— Что она?
— Перерезала себе горло, — быстро, опустив глаза, произнес он. — Дома ее ждали трое детей… и все такое прочее.
Кэролайн конвульсивно глотнула, у нее перехватило горло при мысли о таком кошмаре.
— И ты подумал, что я… могу сделать с собой такое? — пролепетала она.
— Нет! Нет, родная, нет. Я просто беспокоился о тебе, вот и все.
Он за руку, как ребенка, отвел ее назад в спальню и сказал, что посидит с ней, пока она не уснет, но вскоре снова раздался его тихий храп, а Кэролайн так и лежала, глядя в потолок.
Она задавала себе вопросы. Непонятно было, куда Корин уходит на целый день. Прежде ей не приходило в голову задуматься об этом. Вечером за ужином он всегда давал ей отчет о прошедшем дне, но как знать, говорил ли он правду? Откуда ей было знать, много ли времени уходит на то, чтобы гоняться за отбившимися от стада животными, ловить скотокрадов, холостить бычков, случать жеребца Апача с племенной кобылой, чинить изгороди, пахать землю, сеять или жать пшеницу, косить сено… да мало ли что еще? И конечно же Корин без труда мог отправить Джо с каким-то заданием, если бы тот оказался на пути, а Сорока частенько уходила к себе за час-полтора до того, как Корин вечером возвращался домой. Иногда, а такое бывало очень часто, Кэролайн и знать не знала, где ее муж и где индианка. А то, как он тогда касался Сороки, как он положил руки ей на живот во время праздника в Вудворде… Вот о чем думала Кэролайн, когда лежала ночами, глядя в потолок, и когда сидела по вечерам в звенящей тишине, дожидаясь возвращения Корина. Стоило Кэролайн увидеть мужа, ее страхи улетучивались. Но когда его не было рядом, подозрения разрастались буйно, словно сорняки. Когда Сорока оказывалась у нее на глазах, Кэролайн успокаивала некрасивость индианки, то, насколько та нехороша собой. Ее утешало, даже радовало, что волосы у Мэгги грубы, фигура приземиста, а плоское лицо с нездешними чертами невыразительно. Она примечала такие вещи и вспоминала, с каким восхищением Корин всегда говорит о ее собственной красоте.
Но как-то жарким августовским днем, когда поднявшееся высоко в зенит солнце отчаянно палило, сжигая траву, даже это утешение было отнято у Кэролайн. Сорока стояла у кухонного окна, повернувшись боком так, чтобы удобно было упереться бедром в скамейку, и чистила морковь коротким острым ножом. Как обычно, она напевала. Невозмутимое лицо, быстрые ловкие руки. Кэролайн наблюдала за ней из комнаты сквозь открытую дверь, немного опустив книгу, которую якобы читала. Под звуки тихого пения индианки она начала помаргивать и чуть не задремала. Сорока отложила морковку и, глядя куда-то в пространство перед собой, положила руку на торчащий живот. На губах у нее блуждала легкая улыбка. Потом она снова запела и взялась за работу. Ребенок шевельнулся, догадалась Кэролайн. Он живет, двигается у нее внутри. Нервно сглотнув, Кэролайн тоже положила руку себе на живот, не просто плоский, а впалый, вогнутый. Ни аппетитной складочки, ни симпатичной полноты. Каким сухим, жестким и мертвым показалось ей ее тело по сравнению с телом Сороки — не полный колос, а шелуха, мякина, остающаяся от обмолоченного зерна. Кэролайн снова посмотрела на индианку, и горло у нее перехватило, да так, что она в самом деле едва не задохнулась. В потоке солнечных лучей, струившихся сквозь окно, густые черные волосы Сороки мягко сияли. Кэролайн вдруг как будто в первый раз увидела широкое и плавное закругление ее верхней губы, высокие угловатые скулы, чуть раскосые глаза, теплое свечение кожи. Сорока была сейчас настоящей красавицей.
Наутро, перед рассветом, когда Корин заворочался и начал просыпаться, Кэролайн на цыпочках вышла на кухню. Она налила в чашку холодного чая, отрезала два толстых ломтя хлеба от вчерашней ковриги и намазала их медом. Когда муж сел в кровати, моргая спросонья в графитно-сером предрассветном полумраке, Кэролайн подошла к нему с подносом.
— Завтрак в постель. Мне раньше всегда подавали завтрак в постель по субботам, — объяснила она, улыбаясь.
— Ох, спасибо. Я чувствую себя очень важной персоной! — Корин погладил ее по лицу и сделал большой глоток чая.
Кэролайн взбила у него за спиной подушки, чтобы он мог опереться о них.
— Посиди минутку, любимый. Еще рано, тебе можно не торопиться, — умоляющим тоном проговорила она.
— Рад бы, да ведь дело само не сделается, — с сожалением вздохнул муж.
