«Вот тебе и писатель… — желание прокопать в себе что-то совершенно новое не проходило. — Даже думать грамотно не научился, не то что писать…»
Юлька была женой любимой и красивой. Однако и она обладала серьезнейшим, на Левин взгляд, недостатком, который постепенно усугублялся с количеством прожитых вместе лет. И заключался он, как ни странно, в отсутствии каких-либо, сколь угодно малых недостатков, которые могли быть зафиксированы, как недремлющим оком, так и прочими бдящими органами чувств мужа, отца и начальника. Стерильная Юлькина чистоплотность, доброжелательная отзывчивость, забота о каждом в отдельности и немного обо всех, включая малознакомых друзей своих плохознакомых соседей, глубочайшая порядочность, несмотря на хорошее образование, семейная преданность и, наконец, пугающая в своем постоянстве доминантная убежденность о невозможности нарушений супружеской верности — постепенно перевели вышеизложенный гармонический ряд в несложный перечень вещей удобных, приятных, порой совершенно необходимых, но в то же время — привычных, обыкновенных и легко прогнозируемых.
«Это мне повезло еще, что она в Бога не верит, — иногда такая странная мысль залетала в Левину голову, — а то жизнь могла бы в какой-то части осложниться…»
Мысль была весьма сомнительного достоинства, и Лева прекрасно об этом знал, но все-таки отгонял ее не сразу, а чуть-чуть погодя, слегка сначала переварив и успев немного понаслаждаться гипотетическим эффектом неслучившегося. Все это, а также самоотверженная забота о сыне, от витаминов до уроков у-шу и английского, в сочетании с гениально вкусными картофельными котлетами с грибной подливкой и обожаемого всеми горохового супа с копченой рулькой, делали Юльку не только Гошкиной, но и его, Левиной, мамой. Добрым, любимым и необходимым всем мамусиком…
Он взял кастрюльку с гречкой и переставил ее на подоконник. «Шапка» из «Московского комсомольца» все еще находилась сверху. Лева взял газету в руки, разгладил ее на кухонной стене и продолжил прерванное несвоевременными раздумьями расследование преступного «досугового» раздела. Очередное объявление гласило: «Киски! Дешево! Всегда! Тел…». Лева поморщился… Далее шли: «Скорая помощь, 48 часов, тел…», «Суперлюкс, очень дешево, тел…», «Евростиль, модели, тел…». Лева перестал морщиться, но сердце почему-то чаще тоже не забилось. Он задумчиво пошуршал еще чуть-чуть, и тут взгляд его упал на объявление в рамке: «Сказка Востока. Только для вас. Экзотика! Круглосуточно! Тел…».
«Вот оно… — вздрогнул он, — экзотика…»
Все срослось и сразу сомкнулось. Он взял телефонную трубку…
— А почему, собственно, и нет? — спросил он у Левы. — Вильнер, вон, когда рассказывал, аж задыхался…
— Подумай хорошенько… — ответил ему Лева. — Тебе это надо, мудило?.. Из Нижнего Тагила… Чего тебе не хватает-то, а?
— Адреналина! Адреналина мне не хватает, понял? Пересохло все уже без адреналина, понял?! — заорал внезапно Лева.
— Чего понял?! — крикнул из своей комнаты Гошка в лихорадочном поиске возможной провинности. — Мне сочинение надо писать, пап! Ты поможешь?
— Так, все… Пора с этим кончать! — второй Лева определился окончательно и снова взял в руку телефонную трубку. — Сам ты из Нижнего Тагила! — бросил он первому Льву и закрыл на этом дискуссию.
И пока он вздрагивающей от слишком нервической прелюдии рукой набирал отсортированный внутренним чутьем номер, первый все-таки успел вставить последнее слово:
— Кстати, по Уралу… Боюсь, Нижнетагильский медеплавильный к среде тоже не успеет со спецификациями по недокомплекту… Имей в виду…
Через полтора часа он припарковал свою «тойоту» в подозрительно глухом дворе, в самом центре Сухаревки. Сначала он хотел оставить ее на Садовом Кольце, под бдительным оком золотопряхих воров из муниципальной службы, но после передумал.
«Я лучше этот червонец в „Сказку Востока“ отнесу, — решил он. — Они хоть за дело берут…»
Лева похлопал «тойоту» по новенькому плечу:
— Ну, давай, шиншилла, не скучай тут…
Он нашел подъезд и нажал кнопку домофона.
— Это Лев? — раздался тоненький девичий голос. — Проходьте…
Замок щелкнул, и Лева зашел внутрь. Квартира была на первом этаже. Дверь уже приоткрыли, и гостя ждали. Он зашел в полутемную прихожую и осмотрелся.
— Здравствуйте! — перед ним стояла молодая девушка в короткой юбочке и розовой мохеровой кофте на голое тело.
