Итак, мы имеем два подхода к путешествиям: «Путешествие в тропические области Нового Света» и «Путешествие вокруг моей комнаты». Для реализации первой экспедиции потребовалось десять мулов, тридцать мест багажа, четыре переводчика, хронометр, секстант, два телескопа, теодолит Борда, барометр, компас, гигрометр, сопроводительное письмо от короля Испании и ружье. Второе путешествие было совершено с минимумом снаряжения: для претворения в жизнь замысла организатора потребовались лишь две хлопчатобумажные пижамы — розового и голубого цветов.
Ксавье де Местр родился в 1763 году в живописном городке Шамбери у подножия французских Альп. Он был романтическим и увлекающимся юношей. Любовью к чтению Ксавье проникся еще с детства и, повзрослев, с огромным удовольствием штудировал труды Монтеня, Паскаля и Руссо. В живописи он предпочитал жанровые сцены, в основном кисти голландских и французских мастеров. В возрасте двадцати трех лет де Местр страстно увлекся воздухоплаванием. За три года до этого Этьен Монгольфье прославился на весь мир тем, что сумел поднять собственноручно сконструированный и построенный воздушный шар в воздух и даже провисел восемь минут над крышей королевского дворца в Версале. В историческом рейсе пионера воздухоплавания сопровождали в качестве пассажиров утка, петух и овца по имени Монтакёй (что в переводе означает «заберись на небо»). Воодушевленный первыми успехами аэронавтики, де Местр вместе с другом соорудил из бумаги и проволоки огромные крылья, на которых предполагал совершить перелет в Америку. Эта затея ему не удалась. Двумя годами позже де Местр выкупил себе место в корзине, подвешенной к наполненному горячим воздухом шару, и даже провел несколько минут, оторвавшись от земли и обозревая родной Шамбери — до тех пор, пока плохо управляемый аппарат не рухнул на поросший соснами склон горы.
В 1790 году Ксавье де Местр жил в скромной комнате на верхнем этаже доходного дома в Турине. Именно там он осознал, что ему предстоит стать пионером нового вида путешествий, который со временем даже назовут его именем: речь шла о путешествиях, совершаемых не выходя из комнаты.
Представляя публике «Путешествие вокруг моей спальни», брат Ксавье, известный политик-теоретик Жозеф де Местр, всячески подчеркивал, что в намерение автора книги вовсе не входило каким бы то ни было образом бросить тень на героические подвиги великих путешественников прошлого — «Магеллана, Дрейка, Ансона и Кука». Магеллан открыл западный путь к островам пряностей — вокруг южной оконечности Американского континента; Дрейк совершил кругосветное путешествие, Ансон вернулся с точными морскими картами района Филиппинских островов, а Кук подтвердил существование таинственного южного континента. «Все они — несомненно, выдающиеся люди», — писал Жозеф де Местр. По его мнению, именно Ксавье довелось открыть и разработать новый способ осуществления путешествий, несравненно более подходящий по духу тем, кто не мог сравниться с первопроходцами прошлых веков ни по отваге, ни по материальному достатку.
«Миллионам людей, которым до сих пор не хватало духу отправиться в дальние края, миллионам других, у которых просто не было возможности разъезжать по миру, и тех, кто просто не задумывался над тем, чтобы куда-нибудь съездить, теперь предоставляется прекрасная возможность последовать моему примеру, — писал в дневнике Ксавье де Местр, готовясь к путешествию. — Теперь даже у самых ленивых и нелюбознательных представителей рода человеческого не будет больше причин подвергать сомнению возможность отправиться в замечательное, полное удовольствий путешествие, которое не будет стоить им ни денег, ни усилий». В особенности он рекомендовал «комнатные путешествия» людям небогатым, а также тем, кто больше всего на свете боится штормов, грабителей и отвесных обрывов.
4К величайшему сожалению, путешествие самого первопроходца — де Местра — как и его первый полет на воздушном шаре — не продлилось слишком долго.
