Между тем Регаме перешел к делу и заговорил о рукописи, о том, что все ее части — конечно, лучше оригиналы, но если сейчас это сделать сложно, то хотя бы их копии — следует собрать и поскорее передать для изучения специалистам. Он повторил все то же, что говорил Жене Львову в Семипалатинске, а Малевичу и Коробочке накануне у себя дома, и лишь слегка сместил акценты. Рудокопова с ним не спорила.
— Конечно, — согласилась она, — я попрошу, чтобы на завтра подготовили копии документов. Я ведь больше других заинтересована в том, чтобы история этой рукописи была установлена во всех деталях. Вот только как быть со второй ее частью? К сожалению, она попала к законченному мерзавцу — он ведь готов на все, теперь мне это известно точно.
Даже если бы Регаме в этот момент просто промолчал или произнес слова неопределенные, но в то же время умеренно-оптимистические, предположил бы, например, осторожно, что подходы можно найти к любому мерзавцу, или что-то в том же роде, так вот даже в этом случае разговор спасти бы не удалось. Потому что минутой позже Рудокоповой позвонили, и этот звонок мгновенно бы разрушил любые словесные построения Регаме. Но за эту минуту расслабившийся и утративший чувство опасности Регаме успел все испортить сам.
— Не драматизируйте, Елена, я знаком с Чабловым. Думаю, мы сможем с ним договориться. — Регаме говорил уверенно и спокойно — ему не нужно было договариваться с Чабловым, потому что копии обеих частей чабловской рукописи уже были у него.
— Вы с ним знакомы? — холодно переспросила Рудокопова.
— Да, последнюю неделю я с ним работал.
— Вы работали с ним, — бесцветным голосом произнесла Рудокопова. Регаме и Малевича обдало арктическим холодом. Ледяной ветер, мгновенно выжигающий все живое, пронесся по офису. Рудокопова молчала. Молчали Регаме и Малевич. Регаме искал выход из ледяной ловушки, в которую их завела его нерасчетливость, а Малевич пытался вспомнить, не говорил ли он Рудокоповой прежде о том, что Регаме работает с Чабловым. Можно было бы сказать, что она и без того знала это, знала, но запамятовала.
— Елена. — осторожно начал Регаме, но тут тихо заворчал мобильный Рудокоповой.
Тот же голос, который накануне предупредил ее о предстоящем разговоре с Регаме и Малевичем, произнес: «Я же говорил, что эти старые пердуны хотят вас развести и кинуть. Спросите, кстати, у Регаме, почему погиб Евгений Львов». Звонивший отключился.
«Львов!» — в изумлении замерла Рудокопова. Она не просто забыла о нем, она забыла так, словно встречала его в какой-то другой жизни, давней и нереальной. А между тем не прошло и десяти дней с тех пор, как они виделись последний раз перед Семипалатинском. Ощущение неправдоподобности происходящего пригасило эмоции от самого сообщения: Львов погиб. И Регаме об этом знает. Она не знает, но он знает. И молчит, потому что работал с Чабловым. С этим нужно было разобраться. Разобраться быстро, но не сейчас. Сейчас на это не было времени, да и сил у нее не было.
— Я прошу прощения, — поднялась Рудокопова. — Это был важный звонок, мне нужно срочно уезжать. Марина вас проводит. Всего хорошего, Виталий Петрович, — попрощалась она с Малевичем, — я с вами свяжусь, хочу задать еще один вопрос. — И неопределенно кивнула Регаме: — До свидания.
Когда они вышли, Рудокопова вызвала начальника охраны и велела немедленно приставить к Регаме двух человек. Она должна знать о его действиях все.
* * *
— Не умею я с ними работать, Виталик, — пожаловался Малевичу Регаме получасом позже, когда, заказав пиво, они сидели в небольшой оболонской забегаловке. — Иногда кажется — понимаю, а иногда, как сегодня. Эмоции, эмоции. У женщин все подчинено эмоциям.
— Не переживай, Костя, — отозвался Малевич, — Леночка успокоится, а я на днях с ней поговорю. Ничего страшного, я думаю.
— Если не договоримся с ней, я просто не знаю, где взять четвертую часть. Просто не знаю. У тебя точно ничего не осталось?
— Абсолютно точно.
— Плохо, — сокрушенно вздохнул Регаме.
* * *
В этот же день, примерно в то время, когда Брайан Стоун в последний раз растроганно говорил Регаме «судырьтымой», Коробочку наконец соединили с Чабловым.
— Я по вопросу рукописи, Петро Тодосьевич.
— А что с ней не так? — удивился Чаблов.
— Все в порядке, но хотелось бы поговорить не по телефону.
