А в моем, простите, в нашем отделе, где царит истинно командный дух, все обстоит иначе. Нам не нужны какие-то названия, поскольку мы при допросе используем только одно средство – острый ум. Молодость наших соперников из «Пуб Ёк» пришлась на войну или послевоенное время, поэтому их можно понять. Мы уважаем своих коллег, но в наше время допрос требует научного подхода, в котором главное – это получение долгосрочных и достоверных результатов. Конечно, иногда методы физического воздействия бывают нелишними, но они должны быть тактически оправданными и применяться в определенные моменты после установления с подозреваемым длительного контакта. А боль, этот взмывающий ввысь белый цветок, в нашем случае можно использовать лишь однажды. Истинную, продолжительную, ничем не прикрытую, изменяющую человека боль. И поскольку все в нашем отделе окончили Университет Ким Ир Сена, мы испытываем особые чувства к пожилым профессорам, даже если они преподавали в местном колледже города Кэсона.
В отсеке для допросов мы усадили нашего профессора в одно из удивительно удобных кресел, предназначенных для ответа на вопросы. Эти кресла для нас производит одна сирийская компания – они похожи на стоматологические, с подлокотниками и подголовниками, обтянутые светло-голубой кожей. Правда, рядом с креслом стоит установка, заставляющая людей нервничать, так называемый «автопилот». Полагаю, что на этом перечень используемых нами инструментов заканчивается.
– Я думал, вы узнали все, что хотели, – проговорил профессор. – Я ответил на вопросы.
– Вы чудесно отвечали, – подтвердили мы. – Просто замечательно.
Затем мы показали ему составленную нами его биографию на 212 страницах, основанную на информации, полученной в ходе многочасовых бесед с разными людьми. Там описывалась вся жизнь профессора, начиная с его самых ранних воспоминаний, – учеба, важные события в жизни, успехи и неудачи – полная документальная хроника его существования до момента водворения в Подразделение 42. Профессор с нескрываемым удивлением пролистал биографию. Мы переплели документ, как переплетают докторские диссертации, что придало биографии поистине профессиональный вид. Сотрудники отдела «Пуб Ёк» просто били бы подозреваемого до тех пор, пока он не признался бы в использовании радиоприемника, даже если это было и не так. В отличие от них, наша команда изучает всю жизнь подозреваемого, со всеми ее тонкостями и мотивациями, впоследствии описывая ее в одном-единственном томе, отражающем всю сущность человека. Если у вас есть биографии субъекта, то между государством и гражданином не остается преград. Это и есть гармония, та идея, которой служит наша нация. Безусловно, временами от некоторых историй из жизни наших субъектов буквально захватывает дух, и на сбор сведений о них иногда уходят целые месяцы, но вечность – это как раз тот ресурс, в котором Северная Корея не испытывает недостатка.
Мы подключили профессора к автопилоту, и он удивился тому, что начал испытывать боль. Его лицо выражало отчаянное желание понять, чего мы от него хотим и что он должен сделать, но его биография была завершена, и вопросов к нему больше не осталось. Профессор с ужасом наблюдал за тем, как я протягиваю руку к карману его рубашки и вытаскиваю оттуда золотую шариковую ручку – подобный объект способен пропускать электрический ток, от которого может загореться одежда. В глазах профессора промелькнула мысль – он больше не профессор, и ручка ему уже никогда не понадобится. Еще совсем недавно, во времена нашей молодости, случалось, что такого профессора вместе с его студентами могли расстрелять прямо на стадионе. Это могло произойти ранним утром в понедельник, еще до начала рабочего дня. А когда мы учились в колледже, заключенных, как правило, отправляли работать в шахты, где они могли просуществовать не более шести месяцев. Сегодня же многих наших субъектов умерщвляют для того, чтобы получить донорские органы.
Безусловно, когда шахтам требуются рабочие, мы без всяких возражений передаем туда своих подследственных, но считаем, что люди, подобные профессору, способны счастливо прожить остаток своей жизни, трудясь на благо нашей нации. Поэтому мы повышаем уровень боли до невообразимых пределов, мышечной боли, меняющей восприятие. Такая боль образует пропасть в личности человека – если профессору удастся перепрыгнуть ее, он станет совсем другим и через несколько недель превратится в старательного деревенского труженика. Возможно, мы даже подыщем ему какую-нибудь вдову, которая сможет его утешить. Другого пути нет: новую жизнь приходится получать в обмен на старую.