— Ну хоть пять минут, — не отступала Кэролайн. — Поешь хлеба, я намазала его медом, который собрал Джо.
— Этот парень волшебно управляется с пчелами, — кивнул Корин. — Никогда я не видал ничего подобного. Просто подходит к гнезду, берет его в руки, и хоть бы разок его пчела ужалила.
— Может, и впрямь — индейская магия?
— Не то магия, не то шкура у него толще, чем у всех остальных, — пошутил Корин.
Кэролайн вспомнила суровый, непримиримый взгляд индейца, его непрощающие глаза, кожу, красную, как древесная кора. Она слегка поежилась при мысли, как это Сорока не боится делить с ним ложе.
— Корин?
— Что?
— Знаешь, уже ведь больше года прошло с тех пор, как мы поженились, а… словом, мы так больше и не выбрались искупаться туда, где были в свадебном путешествии.
— Я знаю. Я все понимаю, Кэролайн. Но так трудно выкроить время. — Корин откинул голову, прислонившись к стене. Лицо его все еще было сонным.
— Может быть, съездим? Я просто… мне так хочется провести хоть денек с тобой. Целый день — ведь у нас их так мало! Ты все время занят работой…
— Даже не знаю, Кэролайн. В это время каждый день год кормит. Столько всего нужно успеть сделать! У нас сейчас стадо — таких бестолковых коров на моей памяти никогда на ранчо не было: то и дело ломают загородки и выбираются наружу, а потом застрянут где-нибудь посреди ручья или запутаются в проволоке… или еще что-нибудь… Знаешь, может, через недельку получится. Или через две, как тебе такой план?
— Ты обещал мне, что мы будем туда ездить, — сказала она, совсем тихо.
— И поедем. Обязательно, — настойчиво повторил Корин.
Через некоторое время он встал, натянул одежду, ласково провел рукой по волосам Кэролайн и поцеловал ее в лоб, прежде чем пойти на кухню и приготовить себе кофе. Сидя на кровати, Кэролайн слушала, как гремят кофейные зерна, булькает чайник на плите, и странная слабость и безразличие охватили ее. Ей показалось, что она не сможет подняться, просто не хватит на это сил, и она так и просидит до вечера. Каждая косточка будто налилась свинцом. Но она вдохнула поглубже, встала и начала медленно одеваться.
Дождливым вечером в конце сентября возле их дома появился Джо со шляпой в руках, глазами, полуприкрытыми от проливного дождя, на лице его было обычное выражение непостижимого покоя. Кэролайн приветливо улыбнулась гостю, но все же невольно отодвинулась и сразу заметила, что взгляд Джо стал чуть жестче.
— У Мэгги подошло время. Она просит, чтобы вы пришли, — сказал Джо.
— Куда идти? Зачем? — не поняла Кэролайн.
— К ней. Чтобы помочь ребенку, — произнес Джо со своим гортанным выговором.
Он говорил бесстрастно, его лицо было непроницаемо, но что-то подсказало Кэролайн, что индеец не вполне одобряет эту просьбу жены. Она помедлила, сердце учащенно забилось. Придется войти в землянку. Как ни привыкла Кэролайн к присутствию Сороки в доме, но приземистое, наполовину врытое в землю жилище индейцев она до сих пор воспринимала как звериную нору.
— Понятно, — сказала она вполголоса, — понятно.
— Этим она выражает свое почтение, — торжественно сообщил Джо. — Такие дела — только для членов семьи.
После затянувшейся паузы Кэролайн, сопровождаемая пристальным взглядом Джо, вошла в дом, поспешно надела шляпу, схватила фартук, чувствуя, как поднимается в ней паника, будто пузырьки в закипающей воде. Она не умеет принимать роды, не знает, что делать и как помочь. Она совсем не уверена, что вообще хочет помогать.
Когда она вышла, Джо в первый и единственный раз продемонстрировал некоторые признаки нетерпения — ни до, ни после Кэролайн не видела подобного ни у кого из индейцев. Он перебирал поля шляпы и оглядывался на свой дом, где сейчас рожала жена. При виде этого Кэролайн мгновенно стало стыдно, и она поспешила выйти. Она шла, опустив глаза, стараясь не смотреть на окружающее их чудовищное, враждебное пространство. Со дня ее несостоявшегося путешествия на ферму Муров она испытывала смятение при мысли о необозримых просторах округа Вудворд, казавшихся ей теперь зловещими и безграничными. Безбрежная ширь невыносимо давила на нее, заполняя собой все мысли. Ей хотелось убежать, поскорее скрыться в доме, чтобы не распасться на атомы, слившись с этим грандиозным небесным сводом. Они шли по лужам, и подол у Кэролайн почти сразу промок насквозь, пропитавшись красноватой от почвы водой.
