— А и солдатами! ОМОНом! Внутренними войсками!
— На разгон мирных людей мы не пойдем, — заявил Володарчук, — это прерогатива местной власти. Вот пусть губернатор прикажет своей милиции и разгоняет.
— Да как он прикажет? — возопил Извольский, — это же угольный край! Здесь все углем повязаны, мэру бандиты приказывали, а бандиты забастовщиков колбасой кормят!
Вице-премьер пожал плечами, даже не собираясь отвечать на такие вздорные утверждения.
— А кстати, — внезапно встрепенулся вице-премьер, — это чьи машины, на которых мы едем? Областные?
— Заводские машины, — с гордостью сказал Извольский, — администрация к нам обратилась, мы выделили.
— Заводские? — Володарчук недобрым глазом оглядел отделанный красным деревом салон «Брабуса». — А почему, собственно, вы на иномарках ездите, а? Вы вот сталь Горьковскому автозаводу поставляете?
— Нет, не поставляем, — зло ответил Извольский, — они нам за последнюю партию два миллиона не заплатили, вот и не поставляем.
Вице-премьер на мгновенье запнулся, но потом сознание его обошло ответ директора, как мелкую лужу на чистой дорожке, и Володарчук грозно спросил:
— Нет, вот вы хлопочете о российской промышленности! Вы приходите ко мне и имеете наглость заявлять, что ваш завод развалится, если правительство не устроит вам тут Кровавое воскресенье. Между прочим, вы хоть помните, что за Кровавым воскресеньем была революция девятьсот пятого года? А когда речь идет о реальной поддержке российской промышленности, не словом, а рублем, вы покупаете вместо «Волги» иномарку!
Извольский не мог поверить своим ушам. Этому человеку говорили, что если правительство не пошевелит своей толстой задницей, накроется один из крупнейших металлургических комбинатов, а он в ответ спрашивал директора, почему тот ездит на иномарке! А хоть на помеле!
— У вас государству сколько акций принадлежит? — меж тем продолжал вице-премьер, — двадцать процентов?
— Нисколько, — сказал Извольский, внутренне сгорая от бешенства.
— Как нисколько? — изумился Володарчук, — я же помню, у государства пакет пятнадцать процентов.
— Это не у нас, — сказал Извольский, — у нас все продано.
— Так какого же черта вы требуете от государства, чтобы оно вам помогло? — искренне возмутился Володарчук.
Крупное некрасивое лицо Извольского окаменело.
— А что, — спросил он, — государство должно охранять только те компании, которые ему принадлежат? А я думал, что я налоги плачу именно за то, чтобы меня государство охраняло. Или я не прав? Или я налоги плачу только затем, чтобы мои деньги были отданы шахтерам, которые их сами заработать не могут?
Володарчук задумался.
— Ну что ж, — сказал он, — мы, конечно, можем попытаться что-то сделать. Но в обмен на известные обязательства с вашей стороны…
— Например?
— Ну, например, я совершенно не понимаю вашего нежелания сотрудничать с «Ивеко».
Извольский закрыл глаза. Ровный, почти неслышный рокот двигателя вдруг взмыл в его ушах до комариного писка, и пейзаж за окном растворился в сплошной тьме, словно дешевая акварель с соснами и дорогой, на которую плеснули ведром воды.
— Наша позиция твердая, — услышал сквозь вату Извольский, — российскую промышленность мы будем поддерживать, а мирных людей разгонять не будем.
— А скажите, вы в юности троцкизмом не увлекались? — уже не в силах сдерживаться, спросил директор.
— При чем здесь Троцкий?
— А это, кажется, его лозунг — ни мира ни войны, а армию распустить.
Вице-премьер побледнел от злости.
— Ну, знаете, — сказал он, — это выходит за всякие рамки…
— Знаю, — сказал Извольский, — Витя, останови машину.
— Что?
— Мы уже с Иваном Трофимовичем обо всем поговорили, — горько сказал Извольский, — куда нам, провинциалам, со свиным рылом да к кремлевской кормушке.
Джип подрулил к обочине, и Извольский, ни слова не говоря, выпрыгнул из машины.
Вокруг было уже довольно темно и пустынно: до Ахтарска оставалось километров восемь, и по обе стороны дороги тянулся подтопленный в болоте еловый лес, и в десяти метрах белела табличка: «Нееловка». Одна из пустых заводских машин, черная «Ауди», заметив директора, вывернулась из колонны и остановилась у обочины. Внутри машины был только водитель.
Извольскому вдруг стало ужасно неуютно.
Он вспомнил, как вчера играл в классики с прокатным станом, и подумал, что сейчас он так же беззащитен, как и тогда.
