Стамбул, Стамбул… это действительно так, други мои. Некогда и Царьград славный был полон гомону греко-славянского, православного… а затем пришли иные языци и народци… и пошло, и понеслось… и остались в святови-зантийской земле одни сплошные турки… кто останется в святорусской земелюшке — чечены? азебарджаны (как говаривал ставропольский немец Михель Горбачёв) или «не имеющие национальности»?[47] Это только Аллах знает и пророк его Мухаммад… Святую Софию в Святом Константинополе быстрёхонько под мечеть переоборудовали, так и в московском Стамбуле Храм Христа Спасителя переделают в приют благой для правоверных… (и правильно сделают, пить меньше надо и за подкладками не гоняться!)… и будет тогда наш навеки народноизбранный мэр туда в чалме ходить и долгополом халате. Большой политик! Уважаимый чалвэк!
Новый век не для старых русских.
Мы «мышкины», брат, мы здесь все на Руси «идиоты», такой уж расклад, и не нам его, видно, менять… Заботы и хлопоты, Федор Михалыч, оставим пустые заботы, уж мы отзаботились, нам ли себя укорять. Ах, Федор Михалыч, нас двое с тобой и осталось, кто знает, кто помнит, что стольным в России Царь-град. И жалости нет, и какая там, к дьяволу, жалость: кругом смердяковы, их век, ты накликал его, так-то, брат! Век черный и злой, мы с тобой ничего не попишем. Россия была, при тебе… А при мне ее нет. Спаситель ушел навсегда, ощутив среди нас себя лишним. Пришел Инквизитор судить и карать этот свет. Ты в каторге гнил. Бог тебе и судья и заступник. И ты перед Богом судья и заступник всем нам. Но ты не моли Богородицу — грех наш вовек неискупен, И ты не проси у Всевышнего, пусть нам воздаст по делам! Мы в каторгу сами Россию свою обратили, и нет нам прощенья, молчи, не тревожь себя, брат! Мы бесов в себя и во храмы свои запустили, и бесы нас кружат! И бесы над нами царят! Твой век золотой — только сон, беспробудный и странный, что снится похмельным в беспамятстве чуждых пиров. Мы бедные люди, мой брат, и нас нету, увы, между званных, чума правит пиром… Но мы вне пиров и миров. Ах, Федор Михалыч, вставай, поднимайся, дружище, нам места здесь нет — нет пророков в отчизне родной.
Вставай и пойдем, по руинам пойдем, пепелищам… Ах, Федор Михалыч, вставай и пойдем, дорогой.
Такой вот мудрствующий Екклесиаст третьего тысячелетия от Рождества Христова: «… видел я место суда под солнцем, а там беззаконие; видел место правды, а там — неправда…»
И много, много народноизбранных президентов.
Да, я пишу этот ненормальный, сумасшедший роман, только потому что я один вижу, что России больше нет, что она погибла… И что никто за неё не отомстит. Ни олигархи, ни бизнесмены, ни бизнесвумены, ни бизнес-киндеры, ни банкиры… просто по определению; ни пре-зидентии, ни патриархии, ни депутарии, ни министрели, ни министролли… ибо они продажные шкуры; ни патриоты… ибо их в Россиянии нет; ни армия… ибо она носит американские ботинки на шнурках и перенацелена прези-дентиями с внешнего врага на «внутренних террористов»; ни милиция… ибо она занята охраной наших кавказских братьев торгово-пиво-водочно-табачно-наркотической национальности; ни наши партнеры по НАТО… ибо они и Россиянии) видели в гробу; ни народонаселение, которому, как писалось выше, всё по херу, было бы пиво кавказского разлива, презервативы с крылышками, папуасские сериалы и подкладки с толстым-толстым слоем шоколада; ни юные поколения телепузиков и гарри-поттеров; ни престарелые кадры коммунаров-гапоновцев… никто… кроме настоящих, честных русских бандитов… которые рано или поздно снимут с предохранителей свои русские акаэмы-«калаши»… и скажут: «Ну, всё суки! Время ваше вышло!»
Поэтому я и пишу про Кешу.
Херр Перепутин очень любил детей. Особенно своих двух дочурок. И поэтому он разговаривал с ними только на немецком, и учились они в немецких лицеях. В Россиянии были два немецких лицея. По одному на каждую ученицу.
А ещё в Россиянии было пять миллионов беспризорников. Они никак не хотели кататься на горных лыжах в Альпах, заниматься джиу-джитцей, тэквон-до и учиться в лицеях. И тогда Калугин подписал указ о планомерном и последовательном усыновлении в Итальянию, Парижа-нию, Стамбулию и Заокеанию всех этих ужасных, ну совсем не нужных Россиянии беспризорников — кого в «модели», кого в бордели, кого на органы… Экономику надо было подпитывать. Да и вечно голодные олигархи над президентиевым ухом зубами клацали.