Начинается история просто великолепно: де Местр запирает дверь спальни и переодевается в розово-голубую пижаму. Багаж ему, разумеется, не требуется, и он сразу же отправляется в путь к дивану — самому крупному предмету мебели в комнате. Путешествие заставляет его встряхнуться, он словно приходит в себя, очнувшись от летаргического сна. Внимательно оглядев свежим взглядом знакомый диван, он заново открывает некоторые его свойства. Как объективный исследователь, он честно признается в том, что с восхищением взирает на изящные ножки своего спального места и с немалым удовольствием вспоминает часы, которые провел, уютно устроившись на мягких подушках. Здесь ему так хорошо мечталось о любви и продвижении по службе. Восседая на диване, де Местр внимательно присматривается к собственной кровати. В качестве путешественника он словно заново знакомится с нею и заново учится ценить этот сложный и чрезвычайно важный предмет мебели. Он испытывает глубокую благодарность к кровати за проведенные на ней ночи и испытывает внутреннюю гордость оттого, что его пижама подобрана почти в тон постельному белью. «Я советую всем, у кого есть для этого возможность, приобретать постельное белье в розовую и белую полоску», — пишет он, основываясь на собственном предположении, что именно эти цвета способствуют спокойному сну и приятным сновидениям.
Примерно с этого места читатель будет вправе обвинить де Местра, что тот отклоняется от изначально обозначенной цели своего предприятия. Действительно, автор излишне углубляется в рассуждения и воспоминания о Розин — своей собачке, о Дженни — любимой девушке и о верном слуге Джоанетти. Истинные путешественники в душе, те читатели, которые ждут от основателя комнатных путешествий подробного отчета обо всех деталях экспедиции, имеют полное право захлопнуть «Путешествие вокруг моей комнаты» и отложить книгу, не без оснований полагая, что их в некоторой степени обманули.
Тем не менее работа де Местра, при всех ее недостатках, является весьма убедительным доказательством правоты одного принципиально важного постулата: удовольствие, которое мы получаем от путешествия, скорее всего, в гораздо большей степени зависит от того, в каком настроении и состоянии души находится путешественник, чем от того, куда именно он едет. Если бы нам удавалось в нужный момент настроить себя на волну путешествий, не выходя при этом из дома, то мы увидели бы много нового и интересного в своем ближайшем окружении. Собственный дом и родной город могли бы привести нас не в меньший восторг, чем величественные горные перевалы или кишащие бабочками джунгли гумбольдтовской Южной Америки.
Что же это такое — настрой на поездку или, даже шире, образ мысли, свойственный путешественнику? Важнейшей характеристикой подобного состояния ума, несомненно, стоит признать восприимчивость ко всему новому и незнакомому. Настоящий путешественник посещает новые места со смирением в душе, готовый признать их красоту и внимать тому, что доведется ему увидеть и услышать. Такой путешественник отправляется в дорогу, точно не зная, что именно привлечет его внимание по пути и в точке назначения. Порой такие искренние, увлеченные самим процессом путешествия и познания туристы несколько раздражают местных жителей, когда, например, останавливаются посреди проезжей части на узкой улочке, чтобы получше рассмотреть какую-нибудь интересную деталь окружающего ландшафта. Такие туристы рискуют попасть под машину, потому что сходят с тротуара, задрав голову, чтобы попытаться запомнить все детали на каком-нибудь особо красивом фронтоне очередного административного здания. Столь же привлекательными для них могут оказаться и самые обыкновенные граффити на стенах. Приезжая в чужую страну, мы с интересом, как завороженные, присматриваемся ко всему, что составляет привычную среду обитания для местных жителей. В супермаркет мы заходим, как в музей, а местная парикмахерская и вовсе представляется нам театральной сценой, где разыгрывается потрясающе интересный спектакль. Мы «зависаем» над меню в ресторане и изучающе разглядываем одежду, в которой предстают на экране ведущие местных телевизионных новостей. Помимо заинтересованного внимания к современной жизни в чужой стране, мы, естественно, оказываемся готовы воспринять массу информации о ее прошлом в самые разные исторические эпохи. Мы готовы делать записи и фотографировать все подряд.
Дома же, в свою очередь, мы не ожидаем увидеть или узнать что-либо новое. Мы пребываем в полной уверенности, что в ближайших окрестностях нет ничего необычного и интересного. Основывается эта уверенность на одном-единственном — весьма сомнительном с точки зрения убедительности — доводе, что мы, мол, живем здесь уже давно и ничего интересного не видели. Нам кажется просто невероятной сама мысль, что, прожив где бы то ни было десять или больше лет, можно вдруг обнаружить в этом месте что-то занимательное и по-настоящему интересное. Мы привыкаем к собственному дому и становимся слепыми и глухими по отношению к нему и к его ближайшим окрестностям.
