В лицо девчонке выплеснулась минеральная вода из бутылки. И сразу за этим Тереза ударила ее по щеке. Посмотрела. Глаза девчонки оставались бессмысленными. Тереза плеснула еще воды. Хлестнула еще. И еще раз:
— Успокойтесь! Немедленно успокойтесь, — жестким спокойным тоном приказывала она. — Возьмите себя в руки. Ну же!
Девчонка перестала вырываться. Затихла.
— Все? — не меняя тона, спросила Тереза. — Успокоились?
— Отпустите меня, — голос был хриплым. — Отпустите меня немедленно!
Тереза отрицательно покачала головой. Роберт чуть ослабил хватку, но выпускать девушку не стал.
— Кому нам позвонить, чтобы вас забрали? — продолжала тормошить Тереза. — Кто за вами приедет? Вы все еще не в себе…
— Звонить некому, — обмякла девушка.
— Совсем? — пророкотал у нее над ухом мужской голос. Девушка вздрогнула.
— Мама, папа? Может, парень? — не унималась Тереза. — И давайте вызывать «скорую».
«..И почему эта тетка не уйдет со своим мужиком и не оставит меня в покое?»
— Не надо «скорую»! Никуда я с ними не поеду! — Тихо, но решительно ответила спасенная.
— Тогда кому звонить?
— Никому. Парня нет у меня, — ответила девушка, чтобы только отстали, — мама умерла давно. Папа… — она бессильно опустилась на асфальт, — и папа умер! — Сегодня. Мне позвонили… только что.
Роберт ее выпустил. Девушка перестала трепыхаться, сидя на грязном тротуаре, и заплакала горько, по-детски, громко, закрывая рот сложенными лодочкой ладонями. Слезы текли по ее лицу, по пальцам с коротко подстриженными ногтями, а она всхлипывала, закрыв глаза, и раскачивалась на коленях. А ветер с Невы тормошил ее рыжие пряди неровно подстриженных волос.
Уже было понятно, что девушка плачет не от сожаления о несостоявшемся самоубийстве, а оттого, что у нее случилась беда, которая и толкнула ее за парапет…
Спустя час они сидели на лавочке в Александровском сквере. Девушка была тиха и подавлена, с двух сторон ее аккуратно подпирали Тереза и англичанин.
— Как вас зовут? — никак не отставала от нее женщина.
— Лиза, — ответила девушка.
— Надо же, — неизвестно чему обрадовалась женщина, — вас зовут так же точно, как и мою младшую дочь!
— Поздравляю, — злобно пробормотала Лиза.
— Вы в отчаянии! Чем вам можно помочь?
— Я в отчаянии, — не стала спорить девушка, — а помочь мне — нельзя…
Лиза спала плохо. На самом деле, она плохо спала уже пять лет. Ее мучили кошмары. Ей снился тот вечер. Ей снился тот вечер. Подворотня, ей зажимают рот, разворачивают лицом к желтой канареечной стене… Наверное, она и сейчас смогла бы нарисовать каждую трещинку на этой проклятой стене…
Но сегодня в этой подворотне появился мужчина. Черноволосый, со злыми серыми глазами. Сильный, очень сильный. И те, кто был в подворотне, трусливо убежали…
Она проснулась. Заставила себя открыть глаза. Заставила себя встать… Ей не впервой — она привыкла… Привыкла заставлять себя жить дальше.
Вспомнила вчерашний день… Черноволосого мужчину, который сказал ей, перед тем, как она ушла, что самоубийство — это трусость. Он долго вспоминал, как будет «самоубийство» по-русски… Не вспомнил. Сказал по-английски… Иностранец. Англичанин или американец. Сытый. С устроенной обеспеченной жизнью. Ему-то как раз и судить и о том, что такое «трусость». И что такое отчаяние…
Лиза и сама понимала, что сводить счеты с жизнью — не правильно. И до вчерашнего дня у нее не возникало даже мысли о том, чтобы сразу все закончить… Но после того, как в трубке мобильного телефона раздался голос, который сообщил, что умер от острой сердечной недостаточности единственный человек, которого она любила… Сообщил с невыносимым сочувствием, что его уже и похоронили… Где-то далеко-далеко…
Лизу охватила такое отчаяние, такая ненависть ко всему, что ее окружало, к себе самой… Ей захотелось убежать — а воды Невы так манили… Хорошо, что попались этот иностранец и светловолосая женщина. «Младшая дочка Лизонька», — надо же…
И зачем она назвала им свое имя, фамилию? Зачем рассказала, что рисует около Катькиного садика, да еще и предложила в благодарность нарисовать портрет? Наверное, чтобы отстали. Чтоб оставили в покое…
Лиза собиралась на работу, с горькой усмешкой думая, что жизнь сломана, но почему-то еще продолжается, и все равно зарабатывать надо. Самый разгар сезона, туристы ходят по городу толпами, и надо работать… А впереди — темная холодная-голодная зима.
