– Но он был.
– Того, что было, больше нет. Прошло и не вернется. Всему дорога в ничто. Наших предков, которые жили когда-то, больше нет. Нас тоже не станет. Даже эти горы когда-то перестанут быть.
– Но ведь творение – обратный процесс: переход от небытия к бытию!
– И это тоже ежесекундно происходит перед твоими глазами: ведь следующий миг еще не наступил. Мы сами еще не стали тем, чем нам предстоит стать! Каждый миг происходит переход от небытия к бытию. Вот что мы имеем в виду, когда говорим, что каждое мгновение Бог творит из ничего! И хранит сотворенное, пока оно снова не обратится в ничто!
– Получается, что в любое мгновение вещи могут стать другими. Но ведь они остаются неизменными! Именно в этом, согласно стоической философии, и являет себя Божественный разум: во всем упорядоченном, организованном, совершающемся по определенным законам, неизменном!
– Наша религия учит, что вместе со всем прочим Бог создал также и миропорядок. И каждое мгновение Он творит этот порядок заново, не давая ему обратиться в хаос.
– Но ведь Бог мог бы каждое мгновение что-то менять?
– Конечно, мог бы! Мы не считаем, что существующий миропорядок создан им раз и навсегда. Конечно, нечто, являющее себя в нем, – это Божественный разум. Но во всем мире этот порядок должен все время заново утверждаться. Он выходит за пределы теперешнего положения вещей!
Метилий глубоко вздохнул. Он наклонился к столу, у которого мы возлежали, и набрал полную ладонь темно-красных виноградин. Помолчав немного, он сказал:
– Только начинаешь думать о таких вещах, как сразу голова идет кругом! Хорошо понимаю тех, кто говорит: «Все это – отвлеченное умствование, которое не имеет никакого значения для жизни».
Я возразил:
– Для нашей жизни еще как имеет. Кто-то из стоиков однажды сказал: «Мое дело в этом мире – жить в согласии с природой». Это значит: в согласии с тем неизменным божественным порядком, который являет себя в ней. Он принимает мир таким, каков он есть. Мы, напротив, не верим в неизменный порядок. Каждый миг он созидается вновь. Каждый миг его приходится вырывать у хаоса и небытия. Мы верим в задачу жить в согласии с истинным Богом, который творит, созидая некий новый миропорядок.
– Потому-то вы каждую минуту и готовы бунтовать: Бог, который из ничего творит все, – он и побежденных может превратить в победителей, а изгнанников – в завоевателей!
– Да, именно так. В одном своем гимне мы поем:
«Он низложил сильных с престолов,
И вознес смиренных;
Алчущих исполнил благ,
И богатящихся отпустил ни с чем».[248]
– Сам понимаешь: римскому офицеру не так просто с этим Богом. И все же что-то в нем меня привлекает. Даже не знаю, что. Мне не хотелось бы расставаться с ним даже в другой стране.
– Может, тебе лучше будет остаться в Палестине?
– Я полюбил эту страну. Но вот в чем парадокс. Именно как человек, который проникся симпатией к иудейской вере, я хочу уехать отсюда.
Я промолчал.
– Как солдат я живу здесь в окружении людей, враждебно настроенных к евреям. Наши солдаты – не римляне. Это сирийцы и местные греки. Они ненавидят евреев. Если бы я мог давать советы императору, я бы посоветовал ему отправить их подальше отсюда, а сюда прислать римских солдат.[249]
– А среди них разве нет антисемитов?
– Есть, конечно. Но здесь антисемитизм – устойчивая традиция. Я попросил объяснить мне, откуда это идет. Мне рассказали, что последние независимые цари иудеев, Хасмонеи, завоевывали и обращали в рабство своих соседей – сирийские и греческие города. С тех пор эти города и их жители ничего так не боятся, как мощного еврейского государства. Особенное подозрение вызывают у них любые еврейские цари.
– Но ведь не осталось никаких еврейских царей!
– Так прямо – нет. Но встречаются люди, которые или сами выдают себя за долгожданных царей, или на которых возлагают надежды другие, желая видеть в них царей и мессий – вроде того Иисуса, которого мы казнили недавно.
– И таких кандидатов в цари солдаты ненавидят?
– Еще как! Чего только наши солдаты ни придумывали, издеваясь над Иисусом. После того как его уже приговорили к смерти и изуродовали пытками, они созвали всю когорту, надели на него пурпурное одеяние, сплели венок из терновника и надели ему на голову. Потом они принялись кричать: «Радуйся, царь Иудейский!» – и били его тростником по голове, плевали в него, вставали перед ним на колени и кланялись ему.[250] Они глумились над беднягой. Вся их ненависть к евреям нашла выход в этих мерзких поступках.
