— Получается, что самый, как бы сказать, насыщенный энергией цвет в человеческом спектре — это… фиолетовый? — спросил я, вспомнив в очередной раз физику.
— В терминах Среднего мира можно назвать его фиолетовым. Он предшествует непосредственно Белому Свету. За ним идет глубоко синий — цвет индиго, ну и так далее до красного. Эти цвета, правда, выглядят для шаманов по-другому, но схема примерно такая. Наверное, тебе Айын вчера объяснила.
— Да, она мне многое сделала понятным, — сказал я. — И про сложение Радуги Миров она мне тоже рассказала.
— Тогда мне будет еще легче объяснить тебе все до конца, — улыбнулся старик. — Так вот, проще говоря, у Виталия было много энергии именно фиолетового цвета. У него от природы был огромный дар — я встречал такой же только у своего учителя. Путь шамана он преодолел всего за каких-то шесть лет. Другие тратят на это десятки лет, некоторые — всю жизнь. Для сравнения, у тебя, разумеется, тоже есть фиолетовая энергия, но у тебя ее меньше, чем, например, у меня или у Айын, не говоря уж о Виталии. Я вижу, что в твоей структуре преобладает цвет индиго, это тоже достаточно высокий уровень и указывает он, по крайней мере, на возможность приобщиться к миру шаманов и понять его устройство. Именно этот уровень делает человека ищущим. Поэтому ты и смог выдержать испытание, которому подвергла тебя Лысая гора, а также выйти за пределы Среднего мира и увидеть Радугу Миров.
Мне было весьма лестно это слышать, но я понимал, что мы подходим к завершению, и испытывал нетерпеливое любопытство.
— Так что же все-таки с ним произошло? — в десятый, наверное, раз спросил я.
— Он достиг того, к чему стремился. Он прошел свой путь ищущего до конца и осуществил свое предназначение — обрел то, к чему стремился: целостность себя и бесконечную свободу. Он сложил Радугу Миров и превратился в Белый Свет.
У меня захватило дух. В это невозможно было поверить. Слышать такое просто вот так, сидя на свежем воздухе и попивая чай, было совершенно невероятно. Но теперь, после всего усвоенного, я мог воспринять это без того, чтобы моя крыша поехала. Етэнгэй был прав — не будь предварительной подготовки, такую информацию я усвоил бы только ценой своего психического здоровья.
— Это та самая исключительная возможность, о которой я упоминал, — вывел меня из оторопи его голос. — Достигнув определенного уровня и количества энергии, и самого ее качества, ищущий перестает быть человеком в обычном смысле слова, он становится кем-то другим. Я бы сказал, нашедшим. Хотя окружающие его люди не в состоянии этого заметить. Ему только остается осуществить синтез слагающих его энергий, то есть сделать то, что мы называем сложением Радуги Миров.
— А как происходит это сложение? — спросил я. — Что он делает для этого?
— Никто не может объяснить, как это происходит. Это великая тайна, может быть, самая большая из всех, которые ожидают человеческое существо на пути шамана. Можешь ли ты объяснить, как ты мыслишь и чувствуешь, как заставляешь свое тело двигаться? То, что делает нашедший перед тем, как сложить Радугу Миров, — это как бы концентрированная суть, максимум всех возможных чувств, мыслей и волевых импульсов одновременно. Но для того, чтобы достичь такого состояния, он прикладывает усилия всю предыдущую жизнь, накапливает энергию и повышает ее качество. Могу лишь добавить, что сам этот процесс похож на цепную реакцию — для нее нужна определенная критическая масса энергии определенного качества. Начавшись, эта реакция необратимо и очень быстро нарастает подобно лавине и охватывает все существо. Для нее нужен только толчок. В конце концов, все энергетические составляющие, способные принять участие в реакции, сливаются в один Белый Свет. То есть определенная часть того, что было структурой из разных цветов, становится тем же, что и та самая крохотная искорка в глубине нашего существа. При этом вся наша энергетическая структура вспыхивает, как спичка. Часть нашей структуры, которая не вовлеклась в реакцию, рассеивается в мире. А то, что получилось в результате синтеза, покидает этот мир, уходя в Белый Свет.
— Что же служит толчком? Неужели… — я внезапно понял.
— Да! Лысая гора — она дает толчок! Причем только тому, кто готов. Остальных она отвергает, убедительно показывая им, что они еще не готовы. Та энергия, которая сосредоточена там, действует как катализатор, запуская эту реакцию синтеза. Когда Виталий был готов, он ощутил зов Белого Света и пришел туда. И гора помогла ему сложить Радугу Миров. Он догнал радугу, стал частью Белого Света и ушел из этого мира.
