Как раз в этот момент мы подошли к чете Крэм.
– Что-то я не слышу, как вы требуете имбирный эль, Гарри, – с притворной тревогой произнес Уильямс.
– Боюсь, что это действительно так, – с горечью согласился Гарри. – Стыд и срам! Не пью вот уже целый год. – У Крэма был ясный, пронзительный взгляд и ежик седых волос, делавший его похожим на белую цаплю. – Как-то раз я напился, как сукин сын, и Люси отвезла меня в госпиталь ветеранов. Они там, естественно, спросили, кто у нас президент. Пьяных почему-то всегда об этом спрашивают, ну, а я, конечно, не имел ни малейшего понятия о том, кто у нас президент, мне это не очень интересно. Тогда они сунули меня в какой-то резервуар и продержали там целую неделю, После этого и до сих пор меня совершенно перестало тянуть на выпивку. Не знаю, что они со мной сделали, но спросить я постеснялся.
Миссис Крэм согласно кивнула головой.
– Он тогда вообще допился – вообразил, что он – Вильгельм Телль и собрался сбить пулей яблоко с моей головы.
– Должен, однако, сказать, – возразил мистер Крэм, – что я неплохо стрелял и в пьяном виде, а трезвым я себя не помню с шестнадцати лет. Я бросал пить всего несколько раз в жизни, да и то ненадолго. Доказательством этому служит мой фрак. Видите эту маленькую дырочку? – Крэм показал небольшое отверстие возле нагрудного кармана. – Однажды, много лет назад, я бросил пить и запер все бутылки в шкаф. На следующий день я решил, что слишком долго веду трезвый образ жизни, и захотел выпить, но мне лень было искать ключ, и я отстрелил замок. Пуля прошила все костюмы, которые висели в шкафу.
Гарри отвернулся – на спине была видна точно такая же дырочка. Пара, стоявшая рядом, проявила живейший интерес к этому отверстию. Уильямс повел меня в гостиную.
– Вот вам весь Гарри Крэм, – изрек он. – Он приехал сегодня сюда только потому, что понятия не имеет, что приезжать не следовало. Теперь посмотрите на ту леди, которая, стоя у окна, беседует с лысым мужчиной. Ее зовут Лайла Мэйхью. Она происходит из старинной саваннской семьи; ее предки жили в двух наиболее интересных с исторической точки зрения домах Саванны. Она, правда, немного с приветом, так что, возможно, даже не знает, что я кого-то застрелил.
Уильямс оставил меня и вернулся в вестибюль, а я подошел поближе к миссис Мэйхью. Она оживленно беседовала с тем же лысым мужчиной.
– Так где он ранил этого молодого человека? – спрашивала миссис Мэйхью; голос ее дрожал, словно у заблудившегося ребенка.
– Думаю, что в грудь, – ответил мужчина.
– Нет, в каком месте дома?
– О, ха-ха! В кабинете, там, где мы оставили свои пальто.
– А что сделали с телом? – продолжала допытываться женщина.
– Думаю, что его похоронили. А что?
– Нет, вы меня не поняли. Я хотела спросить: его кремировали или зарыли целиком?
– Вот этого я вам сказать не могу.
– Но вы же знаете, что случилось с бабушкой, правда?
– Конечно, знаю.
– Тело бабушки послали в Джексонвилл для кремации.
– Да, это я хорошо помню, – поддакнул мужчина. – То была нашумевшая история…
– Крематорий прислал нам ее прах в урне. До похорон на «Бонавентуре» мы поставили урну в прихожей. Но папа был химик, вы же помните?
– И очень хороший, – сказал мужчина. – Самый лучший.
– Папа был очень расстроен и очень сильно сдал. Сак-то после ужина он взял урну, спустился в свою лабораторию и сделал анализ пепла. В урне оказался вовсе не прах бабушки, а дубовая зола. Вы представляете, из крематория нам прислали дубовую золу! Мы так никогда и не узнали, что стало с бабушкиным прахом. Так что, когда умер папа, у нас не было выбора – мы похоронили его в плаще, в котором он умер. Вот поэтому-то я и спрашиваю, кремировали ли молодого человека, застреленного Джимом, и если да, то получили ли назад его прах…
Лайла Мэйхью с мечтательным видом о чем-то задумалась, а ее лысый собеседник выглянул в окно.
– Бог ты мой, – произнес он. – Сюда жалует сама мадам Доуз! Вся в зеленом с головы до пят!
По дорожке к дому шествовала Сирена Доуз под руку с Лютером Дриггерсом. Дама была завернута в пышное боа из зеленых перьев. Ногти на руках и ногах, а также веки были под цвет перьев также выкрашены зеленым.
Уильямс приветствовал почетную гостью на пороге дома.
– Наконец-то к нам прилетела наша изумрудная птичка! – воскликнул он.
