Спасский проснулся с первыми проблесками зари и настежь распахнул окно. Частица деревенского утра, не задумываясь, заглянула в гости, поделившись с уютной комнаткой накопленной за ночь свежестью. Заёрзал на койке Санька, почувствовав озноб от утренней прохлады, и с головой спрятался под одеяло. Андрей улыбался в открытое окно и нежился от прикосновения юного, слегка тронутого солнцем воздуха. Он смотрел на раскачивающиеся верхушки деревьев синеющего вдалеке леса, на Анютины Глазки в своём палисаднике, на отрезок дороги, на то, как в доме напротив баба Фёкла открывала ставни, на гусей дяди Миши Назарова, которые, вытянув длинные шеи, помчались с гагаканьем на протоку. Он смотрел на всё это и подумал, что рассветы в деревне могут врачевать душевные и телесные недуги, исправлять негодяев, переделывать трусов в храбрецов.
— Вывезти бы город на пару недель сюда, чтоб подышали, отдохнули от своих хрущёвок. Бабушку им мою приставить с её отменными пирогами и вечным брюзжаньем, с её пензенскими словечками, сохранившимися с тех пор, когда семьи жили патриархальным укладом, ели деревянными ложками и колядовали на Рождество. Её рассказы о былых временах никого бы не оставили равнодушным.
— Что ты шепчешься там опять? Тихо сам с собою, — с недовольством в голосе пробурчал Санька, откинув одеяло. — Крыша твоя, как я вижу, давно уже укатила, только тебя прицепом забыла прихватить… А надо бы.
— Не начинай. Что ты, в самом деле.
— Короче, тебе нужна девчонка, иначе свихнёшься, — вынес вердикт Санька. — У меня несколько есть на примете. Я это дело запросто обстряпаю. Хочешь?
— Не до этого мне.
— Ну и дурак!.. А, хочешь, голую правду перед тобой сейчас выложу?
— Давай, — сказал Андрей.
— Без обид?
— Без обид, но, боюсь, тебе нечего будет прибавить к тому, что я давно уже знаю.
— Праздник прошёл и в том, что он состоялся, во многом твоя заслуга, — начал Санька. — Я наблюдал за тобой, долго наблюдал. И вот тебе моё умозаключение, так сказать. Ты страшный человек на самом деле. Нет, ты такой же как все. Тебе хочется того же, чего и другим: красивых женщин, развлечений, дорогих машин. Помнится, одно время ты это практиковал. Но вся разница между нами в том, что ты можешь себе позволить многое, а я нет. Из-за этого тебе уже не надо ни женщин, ни развлечений, ни хороших машин. Тебе, пресыщенному парню богатых родителей, достаточно того, что все в курсе, что ты можешь себе позволить всё, что угодно. Ты прекрасно образован, не глуп, разбираешься в людях, и видишь, что оттопыренным от бабок карманом не сможешь завоевать симпатий людей, а только лишь чёрную зависть. Ты мог бы всех купить…
— Заткнись, — сказал Спасский с перекошенным от злобы лицом.
— Чё? Заколола? Правда — она такая! Да, ты мог бы всех купить, но над тобой бы за спиной подтрунивали, — а ты ведь не хотел, чтобы смеялись над дойной коровой? Да же? Бац — и ты набрасываешь на себя личину мирового парня, борца за счастье людей! Ха-ха. Тяжело было?
— Нет, — огрызнулся Спасский и покраснел.
— Верю, потому что силы воли у тебя хоть отбавляй. Ты молодец! Справился! Я бы не смог! Клянусь!.. Сначала было тяжело. Кстати, а когда начал? С той пресловутой бойни в июне?
— Раньше, — бессвязно прошептал Спасский.
— Намного раньше?
— Да.
— Вот это личность. Не думай, я не насмехаюсь. Как же ты выдержал? Не отвечай — знаю! Сначала ты находил наслаждение в том, что страдал от всеобщего непонимания. Ты был уже на пределе, когда вдруг к тебе потянулись люди. Не ожидал от них?.. Верю! Ты тяготился терновым венком, который собственноручно на себя повесил, но всё-таки жил так, как было надо, а не так, как хотелось… Затем привык!.. И даже изменился!.. Но повесил нос! Не надо сбрасывать меня со счетов, я всё прекрасно вижу.
— Если бы ты был вчера в лесу… Я другим стал после встречи с одним человеком.
— Хороший старик. Мудрец, одним словом. Я испугался, так как он увидел меня раньше, чем начался ваш разговор. Думаю, он хотел, чтобы я остался. Я ни черта не понял из вашей беседы, но, по-моему, вы оба были правы. Кто-то чуть больше, но это не имеет значения. В конце вашего разговора старик понял, что ты будешь продолжать движение в выбранном направлении, но… по инерции. А законы физики прозрачно намекают, что тело, увлекаемое по инерции, неминуемо остановится… И ты думаешь, что я позволю ему стопорнуться? Тут ты гопника Саньку недооценил. Что там у нас по плану? Бизнес? Грибочки? Я за любой кипиш, кроме голодовки.
