Я вытащил ещё какие-то мелочи, непонятно что – обрывки шкур, что ли, ржавый металлический прут, несколько глиняных черепков.
– А что ты тут хотел ещё найти? – успокаивал меня Лёша: видимо, у меня был очень расстроенный вид. – Хорошо, хоть это сохранилось. А то, что тут костей нет, так это понятно: коряки обычно сжигали погибших – и своих, и чужих. Или вообще оставляли на съедение зверям и птицам…
– Но почему они не взяли себе вот этот нож? – Дятел покрутил пальм в руках. – А это, наверное, какой-то деталью пищали было, – он разглядывал ржавый стержень.
– До сих пор старые тундровые люди накладывают табу на вещи покойников, – объяснил Лёша. – А в те далёкие времена всякие запреты и подавно соблюдались. Разве можно пользоваться вещами мельгытангов? Нельзя! Так думали люди. Вот и бросили добычу в топь, а погибших отдали, как водится, воронам – пусть птицы помогут чужакам подняться в яранги их верхнего мира…
– Наивно, – возразил Дятел. – Если следовать этой версии, то и жилище мельгытангов коряки специально засыпали землёй. Почему не сожгли? Ведь могли придти другие мельгытанги и уличить аборигенов в преступлении.
– Да никто не засыпал это зимовье, – объяснил Лёша. – Оно само засыпалось землёй: приглядитесь, она и сейчас осыпается с холма…
Но я не дослушал их разговор. Мне очень захотелось побыть одному. Я отошёл от костра и, натыкаясь на высокие кусты шеломайника, побрел в траве к холмику и уселся на поваленный ствол лиственницы. Воздух пах ароматом времени, и снова мне показалось: когда-то давным-давно всё это видел – и реку Парень, и горные вершины на горизонте, и вот этот удивительно русский пейзаж: тихий ручеёк, камень-валун, над ним склонились кудрявые ивы, а поодаль – горделивая тоненькая берёзка, под которой колыхались на ветру какие-то жёлтые цветы, похожие на лютики. Может, три сотни лет тому назад точно такую же картину увидел и мой предок Анкудинов. Я очень хочу, чтобы он всё-таки оказался моим прямым предком.
А потом… Ну, что интересного было потом? Да ничего, пожалуй. Мы снова отшагали километров тридцать назад, и Дятел отвёз нас на своём тракторе к Пенжине (на этот раз Лёша, кстати, не упирался: дорога оказалась старой, наезженной геологами), и ещё два дня мы жили в стане рыбкооповских рыбаков, дожидаясь прихода катера. А потом… Ну, была взбучка от Вэ И. Но материалы, которые я всё-таки написал, ему понравились, и редактор простил нас с Лёшей, и даже выписал повышенный гонорар.
А ещё… Ну, не знаю, стоит ли об этом. В общем, все знакомые, как узнали, что мы вернулись, сразу же или прибежали в редакцию, или позвонили, или заскочили ко мне вечером. Только ОВ почему-то этого не сделала. И я тоже почему-то ей не позвонил. Но на второй день я пошёл в библиотеку – надо было найти кое-какую историческую литературу, чтобы закончить первую часть своего очерка. И там, за стендом, наглухо заставленным книгами, я увидел голубой костюм – его ОВ привезла из Петропавловска-Камчатского, и ни у кого в Каменном такого не было. Непроизвольно я потянулся к ней, и хотел поцеловать, но мы почему-то лишь стукнулись лбами. «А! Привет! – сказала ОВ. – Наслышана, наслышана о твоём путешествии. Чудненько прогулялись!» В её голосе была отчуждённость, и она слишком напряженно улыбалась. «Я рада тебя видеть. Мог бы и позвонить…» Но она говорила всё это так, что я понял: это неправда.
Ольга Владимировна, вы тут?
Мужской голос прозвучал как гром среди ясного неба.
– Да, Виктор Тимофеевич, – быстро сказала ОВ и, глянув на меня, шепнула: Это наш новый сотрудник. Я ему помогаю искать стихи Вийона. Где-то тут был такой зелёненький томик…
– А я задержался на приёме, – жизнерадостно сказал Виктор Тимофеевич. – Много было пациентов.
И он вошёл в наш закуток. Высокий, статный, светловолосый, голубоглазый. Ну что ж, племенной красавец прямо!
– А это Игорь, знакомьтесь, – сказала ОВ. – Бумагомаратель из здешней «брехаловки» – так народ районную газету называет.
– Счастливо! – я изобразил широкую улыбку и как бы не заметил его протянутой руки.