Директор побыстрее залез в «Ауди» и проговорил:
— Домой.
Машина полетела по узкой дороге.
На холме мелькнула красная кирпичная церковь — церковь эту построил сам Извольский: правда, деньги, на которые он эт сделал, списали с налогов. Церковь была огромная, пятикупольная, ярко сверкающие купола были крыты нитриттитаном. Раньше этой штукой покрывали боеголовки, а теперь какой-то шустрый инженер с ядерного завода в Златоусте–36 наловчился крыть им церковные купола, и Извольский выменял нитриттитан по бартеру в обмен на оцинкованный лист.
По той же технологии была крыта и огромная чаша со святой водой, располагавшаяся в пристроенной сбоку часовенке.
Извольский вышел из машины и подергал за ручку тяжелых, окованных бронзой дверей: церковь была заперта. Водитель его забарабанил в боковую дверь, где-то в церковной ограде залилась лаем собака, и минут через пять из двери высунулся недовольный батюшка. Батюшка обозрел одинокую «ауди» и заметил:
— Ну чего барабанишь, как оглашенный? Закрыто.
— Открывай, — распорядился водитель, — хозяин приехал.
Батюшка всполошился и побежал открывать.
Извольский, не крестясь, прошел внутрь. Батюшка щелкал выключателями, в храме одна за другой загорались тусклые лампочки, стилизованные под свечи, из витражей лился последний свет от уже закатившегося солнца.
Извольский привалился к толстой гранитной колонне и рассеянно смотрел в лицо высокого и худого человека с длинным свитком, взиравшего на него с правого ряда неоконченного еще иконостаса. Лицо у человека было впалое и грустное, и в свитке, усеянном старославянскими буквами, точно не было ничего написано ни о счете прибылей и убытков Ахтарского металлургического комбината, ни о коксовых батареях, ни о домне номер пять.
Грех ярости, овладевший гендиректором, когда он выскочил из машины вице-премьера, потихоньку уступал место греху еще более скверному: отчаянию. Правительство не собиралось ни платить шахтерам, ни разгонять их. Ни мира ни войны, а армию распустить. Вы знаете, мы отдали ваши налоги нашим банкам, и теперь мы не можем заплатить по долгам шахтерам. Может быть, чтобы решить проблему, вы продадите банку меткомбинат? «Может быть, само рассосется». А почему вы не ездите на «Волгаре», господин-товарищ гендиректор? Давно вас райком по этому поводу не песочил? В это трудно поверить — но все, что хотел московский гость, — это просто еще чуть-чуть отсрочить кризис и продемонстрировать приехавшим с ним телевизионщикам, что правительство держит руку на пульсе и реагирует. Тоже мне реакция: давайте еще чуть-чуть погодим, давайте еще чуть-чуть отсрочим, а там начнется осень, а за осенью зима, а зимой в Сибири на рельсах сидеть плохо — еще примерзнешь задницей.
Ну а заводу что делать, его гендиректору и десяти тысячам рабочих? Помирать с голоду? Тоже выходить на рельсы? Или отдать завод московскому банку, который, действительно, сможет в один момент прекратить забастовку?
За спиной Извольского раздался о тихий шорох: батюшка из всех сил тянул на себя дверь и повторял:
— Да закрыто же, закрыто!
— А вон стоят, — послышался старушечий голос.
— Русским языком говорю: закрыто!
Гендиректор повернулся и пошел вон.
Батюшка побежал за ним.
— Вячеслав Аркадьевич, я насчет отопления…
Извольский обернулся. Батюшка увидел его лицо и замер.
Гендиректор, втянув голову в плечи, сбежал по каменным ступеням.
— Нехорошо из церкви с таким лицом выходить, — скорбно сказал священник.
Забившись на сиденье «Ауди», Извольский набрал номер:
— Премьер? — спросил он, — я согласен.
Было десять часов сорок минут.
* * *
Было уже одиннадцать вечера, когда белая «девятка» с Денисом и Ольгой подъехала к Сосновке — поселку, где обреталась дача Извольского. До Ахтарска они добирались почти час, надеясь застать там Извольского: но когда они доехали до города, директора в свите вице-премьера не оказалось, и кто-то из шоферов кортежа разъяснил им, что директор вроде бы выскочил на полпути из вице-премьерского автомобиля и отбыл домой.
Денис представил себе, каково должно быть сейчас настроение Извольского, и тихо присвистнул.
Поперек дороги стояла машина с гаишником. Тот взмахнул жезлом, и Денису не оставалось ничего, кроме как покориться.