— Не сможем, — сверкнув глазами, бросил Андрей, но по хлёсткому тону брата Санька определил, что всё они смогут.
— Тогда я пущу тебе пулю в лоб из твоей же газовой хлопушки, а потом застрелюсь сам. И пусть все живут, как жили. По рукам?
— По рукам, брат! Счастье на всей планете не возможно…
— Но на конкретном участке — вполне, как ты часто бормочешь во сне, — перебил Санька случайной рифмой.
Радикальные реформы Спасского, проведённые в донельзя сжатые сроки, дали свои плоды. С недавнего времени нет-нет — да и зазвучит его имя на правах образца для подражания.
— Вот придёт Андрейка Спасский и всыплет тебе по первое число, — говорили матери нашкодившим малышам и, знаете, действовало, потому что любой трёхлеток на селе приблизительно с годовалого возраста ни в грош не ставит выдуманных Кощеев Бессмертных и опасается скорее старших братьев и сестёр, которые уважали городского, а уважение в несмышлёной детской головке — всё ещё синоним боязни.
О таком положении дел Андрей не догадывался. Его заботили другие проблемы. Во-первых, надо было съездить к отцу и попытаться выбить деньги — огромную по меркам провинции сумму. Во-вторых, "отвести", как выражалась его бабушка, поход, где будут произнесены последние слова перед намеченным бизнес-прорывом. В-третьих, разыскать хозяина компании "Морис" и постараться заключить с ним соглашение, устраивающее обе стороны. В-четвёртых, собрать ребят и обсудить с ними совместную работу с отрывом от штаб-квартиры. В-пятых, нужны были весы, машины, прицепы, ящики и много чего другого. Он надеялся, что с любым неучтённым фактом или форс-мажорным обстоятельством они справятся по ходу дела. В-шестых…
Это "в-шестых" нравилось Андрею больше всего, но и пугало его. Ему хотелось, чтобы его друзья стали капитанами и перенесли новые веяния на почву других деревень, в которых, безусловно, тоже жаждут сдвигов. Он с щемящим восторгом в сердце мечтал о том, что те, от кого все давно открестились, начнут своеобразную артподготовку перед немыслимым доселе общим выступлением, должным охватить целые регионы. Для этого требовалось одно: пример горстки людей из отсталого по всем социально-экономическим показателям субъекта Российской Федерации. И если всё получится, то он, Спасский Андрей, позаботится о том, чтобы о кайбальском образце узнали люди. Национальная идея, поиском которой занимаются лучшие умы, примет чёткую форму через самых, что ни на есть, обыкновенных носителей, — заурядных, ничем особо не выделяющихся парней. Попытка — не пытка. Главное верить в себя, а также в то, что ты не болтик, отвалившийся от динамо-машины, а большой важный механизм в механизме громадном.
— Ты закончил с поливом? — крикнул Саньке Андрей, вырвав за думами все сорняки на морковной грядке и даже немного самой морковки.
— Да вроде бы.
— Завтра — в город! Чую, что будет бой!
***
Антон Спасский был в прескверном расположении духа. В семейных трусах он утопал в кожаном кресле, и его изрядно выпирающий живот, не прикрытый рубахой, сейчас сильно напоминал не испещрённый проливами и плоскогорьями полуглобус. Однако, для точности описания следует отметить, что от макета планеты сохранилась большая половина, потому что там, где по всему располагается студёная Арктика, легко можно было поставить стакан с горячим чаем, не опасаясь какого-либо крена, грозящего на гладкой как яичко поверхности полуглобуса настроить пупырчатых гор и, в конечном счёте, растопить ту ледяную область, которую называют Антарктидой. Но как раз этого Владимир и не боялся, потому что какой дурак захочет без весомой на то причины подвергать опасности северный полюс, а тем более местами и без того тёплый южный.
— Лучше, наверное, теребить указательным пальцем пуп земли, который здорово сохранился, несмотря на все тектонические перипетии при моём рождении, — наверняка бы сказал Владимир, если бы узнал, какие сравнения мы осмелились употребить.
— Нет, — ответили бы мы ему, предварительно согласовавшись с политической картой мира, — это не пуп, а пупок, обрезанный как и у всех при рождении. И вообще тут должно располагаться пресноводное озеро Байкал, а не пещеристая выемка после пересохшей лужицы.
— Привет, папа. У нас с Санькой к тебе дело, — без предисловий сказал Андрей.
— На мильён рублей? — улыбнувшись, спросил отец.
— Нет, всего лишь на двести тысяч, дядя Антон, — сказал Санька.
