Я заглянула в большую гостиную, где сидели мужчины у телевизора, и обнаружила на столе бутылку джина. Недолго думая, налила себе полный стакан. – Ого! – заметил кто-то.
– Я иду спать! – громко объявила я.
– Давно пора! – хором отозвались мужики.
Со стаканом джина я вышла в длинный и, как мне показалось, необыкновенно угластый коридор. Во всяком случае, ноги, так легко днем принесшие меня сюда, теперь отказывались мне служить, и я натыкалась буквально на все. Каждая стена имела враждебный и даже укоризненный вид.
В спальне я выпила полстакана джина, стащила платье, завернулась в кусок какой-то прозрачной легчайшей ткани и без памяти рухнула на широкую постель.
Проснулась я в кромешной темноте совершенно голая, если не считать полоски трусиков на талии. Я не помнила решительно ничего – ни страны, в которой я нахожусь, ни города, ни места. Полная неизвестность. Я лежала и слушала, как звенит на улице дождь, буйный, проливной, скоротечный. Рядом кто-то дышал, судя по низким хрипам, мужчина, но кто он, как его зовут и что он делает в постели, я не имела представления. Это ощущение неведения было по-детски невинным, простодушным и ничуть не пугающим. Просто мир вдруг стал новым, и для каждой вещи надо было придумать название. Как это все же странно проснуться, не зная, кто рядом с тобой, и в темноте все кажется таким нереальным и остро волнующим.
Внезапно с улицы донеслись тягучие, заунывные звуки молитвенных песнопений, способные довести До эпилептического припадка. И я разом все вспомнила. Африка, Сьерра-Леоне, Фритаун. А рядом спит, наверное, Алекс.
– Саша, – позвала я его шепотом. – Ты спишь? – Сплю, – отозвался он громким и совсем не сонным голосом.
Я захихикала.
– А почему ты мне сказку на ночь не рассказал?
– Коля расскажет, – ядовито отозвался он.
– Что, я сильно вчера начудила? – с испугом спросила я.
Алекс не отозвался, и я поняла, что он страшно зол – на свое похмелье, на мои выходки и на приближающийся приступ жестокой местной лихорадки.
И все равно я была счастлива, что я не одна в постели. В Сьерра-Леоне это такая радость.
Самое грустное в Африке – это спать одному в сезон дождей. Ты лежишь на кровати под белым москитным пологом в большом пустом доме на берегу океана, видишь, как вспыхивает за окном великолепный голубой свет, слышишь, как мрачно сотрясается невидимое небо, как грохочет дождь, и ураганный ветер врывается в дом, хлопая незакрытыми дверьми в комнатах, а встать и запереть их у тебя не хватает мужества. Все это ничуть не трагично, только как-то тягостно. И для таких случаев существует виски. Обидно только, что никто тебе не скажет "спокойной ночи". Зато теперь я знаю точно, что такое Африка для белого человека. Это заключение честного союза с одиночеством.
ПОЧЕМУ Я НЕ СТАЛА ДЕПУТАТОМ
Он ничего не знает и думает, что знает все. Это ясное указание на политическую карьеру.
Бернард Шоу Я разбита, раздавлена, уничтожена, и хорошо намыленная веревка этой ночью кажется мне не худшим выходом из положения. Моя маленькая армия, в которой я сама и генерал, и солдат, потерпела сокрушительное поражение. Я похожа на собачонку, получившую удар копытом от лошади, за которой она так долго бежала и лаяла. "Всяк знай свое место", как говорится в старинной сказке.
В ночь после выборов даже водка кажется мне безвкусной водой из-под крана. Мои друзья в качестве добровольных сиделок твердят мне общепринятые глупости, неумело перевязывая мое раненое самолюбие: "Ну, можно ли так серьезно относиться к выборам? Ведь это не более чем игра". – "Пусть так, – отвечаю я. – Хоккей тоже всего лишь игра. Но вы не удивляетесь, когда игроки ломают руки и ноги, получают трещины в позвоночниках и проламывают друг другу клюшками черепа. Игра – самая серьезная вещь на свете".
А началась эта острая, дурно пахнущая партия в политический покер обычным сентябрьским днем, когда мне позвонил любимец московской богемы ^Рюша Вульф, шоумен и тусовщик.
– Слушай, хочешь быть кандидатом в депутаты? _ начал он с места в карьер От кого? – деловито осведомилась я.
– Есть такая маленькая, не слишком известная партия "Поколение свободы".
– Впервые слышу.
– Неважно. Люди в партии молодые, хваткие и энергичные. Я сам от них буду кандидатом. Шансов пройти в Думу у них никаких, преодолеть пятипроцентный барьер они не смогут.
– Тогда какой смысл?