— Постой, а как же все это должно было выглядеть в нашем мире? — Я еще не мог примириться с тем, что как будто бы удалось понять. — Он что, растаял в воздухе? Ведь не мог же он совсем ничего не оставить после себя?
— Представь себе, что человек ушел из жизни обычным, так сказать, естественным образом. Допустим, что потом его труп сожгли, скажем, в крематории. Что останется? — спросил Етэнгэй в свою очередь.
— Остаются пепел, зола, водяные пары, углекислый газ, естественно, — уж это-то я знал.
— Вот они и остаются от тела ищущего в этом мире, когда процесс сложения Радуги Миров завершен! При этой реакции выделяется огромное количество энергии, которая в Среднем мире является теплотой, жаром. Обычно эта теплота в Среднем мире, как результат жизнедеятельности организма, тепло самой жизни, выделяется понемногу — от рождения существа до самого его конца. А здесь вся скрытая энергия высвобождается разом почти мгновенно. Этого жара с избытком хватает для того, чтобы тело, опять-таки в терминах Среднего мира, просто сгорело, испепелилось — точно так же, как сгорают дрова в печке. В этом смысле здесь законы Среднего мира не нарушаются. Но скрытая сторона ухода из жизни здесь принципиально другая. Все, что остается, как я говорил, это та часть энергетической структуры — самая инертная часть, которая не участвует в сложении Радуги Миров. Как минеральная составляющая древесины, которая после сгорания образует золу. В Среднем мире это не что иное, как материал нашего тела.
— И что же тогда участвует в реакции и уходит из этого мира? Ну, то, что ты называешь искрой Белого Света, понятно, а какая часть нашего существа к ней присоединяется?
— А разве ты — это только твое тело? — спросил старик. — Никакой вообще организм не есть атомы или молекулы, из которых он состоит в данный момент. То, что слагает наше тело в данный момент, — это одно, а то, чем мы являемся по существу, — это совсем другое. Атомы постоянно входят и выходят из нас, и в нас самих они постоянно движутся. Мы постоянно ими обмениваемся с окружающей средой, и не только ими, не так ли? Но при этом сама наша биологическая организация остается постоянной. Любой организм — это, прежде всего, процесс, даже на уровне видения Среднего мира, а тело — это как бы незримая матрица, форма русла, в которой этот процесс протекает. Надеюсь, это не вызывает у тебя сомнений?
Я согласился. Конечно, он говорил, в общем-то, очевидные вещи, о которых я просто никогда не задумывался.
— А тем более это ясно, когда ты видишь, как все обстоит за пределами Среднего мира. Если бы ты мог видеть подобным образом постоянно, ты воспринимал бы любой организм как определенным образом организованный энергетический процесс, отличающийся от остальной среды собственными структурными и частотными характеристиками — более, образно говоря, энергонасыщенными, чем среда вокруг него.
— Хорошо, я готов принять, что это все возможно и реально произошло с Виталием, — через силу произнес я. — Но неужели он, зная для себя такую возможность, всерьез решил распрощаться с миром? Ведь, по сути, это самоубийство! Неужели он, так любивший жизнь, решил свести с ней счеты? Неужели он считал, что больше ему жить незачем?
— Я понимаю твою реакцию, это понять и принять трудно, — спокойно сказал Етэнгэй, — но здесь ты ошибаешься. К тому же ты знаешь о нем не все. Это ни в коей мере нельзя считать сведением счетов с жизнью. Он просто реализовал свой выбор. Он сделал это как раз потому, что любил жизнь, любил все ее тайны и относился к ней, как к большому путешествию. Он относился к жизни так, как она того заслуживает. И ушел потому, что не мыслил свое существование без свободы и познания неизвестности. А с другой стороны, у него был дар, который сделал такое путешествие возможным.
Я не нашел что сказать. Только понуро сидел, испытывая чувство подавленности.
Етэнгэй ободряюще похлопал меня по плечу.
— Не переживай! Самое лучшее, что ты можешь сделать теперь для Виталия, — это выполнить его просьбу. Он сам так выбрал, как выбирали другие до него. Все они знали, что назад дороги нет. Этот выбор сделан сознательно. Мой наставник ушел из мира таким же образом. И мне тоже было первое время больно от этой потери.