А пока нашему профессору нужно побыть наедине с собой. Мы отрегулировали автопилот, который отслеживает все жизненные показатели субъекта и пронизывает его тело смодулированными волнами боли, закрыли за собой звуконепроницаемую дверь и направились в библиотеку. Мы снова увидимся с профессором после обеда, когда он будет смотреть на нас расширенными зрачками, стуча зубами, и поможем ему одеться перед дальней дорогой.
На самом деле наша библиотека – это просто хранилище, но всякий раз, когда наш отдел приносит сюда новую биографию, я люблю совершать небольшую церемонию. Простите, я снова использую это презренное личное местоимение, чего стараюсь не делать на работе. Стены библиотеки от пола до потолка заставлены полками. Полки также стоят рядами по всей комнате. В обществе, где самая важная роль отводится коллективу, только мы подчеркиваем ценность каждого отдельного человека. Что бы ни происходило с нашими субъектами после допросов, все они остаются в этой комнате. По иронии судьбы ни одному среднестатистическому гражданину, ни одному среднестатистическому дознавателю никогда не предоставляется возможность рассказать о своей жизни. Никто не спрашивает их о любимом фильме с актрисой Сан Мун, никому не интересно, что они любят больше – пшеничные кексы или пшеничную кашу. Нет, жестокая правда состоит в том, что этой огромной чести удостаиваются лишь враги нашего государства.
Мы поставили биографию профессора, воздав ему скромные почести, на полку рядом с биографией танцовщицы, которой занимались на прошлой неделе. Она буквально заставила нас рыдать, рассказывая, как ее маленький брат лишился глаз, а затем, когда мы включили автопилот, ее руки и ноги стали подниматься, выписывая в воздухе грациозные, ритмические жесты, как будто танцовщица в последний раз пыталась поведать нам свою историю с помощью движений. Теперь вы понимаете, что понятие «допрос» совершенно неприменимо к нашей работе, допросы – это неуклюжий пережиток эпохи «Пуб Ёк». Когда последний сотрудник отдела «Пуб Ёк», наконец, отправится в отставку, мы подадим прошение о переименовании нашего отдела в Подразделение по составлению биографий граждан.
Наконец вернулись запыхавшиеся стажеры Кью-Ки и Чу Чак.
– Там уже отдел «Пуб Ёк», – сказала Кью-Ки.
– Они первыми добрались до Командира Га, – добавил Чу Чак.
Мы бросились наверх. Когда мы зашли в комнату для задержанных, сержант и его подчиненные как раз собрались уходить. Сержант руководил отделом «Пуб Ёк», и мы не питали к нему теплых чувств. Лоб у него выдавался вперед и уже в семнадцать лет он обладал телосложением гориллы. Мы называли его Сержем. Его настоящего имени я не знал.
Он стоял в дверном проеме, потирая ладони.
– И этот человек – национальный герой, – произнес сержант, качая головой. – Куда катится наша страна? Неужели у людей совсем не осталось понятия о чести?
На лице сержанта были видны следы побоев, из его носа капала кровь.
Кью-Ки потрогала собственный нос.
– Похоже, ребята, Командир Га отделал лучших из вас.
Эта девчонка Кью-Ки – такая нахалка!
– Это не Командир Га, – ответил Серж. – Но он действительно ловко нас провел. Сегодня вечером мы отправляем его в яму. Покажем ему свои уловки.
– А как же его биография? – воскликнули мы.
– Вы что, не поняли меня? – рявкнул Серж. – Это не Командир Га. Этот парень – самозванец.
– Тогда вы не будете возражать, если с ним поработает наш отдел? Мы лишь хотим выяснить правду.
– Правда содержится не в ваших дурацких книгах, – ответил Серж. – Ее можно увидеть только в глазах человека. И почувствовать здесь, в своем сердце.
Лично мне было жаль Сержа. Он был старым крупным человеком. Для того чтобы стать таким, нужно в детстве есть много мяса, а это, скорее всего, потребовало сотрудничества с японцами. Все, кого Серж встречал в своей жизни, подозревали его в этом независимо от того, симпатизировал он япошкам или нет.
– Да, можете его забрать, – сказал Серж.
– В конце концов, в кого мы превратимся, лишившись чести? – добавил он, но как бы не относя к нам слово «мы». Он уже собирался уходить, но затем вновь вернулся.
