— Теперь можете повернуться, — сказал он.
Второй полицейский подошел, чтобы защелкнуть наручники на моих запястьях. Ситуация казалась нереальной: я словно наблюдал за происходящим со стороны, вчуже испытывая интерес, как человек, знающий, что спит и видит сон.
— Спасибо.
Я обернулся и очень ясно увидел лицо инспектора. В слабом свете оно казалось серым, как у покойника, и тот же свет обрисовывал очертания пистолета в руке. Я не разбираюсь в оружии и не понял, заряжен ли он.
— Вы убили Элейн, — сказал я Тернеру. — Элейн, так ее звали.
— Кто она такая, Холмс? Ваша подруга?
— Нет.
— Что же она здесь делала?
— Она жертва, — ответил я. — Как и я сам.
Внезапно я осознал, как сильно устал. Словно очнулся от кошмара, совершенно опустошенный. Может быть, потому, что потерял Розмари навсегда, или потому, что не мог забыть лицо умирающей Элейн.
В тот миг я отринул все — темные чары, обещание вечности, власть и красоту. Это было больно, но давало освобождение.
— Я все расскажу, — произнес я.
Он ушел, оставив Джинни спать на диване. Осторожно открыл дверь, оглянулся и увидел, что она свернулась калачиком, уткнув лицо в согнутую руку. Джо захотелось защитить ее. Он всегда был раздражительным и нервным, как подросток, его жизнь представляла собой вечные американские горки побед и поражений, и вдруг настало редчайшее мгновение подлинной уравновешенности и твердости. Слово «спокойный» менее всего подходило ему, но теперь всякая неуверенность пропала, произошла какая-то чудесная перемена, и он внезапно получил власть над собой. Тело расслабилось, напряжение исчезло. Джо вышел на улицу с новым ощущением благополучия. Он улыбался.
Две девушки в джинсах и футболках странно посмотрели на него, чуть ли не отшатнулись испуганно, несмотря на ранний час и яркое солнце. Впоследствии одна из них никак не могла объяснить, почему запомнила этого человека, хотя Кембридж полон странных людей.
— У него были жуткие глаза, — рассказывала она в «Юнион-баре» в тот вечер, очень мило запинаясь после пяти порций джина с тоником.
Будь эта девушка героиней романа, могла бы прибавить: «Глаза как двери в другой мир…» Но в реальной жизни она просто напилась, легла в постель со студентом из соседнего колледжа, который ей вовсе не нравился, и проснулась на следующий день с больной головой и неясным ощущением потери.
Джо шел своей дорогой и даже не заметил ее, кружась на карусели собственных мыслей. Он бессознательно потер костяшки пальцев. Посмотрев на тыльную сторону левой руки, заметил потемневший синяк.
Все из-за Элис. Джо покрутил кистью. Черт, больно. А ведь это левая рука, и как теперь играть? Если Элис заставила его сломать руку… Вообще-то она не выказала никакого сочувствия. Возможно, даже обрадовалась. Ну, он все выяснит, когда с ней встретится. Он обещал Джинни разобраться с Элис, и он это сделает. Прямо сейчас. Улыбаясь, Джо ускорил шаг.
Элис примерилась к ножу, взвесила его в руке. Это был длинный кухонный нож с деревянной рукоятью, очень острый. Одна мысль о том, что его можно использовать против человека, всегда пугала ее до обморока, но теперь тошнота и головокружение исчезли, вместо них пришло ощущение нереальности происходящего, будто здравый смысл заменила странная сюрреалистическая логика сна. Надо идти за ним, подумала Элис. Нож лучше ее знает, что делать. Как стрелка компаса, он неумолимо указывал назад, в Гранчестер.
Элис с трудом сглотнула. Может, что-нибудь съесть? Но ее тут же снова замутило, и она повернулась к двери. Медлить больше нельзя. Нужно быть в Гранчестере до темноты, пока не настало время детей ночи.
Она сделала два шага к двери. На третьем в дверь постучали.
Элис замерла.
Черт, она ушла! Джо дважды злобно пнул дверь, но добился только того, что нога заболела. Он посмотрел на часы — почти шесть. Джинни ждет, надеется на него, он не хочет оставлять ее в одиночестве ночью. Она же боится темноты.
Однако это невыносимо — если Элис одержит верх и он уйдет, не исполнив обещания. А если… Он оглянулся и увидел, что прохожих на улице нет, если не считать старика с собакой. Джо развернулся. Прошел ярдов пятьдесят и свернул в переулок, чтобы подойти к дому с другой стороны. Он был уверен, что Элис не ушла.
