— Слушай, а среди вас, братков, случается, что у мужика вдруг наступает кризис среднего возраста?
— Как это? — не понял бандит.
— Когда все у тебя есть, все ты можешь, а ничего не хочешь. Бросаешь к едреной фене сытую жизнь и пускаешься в бега.
— Вроде как крыша едет, а сам нормальный?
Бывает. Федя Мокрый глюкнулся, монахом заделался, на Валааме в ските сидит. А у него шмара была! Такая баба! Отсохнуть!
Собирая вещи. Тренер насвистывал песенки из кинофильмов. Его распирало от азарта и предвкушения богатства.
А Петров вспоминал Зину. Ему мучительно хотелось оказаться в эту минуту рядом с ней, в их спальне, на кровати королевских размеров. Зинка дурачится, притащила дамский роман в яркой обложке: "Сейчас мы с тобой будем делать по тексту. Так, вот этот абзац. «Он страстно поглаживал ее тело, опускаясь все ниже». — «Ниже тела?» — уточняет Петров. «Не придирайся! Твое дело поглаживать, пока огненная волна не захватит меня целиком. Ну что ты хохочешь?»
Зина, конечно, удивится, обнаружив пустой счет.
Но она поймет, что без крайней нужды он не забрал бы деньги. Петров не волновался о финансовом благополучии семьи: он подробно объяснил жене, как получить деньги за границей, оставил генеральную доверенность на ее имя. Зина могла продать новый джип или даже загородный дом — и безбедно вести хозяйство. Если бы она знала, в какую передрягу попал Петров, то, ни секунды не сомневаясь, отдала бы все их капиталы. А Петров купил свою жизнь за копейки. Что и говорить, выгодная сделка.
* * *
Они шли по проселочной дороге. Тренер волок чемодан Петрова — не для хозяина, конечно, старался. Завалившись на здоровый бок, опираясь на неудобные костыли, Петров волок ногу по земле.
Каждая кочка и рытвина отзывались взрывом боли.
Потом взрывы слились в одно бесконечное непереносимое страдание.
Петров заставлял себя вспомнить о подвиге летчика Мересьева, который с ранеными ногами ползком добирался до своих. «Шишку съел — пополз, шишку съел — пополз», — задавал себе ритм Петров.
Затем он стал думать о китайских девушках. В прошлые века им, пятилетним, широкими мокрыми бинтами перевязывали ноги: вокруг пятки, через подъем и под стопой, подогнув четыре пальца и оставив большой свободным. Высохнув, повязки сжимались, боль была ужасной. Повязки снимали только раз в неделю, чтобы помыть ноги, и тут же накладывали новые. Проходили месяцы, годы, пятка приближалась к большому пальцу, подъем выгибался дугой. Четыре пальца отмирали, их удаляли. Девочки только к двенадцати годам могли, косолапя, ходить, а боль проходила лишь в старости. Женщины шли на чудовищные страдания ради извращенного представления о красоте, ради маленькой уродливой стопы. За каждую пару перевязанных ног они платили озерами слез.
Маленькие китайские девочки терпели во имя красоты, а он, Петров, не вытерпит ради жизни?
Спустя некоторое время он уже не думал ни о герое-летчике, ни о китаянках — боль отключила сознание. Очередной раз споткнулся, упал и понял, что никакие силы не заставят его вновь подняться.
Только если отрежут чертову ногу.
Тренер дал Петрову отдохнуть, потом, матерясь и кряхтя, взвалил его на спину. Чемодан Тренер не бросил — так и брел почти километр до грунтовой дороги, где собирался поймать попутку.
Попуткой оказался старенький мотоцикл с коляской. Последними мыслями Петрова было: «Запомнить номер мотоцикла». Зачем это нужно, он уже не соображал: заталкивая его в коляску. Тренер с силой согнул больное колено, и Петров отключился.
Они ехали по ухабистой дороге. Тренер придерживал Петрова, который болтался ватной куклой. Чемодан привязали к багажнику за вторым сиденьем.
— Что случилось-то? — перекрикивая шум мотора и слегка повернув голову, спросил мотоциклист.
— На рыбалке были, — так же громко ответил Тренер. — На друга дерево упало, ушибло ногу.
— В такой одежде и с чемоданом на рыбалке?
— Городские, неопытные.
— К больнице подвезти?
— Нет, туда, где у вас нотариус.
Диалог прекратился, потому что дорога требовала внимания, но как только въехали в городок, водитель затормозил и оглянулся.
— Ему же к врачу надо! — кивнул он на Петрова.
— Нет! — жестко сказал Тренер. — К нотариусу!
Мой друг хочет сделать распоряжения. Скажи! — Он грубо дернул Петрова за плечо.