– Мне нужно выпить и куда-нибудь пристроить мои лодыжки, – с ходу закапризничала Сирена, поцеловав Джима и прошествовав в гостиную. Устроившись в кресле, она одной рукой поправила страусовые перья, а другой схватила с подноса бокал мартини. Мадам Доуз бегло осмотрела зал. – Мальчик! – крикнула она, узрев приземистого мужчину с фотоаппаратом. – Ну-ка подойди сюда и запечатлей на пленку настоящую леди!
Как только леди снова обрела способность видеть после ослепительной вспышки, она вперила свой взор в миловидную блондинку.
– Не верю своим глазам, – сладко запела Сирена. – Меня зовут Сирена Доуз.
– А меня Анна, – представилась блондинка. – Я приехала из Швеции.
– Разве это не мило? – щебетала Сирена. – И каким же ветром вас занесло в Саванну?
– Ну что вы, такой красивый город. Мне очень понравилось здесь… есть на что посмотреть…
– В самом деле? Просто посмотреть и все?
– Я обожаю архитектуру, а у вас такие красивые дома.
– У вас есть друзья в Саванне? – продолжала любопытствовать Сирена.
– О да, – ответила Анна.
– Так скажите же, кто!
– Полковник Этвуд.
– Давно бы так! – воскликнула Сирена, взбивая перья. – Почему вы сразу не сказали, что приехали в Саванну потрахаться? Мы бы тут же все поняли!
Какой-то темноволосый джентльмен почтительно склонился и поцеловал миссис Доуз руку.
– Сирена, как я рад, что вы смогли наконец встать с постели.
– Полковник Этвуд, вы так добры ко мне. Да ради вас я поднялась бы и со смертного одра.
Полковник Этвуд оказался человеком с весьма разносторонними интересами. Он стал первым человеком в Америке, занявшимся культивированием водяного каштана. Предприятие было поставлено с размахом. Под каштан Этвуд занял пятьдесят акров бывших рисовых полей к югу от Саванны. Но это было всего лишь его хобби. В первую очередь Этвуд покупал и продавал все на свете, начиная с контейнеров и кончая пришедшими в негодность продуктами. Было известно, что он, открыв счет в «Американ-Экспресс», негласно скупил все содержимое десятков складов и трюмов океанских сухогрузов. В ходе одной сделки он купил и продал сто девятнадцать залитых водой спортивных автомобилей, а в ходе другой – четыреста пятьдесят тонн гнилых фиников. Другой областью интересов полковника Этвуда был предмет его же книги «Холодное оружие Третьего рейха». К моменту выхода книги он захватил рынок торговли нацистскими кинжалами, палашами и штыками. Полковник скупил шестьдесят германских предприятий, производящих холодное оружие, вместе с запасами оружия времен войны. Владел Этвуд и личным серебряным сервизом Гитлера – кучей массивных предметов, на каждом из которых было выгравировано АГ.
Сирена во все глаза смотрела на Этвуда.
– Полковник, у вас с собой какой-нибудь из фрицевских кинжалов?
– Никак нет. Только вот эта штучка. – Он вытащил из кармана маленький револьвер и покачал его на ладони. – Знаете, что это такое?
– Конечно, знаю, – ответила Сирена. – Мой покойный муж расколол себе череп именно из такого.
– О! – живо откликнулась стоявшая рядом худая и костлявая дама. – И мой тоже. Никогда не забуду этого ужаса.
Женщину звали Альма Нокс Картер, она по наследству владела магазином готовых продуктов и жила на Монтрей-сквер.
– Я готовила себе на кухне коктейль, – продолжала она, – а по телевизору в это время показывали «Пороховой дым». Вдруг раздался выстрел, и я решила, что это в фильме. Вошла в комнату, а там… Лаймен лежит на полу, а в руке у него оружие.
Револьвер полковника Этвуда привлек внимание доктора Тода Фултона.
– Магнум двадцать второго калибра, да? Неплохая вещичка. Я тоже ношу подобную малютку.
С этими словами доктор Фултон достал из кармана черный кожаный бумажник, в центре которого было вырезано отверстие, вдоль одного края его поблескивай спусковой крючок.
– Это «деррингер» двадцать второго калибра. Если меня на улице остановит грабитель и потребует денег, то я достану бумажник… и он получит свое!
– Вот это да! – восхитилась миссис Картер. Доктор Фултон спрятал бумажник.
– Моя жена носит пистолет тридцать восьмого калибра.
– Я тоже, – вставила слово ясноглазая Анна.
– Вот что я вам скажу, – заговорила миссис Картер. – Если бы я дотронулась до оружия в руке Лайме на, то меня запросто могли бы обвинить в убийстве – это так же точно, как то, что я стою здесь.
Глядя на хрупкое телосложение миссис Картер, любой бы усомнился в том, что она сможет поднять пистолет, не говоря уж о том, чтобы из него выстрелить.