— Семен, — остановил его Чаблов таким тихим и спокойным голосом, что Коробочка немедленно пожалел об этом звонке. — Времени у меня нет. И с рукописью сейчас все предельно ясно: половина у меня, половина у Рудокоповой. Она не уступит. Я тоже Гоголя ей не отдам. Поэтому и говорить не о чем. Звони мне, только когда будешь держать в руках хотя бы одну страницу из ее бумаг. Оригинал! Копии мне не нужны. Все, будь здоров.
Зная содержание давешней беседы Регаме с Малевичем и Коробочкой, Чаблов действительно не хотел терять время на пустой разговор с букинистом. Кроме того, ему не нравилось, что им пытаются манипулировать, а именно так он понял идею Регаме. Влиять на ситуацию может только он сам, если это делает кто-то еще, то ситуация неизбежно выйдет из-под контроля. Поэтому в половине пятого Чаблов вызвал начальника охраны и протянул ему блокнотный листок с несколькими строчками, которые написал только что.
— Сейчас еще раз позвонишь Рудокоповой со своего номера. Вот текст, прочитай вслух.
— «Я же говорил, что эти старые пердуны хотят вас развести и кинуть. Спросите, кстати, у Регаме, почему погиб Евгений Львов», — прочитал охранник.
— Звони.
Чаблова несильно беспокоила встреча Малевича и Регаме с Рудокоповой. Она ничем ему не грозила в обозримом будущем. Но и хорошего уж точно не сулила. Если ты мог уничтожить враждебный союз еще до его появления и не сделал этого, то не жалуйся, когда он уничтожит тебя.
Последняя глава без номера
Как присниться волку?
Наложить хэн тамган и потом закрепить ее — две главные задачи молодого шамана. Не решив их, он никогда не сможет чувствовать себя уверенно и безопасно. Ведь всякое событие может быть изменено с течением времени, и примеров тому множество. Хэн тамган — печать постоянства, ее еще называют клеймом спокойствия, но это название не просто неточно, оно ошибочно в своей сути.
— Ну почему они называют это хэн тамган? — злился Кара Гэргэн. — Где тут печать? Что тут хоть приблизительно похоже на печать? Это вязание носков, шарфов, шапочек для зим, плетение сетей, да что угодно, но только не наложение печати. Я же им не паук, чтобы на каждую костяшку маджонга набросить по петле.
Маджонг в этой истории возник непредвиденно. Накладывая хэн тамган, шаман должен сочинить песню или легенду о своем героическом пути к духам небесным, к подземным духам, а потом о пути назад — на землю. Сложив песню, сперва обучают ей старожилов, делают ее народной и включают в репертуар этнографических ансамблей. Постоянно поступающая энергия песни наполняет конструкцию жизнью, делает ее устойчивой и гибкой.
Вот только Кара Гэргэну такое решение не подходило. Ну какая может быть песня о поиске рукописи? Да еще и не понятно — настоящей рукописи или поддельной.
Больше всего эта история напоминала игру, а значит, и искать нужно было игру. Неплохо было бы привязаться к футболу, например, к Лиге чемпионов с ее неподкупными судьями и непредсказуемыми результатами матчей. Но стоило туда сунуться, как немедленно выяснилось, что футбол уже давно и основательно освоен корпорациями шаманов. Энергия фанатов, хоть и не очень чистая, но живая, хорошо хранится и отлично фасуется. Любителям вроде него места возле стадионов не оставили. То же с хоккеем, теннисом, скачками и греблей на байдарках и каноэ.
Да и бог с ним, с футболом, Кара Гэргэну нужна была небольшая игра недалеко от места действия. Он перебрал множество клубов, легальных и нелегальных казино; он сидел с шахматистами в парке Шевченко и со студентами за преферансом в прокуренных общагах, но нашел ее в подвале седьмого дома по Десятинному переулку.
До этого он никогда не брал в руки маджонг, да и не знал о нем ничего, а между тем игра отлично подходила для его целей. Символика камней позволяла ставить игровые эпизоды в соответствие с «реальными событиями». А то, что всех игроков Кара Гэргэн знал лично, только подтверждало правильность его выбора.
Набор для игры был найден и немедленно куплен в Эдинбурге, в небольшой антикварной лавке на Кокбурн-стрит: старые камни, стертые кости. Коробку, обтянутую тускло-зеленой тканью, Кара Гэргэн положил на предпоследнюю полку в коридоре старой коммуналки. Он сделал это всего за день до того, как ее нашел и уронил Толстый Барселона. Игроки были уверены, что коробка пролежала у них в квартире пятнадцать лет.