Поп Гапон, утверждая указ в Полубоярской Думе, так и сказал, угрюмо, по-рабочекрестьянски:
— Экономика, понимать, должна быть экономной! Нам Талибастанию нечем кормить и восстанавливать, вон, опять сто колонн и тыщу самолётов послали да две тыщи госпиталей развернули… это вам не хрен моржовый, а участие в антитеррористической операции, понимать! А туг своих террористов пять миллионов по подвалам растёт! А нашим партнёрам органов не хватает… Всяких отщепенцев предупреждаю, визы в Заокеанию и командировочные хрен получите!
Доброе дело одобрили всем миром.
А Перепутингу очередной бюст на родине поставили. И самый большой россиянский стадион в его честь переименовали. Даже вывеску повесили «Лужниковский Вещевой Рынок» имени херра Перепутина.
На радостях народонаселение переизбрало своего любимца на очередной бессрочный срок.
«А то государство, представителей которого нам по телевизору показывают, все эти министры, кандидаты, депутаты… все это штопаные гондоны, вот и всё…»
Из фильма «Нежный возраст»
— Его шлепнули шесть лет назад, — сказал Кеша, — и он сам был штопаным гондоном, иначе бы не вязался с чеченами. Они его и пришили. Но сказано верно…
Верно. Конечно, верно. Но кто мог бы подумать лет пятнадцать назад, что страной будут править штопаные гондоны. Шпана!
Эх, Кеша, Кеша. Не с тебя ли я писал ветерана аранай-ской войны, рецидивиста и беглого каторжника Иннокентия Булыгина… Не помню. Но больно уж похожи. Чем? Да тем… Оба русские. Сейчас мало русских осталось. И много говна — шпаны, выблядков перестройки и штопаных гондонов. И ещё просто жвачных, которые жуют.
Пятнадцать лет назад, и двадцать, и тридцать, и сорок я всё ловил себя на мысли — непонятно, непостижимо, необъяснимо: выходит, мы первое поколение за всю историю Земли-матушки, которое не знает и не будет знать — да! — войны. До нас воевали все — и отцы, и деды, и прадеды, и прапрадеды… на каждое поколение была своя война… И вдруг нате вам — прервалась цепь. И настал золотой век… Тогда равновесие казалось незыблемым, абсолютно незыблемым… любые серьёзные войны исключались. Мощь России была несокрушимой, фантастической, сверхреальной…
И вдруг мы оказались в нокауте, на лопатках, по уши в дерьме! и не коммунары номенклатурные вовсе, как им грозили «прорабы перестроек» (коммунарии-то и стали самыми махровыми демократорами и приватизариями)… а мы, все прочие, народишко неотесанный, триста миллионов тупых и наивных совков. В таком дерьме, что сиди и не рыпайся!
Третья Мировая свершилась в одночасье.
И наши правители проорали всё!
Абсолютно непобедимая держава рухнула сначала на колени, потом лицом в грязь… мириады злобных карликов-лилипутов вонзили в неё свои булавки. А из спины торчал огромный нож с чёткой гравировкой: «Мировой демократии от советского правительства и ЦК КПСС».
Да, это они, а никакие не спецслужбы запада, и не масоны, и не жиды-вредители сокрушили Тысячелетнюю Державу, сдали самое мощное в мире государство. Сдали, «чтобы красиво тусоваться», как сказал один брайтон-ский водитель-еврей из фильма «Брат-2».
Брат Данила, где ты со своим самопалом?! И почему ты стреляешь не тех… Ничего, ежели не сопьёшься, не продашься — через десяток лет станешь Кешей, Иннокентием Булыгиным, который знает, кого стрелять…
А кого сечь.
Холопов надо сечь на конюшне.
Но холопы правят нами и сами секут всех.
Век страшный и злой…
Эти твари, чтобы вдосталь жрать импортной колбасы, пить от пуза сладкой мочи демократии «пепси» и подкладывать своим сукам подкладки с крылышками, продали Великую Империю с потрохами — за кулёк жвачки, пару джинсовых штанов, три памперса и ворованный у сирот дворец на Рублевке.
От полнейшего охерения народонаселение ничего не поняло. Ему сказали: всё нормально, терпите, скоро заживете как немцы и заокеанцы
И все заорали истошно: «Уряя-я-яааа!!!»
Все очень хотели быть папуасами, итальянцами и неграми.
Народонаселение проорало Россию вместе со своими правителями, которых оно стоило.
И миру явилась Россияния.
В обычной жизни страной Эрэфией управляли мудрые реформаторы, убежденные сторонники общечеловеческих ценностей, гаранты конституции, дальновидные государственники-державники, члены «большой восьмерки», борцы с «международным терроризмом» и прочие достойные члены демократического формата.