Сад у нее был довольно большой и запущенный, деревья росли, как им вздумается. Можно пробраться через соседский сад, потом сквозь кусты и заросли цветов выйти к заднему крыльцу. На крыльце Джо снова оглянулся и дернул дверь. Бесполезно. Дверь была заперта, но он ожидал этого. Замок оказался слишком крепким, выбить его не получилось. Рядом было окно. Стараясь сохранять спокойствие, Джо подобрал с дорожки камень. Размахнулся и ударил по стеклу. Одного раза хватило. Осторожно, чтобы не порезаться, Джо расшатывал и вынимал из рамы осколки. Он складывал их на землю один за другим. Так, по кусочкам, он вынул все стекло из одной створки. Этого вполне хватало, чтобы просунуть руку и открыть замок.
Он вошел в дом.
— Элис? — тихо позвал он. — Элис!
В 1948 году кембриджский полицейский участок был куда меньше, чем сейчас. В ту ночь дежурил только один офицер, и он глупо моргал, глядя на нас с инспектором Тернером. Полагаю, он уже слышал о ночных событиях. Морг был рядом, в пристройке, и полицейский мог видеть, как «скорая» привезла Элейн. Я представил себе, что она лежит за одной из этих дверей и ее волосы по-русалочьи разметались на белой эмалевой поверхности. Охваченный новой всеобъемлющей нежностью к людям и их миру, я улыбнулся дежурному.
— Не волнуйтесь, — сказал я. — Я не причиню вам вреда.
— Тихо, — прошипел Тернер. И обратился к дежурному: — Вы уже связались со Скотленд-Ярдом?
Тот кивнул.
— Да, сэр. Оттуда приедут в течение часа.
— Хорошо. Оставайтесь пока на посту. Я хочу допросить подозреваемого.
Я не сразу сообразил, кто здесь подозреваемый. Мысль меня рассмешила. Это было приятно.
— Сюда, пожалуйста.
Тернер направил меня в дальний конец участка. Его вежливость доставляла мне нелепое удовольствие, да и все в нем тогда мне нравилось. Я пошел, куда он показал, и улыбнулся.
— Сюда.
Он был так близко, что я видел его глаза, серые и холодные, как шляпки гвоздей, вбитых в лицо.
Мы вошли в комнатку, отделанную белой плиткой, — так я представлял себе морг. Там был небольшой стол, пара стульев и отхожее место в углу. Сильно пахло дезинфекцией, что напомнило о мужском туалете в младшей школе.
— Садитесь.
Я выбрал стул у стены, снял пальто. Тернер уселся на стол. Он смотрел на меня сверху вниз непроницаемым взглядом. Полицейский, который был с ним у склада, присоединился к нам и устроился напротив. Ручка застыла над листком бумаги — записывать мои слова.
Мы сидели в молчании. Время шло.
Через несколько минут я понял методику Тернера — он давал преступнику возможность самому обвинить себя — и против воли улыбнулся. Я хотел обвинить себя. Хотел вернуться в общество, пусть в самые низы, и не хотел убегать. Голова стала легкой, ничего не нужно было выбирать. Все уже выбрано и решено.
— Итак, что вы желаете узнать? — спросил я.
— Зачем вы это сделали, — ответил Тернер. — Бродяжка в водосливе. Люди в пивной. А тело, которое мы нашли во дворе гранчестерской церкви? Оно разрезано на куски. Тоже ваша работа?
Я покачал головой.
— Не моя, но я там был. Это сделали другие. Розмари.
Тернер кивнул, хотя я не понял, поверил он или нет.
— Розмари?
Я рассказал ему.
Я рассказал все, что знал или предполагал о Розмари, выдал ее целиком. Я выдал их всех. Я очистился. Инспектор Тернер никак не реагировал, просто вежливо слушал, время от времени кивая, как будто я разъяснял то, что он уже знал. Когда я закончил, он встал, и я с ожиданием взглянул на него.
— Вы собираетесь их арестовать? — спросил я.
— Я собираюсь выпить кофе. Думаю, что это будет долгая ночь. Может быть, к моему возвращению вы выдумаете сказку получше. Я подожду. Я люблю сказки.
Полицейские вышли из комнаты и захлопнули дверь.
Я ждал, уверенный, что инспектор скоро вернется. Подумал о кофе и воспользовался уборной, пока было время.
Часа на полтора я задремал, а потом меня разбудил звук шагов. Кто-то шел по коридору, едва касаясь плиток пола. Я отметил, что у инспектора очень легкая походка. Шаги умолкли перед дверью камеры, я услышал, как кто-то брякает ключами, открывает замок. Я лениво смотрел, как открывается дверь, и вдруг застыл.
В дверях стояла Элейн.
Она пришла босиком, с посиневшими от холода ногами, одетая во что-то вроде больничной рубашки с завязками на боку. Лицо было еще бледнее обычного, рот измазан кровью, словно она насыщалась слишком жадно, и струйка крови текла по внутренней стороне ноги, оставляя широкий темно-красный след. Волосы спутаны, под глазами круги. Потрясенный, я понял: одежда Элейн — вовсе не больничная рубашка.
