Наступило закрытие фестиваля. Критики выстраивали прогнозы. Фильм с моим участием в прогнозах не упоминался.
Я думал, что фильм будет отмечен каким-то дипломом или премией Министерства сельского хозяйства. Но чтобы получить приз за главную мужскую роль — я об этом даже и не думал.
Я решил, что в получении приза помог ТТ, и подошел к нему на завершающем банкете.
— Спасибо за приз, — сказал я.
— Тебе спасибо, — ответил ТТ.
— Спасибо за вашу помощь, — сказал я.
— Помощь была небольшая, — признался ТТ, — конечно, в жюри были пара наших, с которыми поговорили перед фестивалем. Но на все жюри повлиять невозможно. Как только на них начинаешь жать, они из протеста голосуют «против». Я узнавал, споры были. Тебя поддержала латышка. Прибалты всегда голосуют «против», но, когда она выступила за тебя, сомневающиеся тоже проголосовали «за». Мы себя держим за провинциалов, а прибалты вроде как бы Европа. Какая Европа?! Чухна, вроде финнов.
Я подошел к великой латышской актрисе. Она уже заметно выпила и сидела в полном одиночестве. Исполнив свою роль в жюри, она уже никого не интересовала.
— Спасибо за поддержку. — Я поцеловал ей руку. Она показала на стул рядом с собою.
— Ты рад? — спросила она.
— Еще не знаю. Я не ждал.
— Никто не ждал. — Актриса усмехнулась. — Но у вас был уже другой фильм о председателе. О председателе-хаме, который кричит, выгоняя людей на работу. Он мог даже ударить. И это оправдывалось. Все же ради людей. Я не люблю хамов. Их никто не любит, кроме ваших, потому что они тоже хамы.
Актриса осмотрела стол. Все бесплатное, положенное участникам фестиваля, было уже выпито.
— Что принести? — спросил я.
— Коньяк, — сказала актриса. — Такой же хороший, какой был у тебя во фляжке. Я голосовала за тебя еще и потому, что ты пьешь хороший коньяк.
Я сходил в бар, принес коньяк ей и себе. После выпитого она не могла идти. Я взял ее под руку, довел до лифта, потом до ее номера. Членов жюри, как только закончилась их работа, поселили вместе со всеми в гостинице, освободив резиденцию для какой-то международной делегации.
Я уложил ее, пожелал спокойной ночи.
— Завтра у меня будет раскалываться голова, — сказала актриса.
— Чем снимаете? — спросил я.
— Коньяком.
На завтрак актриса не вышла. Я отнес ей в номер коньяку, лимон, тарталетки. Вскипятил воду, заварил кофе и подал в постель.
— За это я буду тебя любить всю жизнь, — пообещала актриса.
Она выполнила свое обещание. На все кинофестивали, конференции, симпозиумы и даже на республиканские фестивали латышской песни я всегда получал официальные приглашения.
Вечером несколько телевизионных групп хотели взять у меня интервью. Но ТТ предупредил:
— Ты выпил. Не надо. На экране все видно. Перенеси на утро.
— Как-то неудобно…
— Удобно, — сказал ТТ. — Ты сегодня звезда, ты знаменитость.
Утром я принял душ, побрился, надел модную немецкую куртку и спустился в холл, где меня ждали телеоператор и журналистка. Я уже знал, о чем буду говорить, вне зависимости от того, о чем меня будут спрашивать.
Потом это искусство общения с журналистами я доведу до совершенства.
Журналистка, маленькая, ладненькая, в дорогих зеленых шортах, кофточке от Диора, кожаных сандалетах, ремешки которых охватывали тренированные икры, — дочь известного кинооператора. Она работала в «Кинопанораме», самой большой и популярной передаче о кино, снимала ироничные репортажи, с которыми ведущий передачу соглашался или не соглашался. Я не был героем ее романа, и надо было ожидать каверзных вопросов. Так и получилось.
— Снимаем, — сказала она. На видеокамере зажглась красная лампочка. Значит, оператор включил камеру.
— Вы получили главный приз за лучшую мужскую роль. На этот приз претендовали замечательные, талантливые актеры, а получили вы, никому не известный актер. Как вы сами считаете, вы такой талантливый или вам повезло?
Я молчал, держал паузу, как учил меня Афанасий.
— Все могут успокоиться, — сказал я. — Это мой первый и последний приз за главную роль. Больше призов не будет.
— Не поняла?
— Я режиссер и не собираюсь актерствовать, может быть, буду соглашаться только на небольшие роли в эпизодах.
— Но вы же закончили актерский факультет?
