешкой посмотрел на нее.
– Ну, скажи, – произнес он полушутливо, – скажи, что, собственно, во мне странного, если не считать…
Она отвернулась, не найдя слов для ответа. Раньше между ними никогда не возникало споров. Она удовлетворялась своей ролью женщины, которая была лишь частичкой мира мужчины. За месяцы, прожитые в одиночестве, она уяснила себе, что все ее взгляды на вещи, выходившие за рамки чисто женских интересов, были его взглядами. И даже в любви он вел ее за собой, а она только подчинялась. И вот теперь, когда в первый раз их интересы столкнулись, ей не хватало слов для поединка с ним.
Она всегда восхищалась его умением вести спор, превозносила его победы, когда он, оставшись с ней наедине, снова доказывал свою правоту. Она завидовала той легкости, с какой он сразу же находил аргументы, нужную фразу, верное слово. В редких случаях, когда и она вдруг втягивалась в спор, ее всегда раздражало, что блестящие мысли приходили к ней с опозданием. Пока она была одна, она обдумала все, что скажет ему, но так ничего и не сказала. А Кит сказал все. Теперь она молча слушала его, поражаясь, до чего часто он выходил победителем в спорах, где побежденному оставалось лишь умолкнуть, хотя он и не принимал доводов Кита – точно так же, как на этот раз и она.