— Сделка пакетом, — ответил Петров.
— Я заплачу тебе. Триста рублей, — пообещал Тренер водителю. — Будь ласка, доставь нас к нотариусу, а к врачам мы успеем.
— Как скажете.
* * *
Петров медленно приходил в себя. Он сидел на лавочке в чахлом скверике. Тренер тормошил его, нервничал, поливал руганью.
— Мне очень больно, — простонал Петров.
— Водки, коньяка? — предложил Тренер.
— Воды.
— Сиди здесь, доходяга. Я куплю воды. Смотри, чтобы чемодан не свистнули.
Он ушел. Петров постарался сесть удобнее, и в ноге взорвался новый приступ боли. Волна докатилась до головы, и в мозгах немного прояснилось.
Через полчаса, освежившись, — выпив воды и умывшись, — Петров смог, закинув руку на плечи Тренера, доковылять до входа в нотариальную контору. Еще через час он сидел на той же скамейке и смотрел в спину удаляющегося пружинистой спортивной походкой Тренера.
Нотариус, пожилая женщина, пропитанная канцелярским равнодушием, не выказала интереса к тому, что избитый, искалеченный мужчина выдает доверенность и двенадцать нотариальных копий сомнительной бандитской личности. Клиенты были не местными, обязанность нотариуса не правомочность сделки проверять, а подписи заверять. Документы клиентов в порядке. Она ничем не рисковала, шлепала печати и подсчитывала пошлины — они покрывали выручку за день. Можно закрыть контору после обеда и пойти домой, посолить огурчики. Захотелось малосольных. К вечеру, когда начнется сериал, огурчики будут, как она любит — чуть прихваченные рассолом.
Тренер не забыл о довеске к сделке.
— Ты мне часы хотел подарить, — напомнил он Петрову.
Больше всего Петров хотел бы подарить бандиту его собственную бандитскую голову.
Петров достал часы из кармана, протянул и попросил:
— Не будь сволочью, оставь мне немного денег.
Только что он подарил состояние, а теперь клянчил на хлеб.
Тренер отщипнул из бумажника Петрова несколько купюр, бросил ему на колени, напомнил:
— На полгода ты труп. Помнишь?
— Да. Не волнуйся.
— Это ты волнуйся о детках-конфетках. Чао-какао!
Подхватив чемодан Петрова, Тренер удалился.
Пружинистой спортивной походкой.
* * *
Зина редко виделась с дядей Левой, они перезванивались на праздники, но Лев Маркович был для нее близким и родным человеком, островком привязанности к старшему поколению.
Дядя Лева попросил устроить на работу его внука — парень заканчивал факультет вычислительной математики и информатики одного из московских вузов. Зина с радостью согласилась составить протекцию.
Она связалась с главным менеджером по кадрам «Класса», которого хорошо знала, объяснила ситуацию. Он вежливо предложил пройти всю цепочку отбора, который ежегодно организовывали для выпускников вузов и тех специалистов, чьи резюме компанию устраивали. Это означало пять этапов тестирования и собеседование на английском.
«Класс» желал брать только лучших из лучших.
Прошедшие через мелкое сито становились стажерами с приличной зарплатой и должны были в течение трех лет по шесть месяцев работать в разных подразделениях, получая каждые полгода квалификационные оценки, сумма которых определяла их зарплату и дальнейший статус.
Для того чтобы стать в очередь претендентов, записаться на тестирование, Зининой помощи не требовалось. Как и не было гарантии, что талантливого парня не забракуют. Зина позвонила Потапычу. Старый друг Петрова отправил ее к кадровику, с которым Зина уже общалась, и быстро перевел разговор на детей.
Зину охватила паника: она не может помочь дяде Леве! Он в это никогда не поверит, решит, что она неблагодарная зазнайка. Неужели объяснять всем и каждому, что теперь она не жена Петрова, которому устроить парня как пальцами щелкнуть, а просто Петрова Зина? Брошенная обворованная жена, удел которой смиренно просить, ждать милости от людей, несправедливо обиженных ее мужем.
Когда-то давно она хвасталась Маше Потаповой, сравнивая себя с русскими дворянками, которые эмигрировали после революции за границу. Пустое бахвальство! Зина тогда не представляла, как тяжек путь из барынь в крестьянки. Достатка и роскоши жалко — но не это самое болезненное. Потеря статуса, кувырок вниз по социальной лестнице, сочувствие и неизбежное злорадство окружающих — как их перенести?
Эмигранткам было легче — их сорвал с места революционный вихрь, а Зина одна и в прежней обстановке. Точно человек, у которого выдернули ковер из-под ног. Шлепнулась у старых друзей на виду и не знает, то ли слезы лить, то ли дежурную улыбку сохранять.