И развернулся. И, не оборачиваясь, пошёл к выходу. Хотя, чёрт возьми, мне очень хотелось, чтобы ОВ окликнула меня и сказала, что пошутила насчёт «бумагомарателя» и «брехаловки».
Но она не окликнула. А я не обернулся.
Впрочем, всё это вам, наверное, неинтересно. Как, скорее всего, не интересно и то, что найденные нами вещи послали на экспертизу и музееведы установили: это ХУП век, всё подлинное. Ну, а насчёт того, кому они принадлежали – Анкудинову ли, Попову ли, другому ли какому отчаянному храбрецу – этого пока никто не знает.
Но, может быть, вы всё-таки поняли, зачем я рассказал всю эту историю. Если и в вашей крови есть хоть один-единственный атом, оставшийся от незнаемых предков, однажды вы тоже до безумия, до смерти обязательно должны захотеть узнать, кто вы и зачем, и понять себя, и определить своё место на земле. Вот, собственно, и всё.
1982 г, 2003 г., 2014 г.
ДВЕ «СКАСКИ» ВЛАДИМИРА АТЛАСОВА
Сведения об открытии и завоевании Камчатки Владимиром Атласовым, которые существуют как в работах историков, так и в литературных произведениях, основываются преимущественно на части некоторых официальных документах Сибирского приказа и некоторых летописях. Показания самого Атласова о знаменитом камчатском походе 1697 – 1699 гг. как-то не принимались во внимание: они долгое время были не доступны широкому кругу исследователей. Например, часто использовались челобитные самого Атласова, описания Камчатки, записанные сибирскими летописцами в качестве «Атласовскаго разсказа». Но в них мало сведений о первом Камчатском походе этого землепроходца.
Вот почему становится понятным большое значение найденной исследователем Н. Оглоблиным в архивах бывшего Сибирского приказаподлинной «скаски» В. Атласова о первом Камчатском походе, записаннойсего слов 3-гоиюня 1700 года в Якутской приказной избе. Она собственноручно скреплена самим Атласовым. В этой «скаске» он довольно подробно рассказывает овсех обстоятельствах своего прославленного похода. «Благодаря этому разсказу приходится многое изменить и дополнить, а другое отбросить в наших сведениях об открытии и завоевании Камчатки», замечает по этому поводу Н. Оглоблин.
На его взгляд, не менее ценна и другая найденная им вторая «скаска» Атласова. Это, собственно, то описание Камчатки, которое фигурирует в сибирских летописях как «разсказ» самого землепроходца. «Но самое беглоесравнение летописнаго текста с оригиналом Сибискаго приказа ясно говорит, что под пером сибирских летописцев разсказ Атласова подвергся многим искажениям, пробелам и вставкам», – справедливо замечает Н. Оглоблин. Он опубликовал полный текст первой и второй «скасок» ВладимираАтласова. Привожу эти публикации, поскольку они значительно расширяют представление не столько о литературном герое Атласове, как я его представлял, а об Атласове – реальном историческом лице. Сами по себе эти «сказки» – захватывающая история путешествий.
Первая «скаска» Вл. Атласова, 1700 года
208 году, июня в 3 день, явился в Якутцком в приказной избе, перед стольником и воеводою Дорофеем Афанасьевичем Траурнихтом да перед дьяком Максимом Романовым Якутцкий пятидесятник казачей Володимер Отласов и сказал:
В прошлом в 203 году, по указу великого государя, посылан был он Володимер с служилыми людьми за Нос в Анандырскоезимовье, для государева ясачного сбору. И собрав казну великого государя в Анадырском с ясачных Юкагирей на 205 год, выслал в Якуцкой город с служилыми людьми. И после ясачного платежю, в том же 205 году, по наказной памяти, пошел он Володимер из Анандырского на службу великого государя для прииску новых землиц и для призыву под самодержавную великого государя высокую руку вновь неясачных людей, которые под царскою высокосамодержавною рукою в ясачном платеже не бывали. А служилых де и промышленных людей ходило с ним Володимером 60 человек, да для соболиного промыслу Анандырских ясачных юкагирей 60 человек.
И шли де они из Анандырского чрез великие горы на оленях полтретьи недели и наехали подле моря к губе на Пенжинереке в Акланском и в Каменном и в Усть-Пенжинском острожках неясачных седячих пеших коряк человек ста с три и больши, и призвал их под государеву самодержавную высокую руку ласково и приветом, и собрав с них ясак лисицами красными, выслал в Якуцкой с служивыми людьми с Олешкою Пещерою с товарищи. А бою де у них с ними не было, потому что по государской участе (sic) учинились они неясашные коряки покорны.