— Я еще закончил аспирантуру по режиссуре, снял как режиссер пока только один художественный фильм, сейчас готовлюсь к съемкам следующего.
— Первый раз слышу о вас как о режиссере.
— Значит, плохо подготовились к интервью. Я, например, о вас знаю не все, но многое.
— Например?
— Что вы дочь известного оператора, что вы чаще берете интервью у тех, с кем вы учились во ВГИКе, что вам очень нравится актер Абдулин.
— А вам?
— А мне нет.
— Почему?
— Мы будем говорить об итогах фестиваля или об Абдулине?
Она переключилась мгновенно, вероятно решив, что при монтаже вырежет этот кусок.
— Ваш учитель, наш классик, конечно, будет рад, что вы получили главный приз на фестивале.
— Вряд ли. Классик очень не любит меня.
— Возможно, вы заблуждаетесь?
— Я не заблуждаюсь. Я знаю. И что такое учитель? Учитель — это у кого можно научиться. Я учился в основном у Афанасия.
— Вы все подвергаете сомнению. Но вы не сомневаетесь, что классик есть классик?
— Как раз сомневаюсь. Классик снял одну картину.
— Две.
— Вторая была настолько плоха, что о ней практически не упоминают. Снять одну картину или написать одну книгу может почти каждый человек. Классик — это когда много картин, как у Чаплина, или Бергмана, или у нашего Афанасия. Как у писателей, у режиссеров тоже должно быть собрание сочинений. Классики — это Толстой, Чехов, Достоевский.
— Очень интересно! Значит, вы из наших сердитых молодых людей?
— Я из достаточно трезво мыслящих молодых людей.
— А как вы оцениваете сегодняшнее состояние советского кинематографа?
— Как вялотекущее.
— Поясните.
— Был великий подъем нашего кино в конце пятидесятых — начале шестидесятых, когда пришли Кулиджанов, Ростоцкий, Чухрай и десятки других талантливых режиссеров.
Когда хвалишь, упоминай фамилии, учил меня Афанасий. Те, кого ты похвалил, обязательно запомнят тебя, так же как и те, кого ты поругал. Те, кого ты хвалил, при случае помогут тебе. Те, кого ты ругал, найдут способ свести с тобой счеты. Те, кого я хвалил, потом мне помогали…
— А сегодня очень небольшой приток молодых, — продолжал я. — Приз за лучший дебют получил режиссер, которому сорок один год. Ситуация должна меняться.
— На ваш взгляд, от кого зависит, чтобы ситуация изменилась?
— От Комитета по кинематографии, он же нами руководит. Как руководит, такое и кино!
Я был смелым. Потом будут говорить, что чуть ли не я снял председателя Кинокомитета. На самом деле еще в Пскове Воротников, как бы между прочим, сказал, что в ЦК партии готовится постановление по работе с творческой молодежью и что скоро в Кинокомитете поменяется руководство. Я мог позволить себе быть смелым и выжал из этого интервью все возможное для себя. Теперь мне оставалось только ждать. «Кинопанорама» должна была выйти в эфир через неделю.
Чтобы не смотреть телевизор в холле общежития, я купил портативный черно-белый телевизор «Шилялис», который делали на оборонном заводе, поэтому он был хорошего качества.
Наконец настал вечер «Кинопанорамы». Как я и предполагал, начало интервью сократили, но оставили мои высказывания и о Классике, и о Кинокомитете.
Я просчитал почти все точно. Ведущий «Кинопанораму» известный кинодраматург не любил Классика, и у них были свои счеты еще с конца тридцатых годов, а о смене руководства Кинокомитета телевизионщики, вероятно, уже знали, и они могли позволить себе быть смелыми и объективными.
Я себе понравился. Говорил спокойно, когда необходимо, держал паузу, чтобы привлечь внимание к тому, что собирался сказать. И даже свой выход из интервью я срежиссировал. Поблагодарил корреспондентку, улыбнулся и пошел между столиками летнего кафе к морю, зная, что этот план оператор не упустит.
В институте я зашел к Альбине и поставил на ее стол статуэтку из самшита. Местный скульптор выточил из одного куска дерева мужчину и женщину. Они были неразделимы, спины и ягодицы скульптор отполировал почти до мраморной гладкости, но, в отличие от мрамора, единое тело было теплым. У скульптора на рынке их было десять штук, и я их всех купил.
Альбина, рассматривая скульптурку, прошлась пальцами по ягодицам, спинам, посмотрела на меня и сказала:
— Не знаю, то ли ты будешь большим художником, то ли большой сволочью.
— Эти качества могут совмещаться и в одном человеке, — ответил я.
