Я накрасилась тушью, глядя в то самое зеркало, перед которым мы с Анн-Мари красились когда-то, стоя вплотную друг к другу. Я пожалела, что у меня нет с собой другой одежды, но когда я ехала сюда, чтобы посмотреть в окно веранды Гаттманов, откуда мне было знать, что я проведу здесь целых три дня?
Мы позавтракали и вместе вымыли посуду. Периодически мы слегка касались друг друга, смотрели друг на друга, но ничего не говорили. Мы так много разговаривали в предыдущие дни, что теперь было приятно помолчать.
Потом мы стали готовиться к отъезду. Йенс снял с двуспальной кровати простыни и упаковал их в эксклюзивный чемодан из гофрированного алюминия. Ноутбук он уложил в специальную сумку, а принтер — в другую. Это заняло у него две минуты, и комната сразу приобрела такой вид, будто он тут и не появлялся. Остатки еды Йенс упаковал в полиэтиленовый пакет. Мой же багаж состоял из газетной вырезки и подаренного мне Йенсом текста.
Мы засунули вещи в машину. В последнюю секунду я нащупала в кармане куртки ржавый запасной ключ от дома. Я заползла под веранду и положила его обратно в раковину. Йенс сказал, что это излишне, поскольку ни Лис, ни Эва про раковину уже наверняка не помнили, но я настояла на том, что ключ необходимо вернуть на место. Пока я ползала на четвереньках, вдыхая странную смесь запахов моря и земли, и искала в потемках раковину, мне вдруг пришло в голову, что, говоря «излишне», Йенс, возможно, имел в виду «неудобно».
— Не беспокойся, — сказала я, отряхнув колени и руки и открыв машину. — Я больше ключом не воспользуюсь. Просто я считаю, что вещи следует возвращать туда, откуда ты их взял.
Он улыбнулся, но ничего не сказал и залез в машину.
Издали дом походил на самую обычную, ничем не примечательную одноэтажную виллу. Складывалось впечатление, что его просто выбросили на ровное место среди желтеющих лугов. Чуть подальше виднелся мелководный морской залив, в котором плавали лебеди.
Когда мы обогнули дом, стало видно, что он больше, чем казалось поначалу. От первого корпуса отходили еще два таких же флигеля, а между ними располагалась терраса с шелковистыми посеревшими досками и выступом камина. С этой стороны было много окон и дверей, и здание выглядело значительно приятнее и гостеприимнее.
Йенс прошел через террасу и легонько постучал в одну из дверей. Занавеска на ближайшем окне чуть отодвинулась. Я увидела Майю, которую наполовину скрывала белая хлопчатобумажная ткань. Возможно, сыграл свою роль и контраст между белизной занавески и темным цветом ее волос и кожи. Или то, что Майю было видно не целиком. Но лицо за оконным стеклом показалось мне невероятно экзотичным и чужим. В моих воспоминаниях Майя была не такой темной.
Она рассматривала нас одним глазом. Второй оставался в тени, за занавеской. Мне вспомнились сломанные игрушечные очки, которые были на Майе, когда я видела ее в последний раз, и в которых она тоже казалась одноглазой.
Тут занавеска вернулась на место и скрыла ее целиком. Я услышала приближающиеся к двери шаги. Вопрос, который я так и не сформулировала, но который невольно вертелся у меня в голове по пути сюда, снова ярко вспыхнул в сознании: «Она ведь не опасна? Она не буйная?» Я бросила быстрый вопросительный взгляд на Йенса. Он подмигнул мне и понимающе улыбнулся в ответ. Потом он посмотрел в сторону двери и сказал:
— Привет, Майя!
Я перевела взгляд туда. Она так тихо открыла дверь, что я даже не услышала. Майя стояла перед нами, очень худенькая и хрупкая, темнокожая, как африканка. Ее густые, чуть волнистые волосы были собраны в хвост, доходивший до пояса. На ней были джинсы и плотная красная футболка с длинными рукавами и белой эмблемой. Это была дешевая, некрасивая футболка, которую наверняка купили в каком-то супермаркете, но из-за темного цвета кожи самой Майи красная ткань прямо пылала, а дурацкие белые буквы светились, словно тайные символы. На ногах у нее были спортивные тапочки. Трудно было поверить, что ей двадцать восемь лет. Она казалась хрупкой, как четырнадцатилетняя девочка.
— Это Ульрика. Ты, наверное, помнишь ее, она жила в Тонгевике? — спросил Йенс.