Вчера глубокой ночью она закончила рисовать картинки на продажу. Виды Питера — традиционный ходовой товар, сувенирная продукция. Сегодня надо было отвезти их хозяину магазинчика — и получить свою копеечку. Потом надо позвонить бывшей научной руководительнице, которая жалела и ее саму, и растраченный на борьбу с жизнью талант. Жалела — и помогала, как могла. Договаривалась со своими многочисленными знакомыми, чтобы те брали «Питер» у ее бывшей ученицы.
Лиза пришла на свое место у Катькиного садика в одиннадцать утра — чуть позже, чем обычно. Сновали люди, шумел Невский, возвышалась императрица, присматривающая до сих пор за порядком в городе.
У афишной тумбы сидел молодящийся полный мужичок и предлагал погадать по ладони, стреляя глазами из-под козырька кепки в прохожих. У ограды соседствовали развал с матрешками и «армейскими» ушанками карамельных расцветок и лоток с гамбургерами. В рядочек, чуть поотдаль друг от друга, сидели уличные художники, незадорого рисуя портреты прохожим.
— Привет, Лиз, — обратился к ней сосед слева, а тебя тут мэн искал. Амеркос, вроде.
— А… — равнодушно отозвалась она. — Я его портрет нарисовать обещала. Вчера.
— Прикольный такой мужик, — поддержала разговор Анна с рупором, что зазывала прохожих на автобусные экскурсии, — Я его где-то видела… Лицо такое знакомое…
— Доброе утро, — легок на помине, поприветствовал ее вчерашний спаситель, красивым жестом снимая солнцезащитные очки, — я пришел узнать, как вы поживаете…
— Ради Бога! — прошептала Лиза, — без подробностей! Давайте я лучше просто напишу ваш портрет, как и обещала.
Она никак не ожидала, что иностранец действительно придет за этим злосчастным портретом.
Мимо прошла парочка благообразных лощеных туристов, переговариваясь по-английски. Мужчина напрягся и нацепил очки обратно:
— Послушайте, — обратился он к Лизе. — Есть ли возможность рисовать мой портрет в другом месте? Где есть меньше людей? Я не очень люблю толпу…
— «В другом месте»? — напряглась Лиза, испугавшись, что речь зайдет о номере в гостинице, — Что вы имеете в виду?
— Не знаю, — оглянулся вокруг мужчина, — вы же есть местный житель. Можем мы уйти из этого людного места? Туда, где у вас в городе хорошо — и меньше людей… чем здесь…
— Хорошо, — расслабилась Лиза и стала складываться. — В конце концов, я вам обязана…
Он нахмурился, словно ему было неприятно об этом слышать. Сделал попытку помочь девушке собрать свой мольберт и взять ящик с красками, но она отстранилась, отказываясь от его помощи.
— Свои вещи я буду носить сама. И, если можно, давайте без всяких душеспасительных разговоров, — сказала Лиза.
— I beg your pardon, каких разговоров? — не понял он. — Когда я слышу в русской речи столько шипящий звук, — слово «шипящий» он выговорил старательно и от этого еще более неправильно, — я страдаю! Это есть сложно для меня.
Лиза с удовольствием перевела ему на родной язык.
— Вы хорошо говорите по-английски, — одобрительно закивал он, — с легкий accent, но я понимаю.
— Меня хорошо учили, — ответила Лиза. — Мама считала, что необходимо знать иностранные языки. К тому же, рисуя на Невском, получаешь хорошую языковую практику.
— Я рад, что все окей, — вдруг сказал он серьезно.
— «Окей», — грустно улыбнулась она. — Со мной, увы, не все «окей». Но все равно, спасибо.
— Мой день рождения был вчера, — невпопад и тоже грустно отозвался мужчина.
— Поздравляю, — насмешливо ответила Лиза. Надо же — и у него печалька-печалька… Что-то, наверное, не так с сытостью. Может быть, приелась? — Кстати, а как вас зовут?
— Sorry, я не представил себя, — церемонно проговорил он. — Мое имя есть Роберт.
— Очень приятно, — Лизе вдруг захотелось спросить про женщину, что была с ним, но она не решилась…
По улице Садовой они дошли до Михайловского замка.
— Вот, — остановилась она в тени аллеи, — здесь, конечно, тоже не без людей… Но хорошо. Я люблю это место.
— Привет, Лиз, — к ним подошел парень, молодой совсем, тоже с кистями. — Ты к нам какими судьбами?
— Здравствуй, Дэн, — отозвалась девушка, — прости, что я без приглашения. Я человеку портрет обещала. На днюху. Можно здесь расположиться?