— Вы Лев? — спросила она.
— Я Лев, но рак, — ответил Лева.
— Ой, а мы Льва ждем, — растерянно сказала девушка, — нам сказали Лев будет…
— А кто сказал? — поинтересовался Лева.
— Так, диспетчер наш, тетя Зина. Она позвонила, сказала, Лев будет, сильно пожилой…
— А как же она возраст определила? — его действительно это заинтересовало. — Ну-у, что пожилой…
— Мы не знаем, — ответила девушка, — по голосу, наверное, или чтобы нас заинтересовать. Пожилые… они добрее и иногда еще добавляют, потому что, бывает, во время не укладываются, ну… из-за проблем… А вы кто?
— Я — Лев, — окончательно вынес себе приговор Лева, — не бойтесь, не рак…
— Ой, да я рака и не боюсь совсем, — воспрянула духом девушка, радуясь успешно проведенной идентификации. — Я спида боюсь, ужас как. Меня Анжелка звать, вы раздевайтесь сюда…
Лева вздрогнул, перспектива была не из приятных. В коридоре сильно пахло жареной картошкой.
— Со шкварками? — по-отцовски улыбнувшись, а, может, из-за легкого волнения, спросил ее Лева.
— С кем? — не поняла она. — Кого?
Лева смутился. Контакт постоянно обрывался из-за глупых мелочей, которые все время наползали на нелепейший разговор, затеянный в полутемной коммуналке.
— Ну, с луком и салом, картошка… — неуверенно прояснил он ситуацию.
— Не-е-е, — обрадованно подхватила Анжелка, — мы ее так, без масла даже, на непригарке, с белой булкой… Идемте в зал, я счас девчонок заведу…
Зал представлял из себя комнату с четырехметровым протечным потолком и неровными стенами, покрытыми отслоившимися местами линялыми обоями в цветочек образца шестидесятых, из-под которых вылезала дранка. Интерьер завершали темно-вишневая софа приблизительно того же года издания и полированная румынская горка, с блюдцами и стаканами. На батарее сохло банное полотенце.
«И правда, экзотика… — подумал Лева. — Восток — дело тонкое…»
Он с опаской присел на софу, та скрипнула и провалилась под большим Левиным телом на глубину, раза в два с половиной превышающую требуемую, что тут же зафиксировал его седалищный орган. В этот момент дверь распахнулась, и Анжелка ввела еще двоих работниц «сказочного» цеха, одетых в черные ажурные чулки на широких резинках и во что-то наподобие комбинаций.
— Снежана! — представила она ближнюю к ней девушку с толстыми ногами и низкой жопой и сделала вместо нее книксен. Девушка улыбнулась хорошо, не натужно, почти по-матерински, и вытерла рот тыльной стороной ладони.
— Машуха! — представила она другую девушку и на мгновение смутилась. — Ну, то есть Маша… Это просто отец ее так зовет… В Оренбурге… — за Машуху Анжелка тоже сделала книксен.
Маша так же по-доброму улыбнулась и точно по такой же технологии вытерла рот. Она, в отличие от Снежаны, была высокой, худой, с голенастыми журавлиными ногами, длинными, но не стройными, а буквой Икс. То, что они доедали картошку на бегу, за секунду до служебного выхода, не вызывало ни малейшего сомнения.
— Из Оренбурга? — переспросил Лева. — Маша? Ты, стало быть, капитанская дочка?
Машуха не поняла:
— Не-е-е, у меня отец прапором был, он уже щас не служит. Его придавило тогда этим… на гусеницах… который ракеты возит… Гусеница слетела, когда они ее натягивали, и перебила ему ноги… обои… Он щас лежит дома, с матерью… Мать меня в Москву услала после… на оптовый рынок, говорит. Ну, а я — в «Сказки Востока» устроилась, к девчонкам.
«Господи… — подумал Лева. — Господи Боже мой…»
Такое количество примитивной и ужасающей правды, пришедшейся на единицу Левиного досуга, ему приходилось воспринимать не часто.
— Ну, а вы откуда, девочки? — спросил он двух других, чтобы растворить неприятный осадок от оренбургской истории.
— А мы молдавские, — Анжелка обняла Снежану за плечи, — с Тирасполя… Не с самого, но рядом почти… Так, вы кого берете?
— Тебя, лапушка… — вздохнул Лева, — тебя берем…
Выбора не было… Восточная сказка плавно перетекала в короткую несмешную историю родом со среднерусской низменности…
— Ага, — обрадовалась Анжелка, — вы пока раздевайтесь, счас я полотенчик дам…
Снежана и Машуха, честно отстояв смотрины, быстро вышли из комнаты и, как были, в чулках на резинках, понеслись в кухню, очевидно, доедать картошку.