Я неуверенно протянула руку. Я держала ее перед Майей всего лишь мгновение, но мне показалось, что прошла целая вечность, прежде чем она медленно подняла руку в ответ. Из чрезмерно длинного рукава футболки показалась ладонь: я никогда не видела такого тонкого запястья. Я легонько пожала ей руку. Мне показалось, что крепкое рукопожатие могло бы причинить Майе боль. Я чуть не рассмеялась, вспомнив о своем беспокойстве по поводу ее возможной буйности.
Йенс в качестве приветствия легонько прикоснулся к ее плечу.
— Можно мы на минутку зайдем? — спросил он.
Ее лицо ничем не выразило ни недовольства, ни радости. Майя словно бы не слышала вопроса. Но Йенс не стал переспрашивать, а просто терпеливо ждал. Тут Майя широко распахнула дверь и мягко скользнула в сторону, давая нам пройти.
— Спасибо, — сказал Йенс.
Мы оказались прямо в ее комнате. Она была просто и красиво обставлена: дерево светлых тонов и светло-розовый, солнечно-желтый и нежно-зеленый текстиль. Тут же имелся кухонный уголок и туалетная комната с душем. Комната оказалась большой. Я предполагала, что в ней едва смогут разместиться кровать и письменный стол, но там нашлось место даже для обеденного стола, мягкой мебели и — что меня поразило — для книжных полок, которые тянулись от пола до потолка и были настолько забиты книгами, что некоторые тома даже пришлось положить горизонтально, поверх других.
— Неужели… — Я пыталась подобрать нужное местоимение. Говорить о Майе в третьем лице было бы, пожалуй, невежливо. С другой стороны, ответить мне мог только Йенс. Но я все-таки повернулась к Майе. — Ты читаешь?
Майя стояла передо мной, вроде бы слушая и не отводя взгляда, но ее лицо, как обычно, абсолютно ничего не выражало.
— Она просто глотает книги, — ответил Йенс.
— Ого, — произнесла я с удивлением.
Я принялась читать названия книг. Тут стояло довольно много известной художественной литературы, которая присутствует почти на всех книжных полках.
— У тебя тут мило, — сказала я.
Мне действительно так казалось. Комната была обставлена со вкусом, гармонично и приятно. На комоде стояло оловянное ведерко с сухим вереском. На стене висело несколько акварелей с бухусленскими мотивами. Единственное, что несколько отличало жилье Майи от обычного дома — как я отметила чуть погодя, — это отсутствие ковров. Пол был покрыт линолеумом с мраморным рисунком цвета слоновой кости. Это придавало комнате южный колорит, контрастировавший со скандинавским интерьером.
— Как у тебя дела, Майя? — поинтересовался Йенс. — Все хорошо?
Вопрос утонул в ней, словно камень в колодце.
— Майя, — сказала я. — Ты когда-нибудь бывала дома у женщины по имени Кристина? Которая мастерила предметы из ракушек, костей и перьев?
Воздух завибрировал или мне показалось?
— Длинноволосая женщина, — продолжала я. — Когда ты была маленькой, ты жила у нее в доме? Она увезла тебя на байдарке?
Когда Майя на долгом выдохе выпустила воздух, из ее ноздрей вырвался какой-то слабый звук. На мгновение мне показалось, что за этой прелюдией последуют слова. Я пристально наблюдала за Майей, пока она делала вдох. Затем она опять точно так же медленно выдохнула через нос. Она дышала, словно спящий человек. Глубоко и спокойно. Но глаза были открыты, и она смотрела на меня в упор, не отводя взгляда. По ее лицу было видно, что она слушает и выжидает. Словно это она задала вопрос, а отвечать предстоит мне.
Секунды шли, тишина становилась все более тягостной и уже почти невыносимой. Когда Йенс ее нарушил, я испытала чувство благодарности.
— Ульрика здесь впервые. Ей, вероятно, хочется осмотреться. Не возражаешь, если мы немного походим по дому?
Йенс дал Майе три секунды, чтобы выразить неудовольствие или помешать нам уйти. Потом расценил ее молчание как согласие.
— Тогда мы так и поступим. Идем, Ульрика.
Мы вышли через другую дверь и очутились в коридоре. Майя осталась в комнате.
— Когда она научилась читать? — спросила я.
— Думаю, ей было лет одиннадцать — двенадцать. Мама тогда забрала ее из специальной школы, поскольку толку от этих занятий все равно не было. Она стала учить Майю сама. Испробовала разные методики обучения чтению. Майя не проявляла никакого интереса. Отказывалась переписывать буквы. Упорно держалась за язык рисунков.
— И что же?
— А потом мама просто обнаружила, что Майя умеет читать. Она сидела, держа перед собой книги и газеты. Поначалу мама думала, что это блеф. Решила проверить и стала писать ей записочки с просьбой принести те или иные вещи. И Майя приносила именно то, что требовалось.