– Да по приколу! Удостоверение получишь, будешь его потом детям и внукам показывать, сможешь бесплатно в метро кататься.
– У меня машина.
Воображение Вульфа явно иссякло, и он начал проявлять нетерпение:
– Ну, не знаю. Гаишников будешь пугать. Всякая там депутатская неприкосновенность.
– О, придумала! Я техосмотра не прошла. Как ты думаешь, меня оштрафуют, если поймают как кандидата?
– Нет, конечно! – повеселел Вульф. – Ну, что согласна?
– Слушай, а зачем я им понадобилась?
– Нужны известные молодые люди, добившиеся какой-то свободы в стране. Вот ты, например, добилась свободы в сексе.
– Г^"- лучше, научила страну трахаться. 1еня делали? Вы должны каждую э, говорить: "Спасибо тебе, доро-е, как борец за свободу секса в рмысленного разговора прошел ^забыть, что выдвигаюсь кандиля пригласили на съезд "Поко263 Съезд проходил в лучших партийных традициях в гостинице "Россия" и поразил меня своей помпезностью. Я наивно полагала, что соберется тусовка развеселых молодых людей и с шутками-прибаутками придумает что-нибудь радикально-остренькое с перцем, нечто вроде: "Землю народам, воду матросам, ацидофильное молоко ацидофилам. Дитям мороженое, бабам цветы". Простенько и со вкусом.
Но народ в зале подобрался серьезный. На фоне ковровых дорожек и приветственных лозунгов сновали мальчики в галстуках с тем постным и одновременно лукавым выражением лиц, которое во времена моей юности отличало процветающих комсомольских работников. У всех был сдержанно-ликующий вид, объяснявшийся тем, что наспех сколачиваемая проправительственная партия "Единство" собирала под свои знамена крохотные политические объединения всех цветов радуги, зарегистрированные как минимум год назад и потому имеющие юридическую возможность участвовать в выборах. У амбициозных и тщеславных мальчиков из "Поколения свободы" появился шанс влезть, вползти, вкрасться во власть под мощным прикрытием, и за этот шанс они собирались драться всерьез.
Меня, несколько ошалелую от такого поворота событий, посадили в президиум прямо напротив графина с водой. В последний раз я сидела в президиуме в далеком пионерском детстве. И так же, как тогда, энергичные мальчики карабкались на трибуну и на прелестном бюрократическом жаргоне вещали что-то о "правах молодежи" (на кой черт сдались им эти права, хотела бы я знать!).
Я была несказанно удивлена, обнаружив в некоторых старых знакомых, которых.знала как истинных ценителей эпикурейских радостей и нетрадиционного секса, неожиданную способность мимикрировать в политических насекомых.
Задыхаясь от зловония их зловонного красноречия, я уговаривала себя, что, если уж я собралась, как свинья, вываляться в навозе политики, мне придется привыкать к этой неопрятной шумихе.
Зрители в первых рядах развлекались тем, что пялились в мое непристойное декольте. Я по своей всегдашней привычке одеваться с утра по-вечернему нарушала общую картину благопристойности съезда. "Надо бы купить что-нибудь серенькое, незаметное, в духе электората", – подумала я.
Вечером, после заседания оголодавшие партийцы рванули на банкет в модном ночном клубе. Обилием яств и качеством водки банкет затмевал многие виденные мною презентации. Наслаждаясь заливной осетриной, я с восторгом заметила своему соседу, пожилому джентльмену: "Какая прелесть! Никогда не думала, что на партийных съездах так кормят. Вы попробуйте вон ту селедку. Просто чудо!" Сосед посмотрел на меня снисходительно и нежно – так смотрит старый каторжник на молодого, идущего на первое дело: "Деточка, сразу "¦1 ваши первые шаги на политическом "•чотийных съездах кормят как рый чудак. Случив-радный обед только динство" с шампан-ми закусок и фруктов по борьбе отдали ему за многочасовое сиде-вянным терпением слу-1ческих божков крохот-/лько изумляться, откуда ей р,.~ взялась вся эта публика! Лидеры, возглавившие новый блок, – люди благородные, блестящие, незаурядные – были лишь парадным фасадом партии, ее нарядной вывеской. Все, что за ними, – серая масса теней без имен и лиц. Вся тусовка напоминала мне корзину с тухлыми яйцами – с виду приличные, только в руки брать не стоит, чтобы скорлупа не лопнула.
Я изо всех сил пыталась соответствовать новой роли. В сереньком длинном платье – вроде дохлой мыши, которую кошка еще и по грязи проволокла,- – я сидела на краешке стула и терпеливо наблюдала за ходом спектакля, из приличия зевая со сжатыми челюстями. Представление казалось мне бездарным, актеры – любителями, а сцена – убогой, со случайными подпорками и шатающимся задником.