– А почему вы, офицеры, не вмешались?
– Не все думают так же, как и я. Сам Пилат не лучшего мнения о евреях. А Сеян, один из влиятельнейших людей в Риме, по слухам, и вовсе отъявленный антисемит.
– Но тогда в казни Иисуса виновата ненависть к евреям! – воскликнул я.
– Да, и она тоже. Но тут сыграли роль сразу несколько причин, – задумчиво сказал он, – причин, о которых ты, наверное, знаешь больше меня?
Я снова ощутил прилив недоверия. Он что, собрался расспрашивать меня об Иисусе? Римлян не могли не интересовать сведения об этом движении: возобновится ли оно с новой силой, примкнут ли к нему новые сторонники.
Но Метилий заговорил снова.
– Почему народ в Иерусалиме отдал свой голос за Варавву, а не за Иисуса?
Я пожал плечами. Я и правда не знал ответа. Он сказал:
– Я тут узнал кое-что о том странном случае в Храмовом дворе. Оказывается, Иисус произнес тогда такое прорицание о Храме: «Я разрушу храм сей рукотворенный, и через три дня воздвигну другой, нерукотворенный».[251] И то, что он прогнал менял и торговцев голубями, будто бы служило иллюстрацией к этому пророчеству. Но подобные оракулы и провокационные действия не помогли ему найти друзей в Иерусалиме. Святость Храма кормит почти весь город. Всех этих священников и первосвященников, которые имеют свою долю от податей, собираемых для Храма. Всех ремесленников, занятых на строительстве Храма. Всех содержателей гостиниц, где останавливаются паломники. Всех торговцев жертвенными животными, вплоть до кожевников, которые занимаются выделкой шкур. Покушающийся на святость Храма подрывает благосостояние жителей Иерусалима вместе с семьями. Пилат дважды столкнулся с этим, узнав на собственном горьком опыте, что это такое: первый раз, когда хотел ввезти в Иерусалим портреты Цезаря и когда собирался взять из кассы Храма деньги на постройку водопровода.
Я подумал, что учение Иисуса о чистом и нечистом тоже могло отразиться на многих: ведь если бы вдруг не стало чистых кушаний, чистой утвари, чистых товаров и чистых людей, тогда все стало бы можно покупать не только у евреев, но и у язычников – с тем же успехом. Мне вспомнилось наше доходное предприятие с продажей чистого оливкового масла в сирийские города, общинам диаспоры. Но вместо этого я заговорил о другом:
– Иисуса выдал еврейский государственный совет, Синедрион. Разве не могли они просто выслать его из страны? Зачем им это понадобилось?
По мнению Метилия, и здесь оставалось лишь строить предположения:
– Не приходится сомневаться, что многие члены Синедриона имеют с Храма. Все первосвященники испокон веку жили за счет десятины и других налогов, которые Закон определил в уплату Храму. Естественно, они заинтересованы охранять святость того и другого от любых посягательств. Иисус же критиковал Храм и не во всем исполнял букву Закона. Как было им не испугаться того, что Закон, а с ним и сама основа их благосостояния перестанут существовать?
– Но ведь казнили-то его все же из-за политики, из-за того, что он называл себя мессией?
Метилий утвердительно кивнул.
– Именно. Предсказание о Храме и взгляды Иисуса на вопросы веры в глазах Пилата не стоили выеденного яйца. Пилат признал его виновным, потому что Иисус как самозванец представлял угрозу для римского владычества. Что и сыграло главную роль.
– И когда еврейский государственный совет передал его римским властям, они обвиняли его в этом? Зачем?
– Мотивы Синедриона совершенно ясны: как всякая политическая структура, он заинтересован в укреплении своей власти. Они понимают, что власть их ограничена. Синедрион и существует-то только потому, что у него лучше получается держать страну в повиновении, чем если бы мы, римляне, взяли все в свои руки. Так что, хочешь-не хочешь, а они должны любой ценой не давать подняться смуте. Синедрион в этом кровно заинтересован, потому что, если он перестанет контролировать положение, сразу вмешаются римляне. В случае необходимости мы не остановимся перед тем, чтобы упразднить Синедрион.[252]
– Но разве в случае Иисуса страх был оправданный? Подстрекал ли он и в самом деле к беспорядкам?
– Возможно, лично он был совершенно безобиден. Но возглавляемое им движение легко могло привести к смуте. Люди, толпами валившие за ним из деревень в Иерусалим праздновать Пасху, приветствовали его как мессию.[253] Он разогнал в Храме торговцев. Он пробудил в людях ожидание чего-то важного, что должно вот-вот совершиться. Царства Божия, которое должно наступить. Складывалась напряженная ситуация!
