И Дуся думала, какие они с мужем счастливые! Как же им повезло!
Через десять минут раздавался мощный храп. Храпели оба, в унисон. Как жили, так и храпели – сладко и дружно.
Беда пришла, как всегда, неожиданно. Дуся поехала к сестре в деревню, всего на три дня, пока Вася был в командировке. Стояло жаркое лето, и сестры решили искупаться в реке. Назавтра Дуся уезжала в Москву. Домой хотелось сильно – в свою чудесную, посвежевшую квартиру, на свой бархатный диван и в ванную с блестящей плиткой в салатовый цветочек.
Дуся села на расстеленное полотенце, закрыла глаза, подставив лицо теплому и приветливому солнышку. Сестра плескалась у берега и звала ее купаться. Дусе не хотелось, но – делать нечего: настырная сестра отвязываться не собиралась.
Она нехотя встала и пошла к реке. Вода была прозрачной и теплой. Не вода, а парное молоко. Дуся зажмурила глаза и медленно, по-собачьи, поплыла. Плавала она неплохо, да и речка была узкая и неглубокая. Но, как оказалось, – коварная: воронки, а в них били холодные ключи и водовороты.
Дусю начало крутить и затягивать вглубь. Несколько минут она боролась и пыталась вынырнуть, но вода затягивала все сильнее, а сил оставалось все меньше. Бедная Дуся так нахлебалась, что и крикнуть не смогла. Крик тонул вместе с Дусей, она захлебывалась водой и страхом.
Сестрица ничего не видела: побежала в кусты по малым делам.
Последнее, что успела прошептать выбившаяся из сил Дуся, – имя любимого мужа.
– Васечка! – булькнула она и погрузилась в пучину.
Вытащили утопленницу через три дня.
Вася сидел на кушетке и, не мигая, смотрел на беленую стену, украшенную плюшевым ковриком, – уточки, лебеди, бархатная речка. Осознав, что такая вот речка, тихая и спокойная, поглотила его любимую Дусю, он захрипел и упал. Прямо на пол, сильно стукнувшись головой.
Прибежала деревенская фельдшерица и закричала:
– Инсульт!
Но, по счастью, инсульта не было – лишь нарушение мозгового кровообращения. Васю увезли в больницу, однако на похороны жены отпустили. Вернее, его нельзя было удержать. Хоронили Дусю в родном селе, на деревенском погосте. Рядом лежали ее родители.
Опасались за Васино здоровье, очень. Накачали лекарствами. Вели одуревшего Васю под руки. Он шел медленно, покачиваясь, и молчал. Все время молчал. С Дусиной могилы увести его не могли. Вася сидел на кладбище неделю. Дусина сестра приносила ему поесть. Вася машинально открывал рот и проглатывал пищу. Потом послушно запивал ее молоком или чаем. И опять молчал. Наконец удалось увести его с кладбища. Сестра уложила беднягу в кровать, и Вася уснул. Спал он три дня, не просыпаясь. А когда проснулся, подскочил в кровати и закричал:
– Дуся! Она же там совсем одна! – И опрометью бросился на кладбище.
Потом понемногу стал приходить в себя. Ел за столом, помогал родне с покосом, кормил скотину. В Москву он не собирался.
– А как я оставлю Дусю? – удивлялся Вася.
Так и прижился в доме у Дусиной сестры. С деревенскими не общался, на лавочке за калиткой не сидел. Утром на кладбище, вечером на кладбище. На Дусиной могиле росли даже розы. Поставил витую оградку и покрасил ее серебрянкой. Дуся, веселая и улыбающаяся, смотрела на него с фотографии: совсем молодая, волосы с перманентом, яркая помада. Вася вел с ней многочасовые беседы. Рассказывал про деревенские новости и сестрино хозяйство. Дуся безмятежно улыбалась. Вася прощался и шел домой. Медленно, как дряхлый старик. Жизнь кончилась.
* * *
Двор буквально разбухал от слухов. Как такое возможно? Три смерти за год, три совсем молодые женщины. Появилась версия, что дом построили на месте старого кладбища – обычное дело. Далее при строительстве дома обвалились строительные леса и погибло много рабочих. Еще версия – на этом месте когда-то стоял купеческий дом, где ревнивый муженек зарезал красавицу жену. Нет? А почему такие проклятья сыплются на наш бедный дом? И резонный вопрос – кто же следующий? Особенно подозрительно поглядывали на женщин от тридцати до пятидесяти. Одна нервная дамочка даже поменяла квартиру.
Конечно, глупости. При чем тут кладбище и ревнивец-купец? Вы еще придумайте, что под фундаментом дома зарыт нечестный клад или ядерные отходы!
Просто трагическое совпадение, трагическое стечение обстоятельств. Онкология, авария, утопление. Года через два все облегченно вздохнули: больше никто не умирал, не травился, в реке не тонул и под машину не бросался.
– Пронесло, – облегченно вздохнули жители нашего дома. К тому же были опровергнуты предположения по поводу кладбищ, купцов и аварий на стройке. Все это оказалось полной ересью. Да и вообще, жители переключились на более интересные события – на те, от которых кровь стыла не меньше, чем от предыдущих трагедий. Хотя нет, глупость. Как можно вообще это сравнивать? Но тем не менее…
* * *
Владимир Сергеевич Силковский, убитый невероятным горем вдовец, оплакивающий свою безвременно ушедшую Дарину, женился повторно через три месяца. Точнее – через два с половиной. Свадьбы, разумеется, не было. Все по-тихому. Просто однажды он появился во дворе со спутницей – маленькой, невзрачной и худосочной девицей примерно двадцати лет от роду. Впрочем, возраст ее читался плохо – очень серенькая, очень невнятная, очень незначительная. Словом, с Дариной не сравнить, неприлично даже и сравнивать. В том, что это не просто знакомая, убедиться было несложно. Силковский так же поправлял на ее тонкой шейке шарфик и так же застегивал разъехавшуюся «молнию» на сапогах. Вечером так же прогуливались в сквере напротив. В пятницу Владимир Сергеевич спешил с работы с тортом и цветами (тот же трюфельный тортик и те же розовые гвоздики). Постоянный мужчина, сказать нечего.
В июне двор наблюдал, как Силковские грузили в машину походное снаряжение, а в декабре, облачившись в лыжные костюмы, с лыжами и палками торопились за город. По первому снежку, как говорится…
Владимир Сергеевич так же раскланивался с соседками – с полупоклоном, уважительно и учтиво.
Ему нехотя отвечали. Не могли простить скорую измену памяти всеми обожаемой Дарины. Сердцу не прикажешь!
Через год двор наблюдал такую картину: молодая жена, предположительно аспирантка Владимира Сергеевича, надвинув очочки на острый носик, аккуратно обходит лужи, бережно неся свой беременный живот, а муж так же аккуратно и бережно подхватывает ее за худой локоток. В положенный срок аспирантка родила. Силковский, с одуревшим от счастья лицом, катал по двору голубую коляску.
* * *
Вася Касаткин не появлялся в столице довольно долго, около шести месяцев. Сплетничали, что он парализован, другие утверждали, что госпитализирован в психиатрическую больницу с диагнозом «буйное помешательство». А вообще, скорее всего, лег на кладбище рядом с Дусей и наконец успокоился. Как у лебедей: один уходит за другим, потому что жить друг без друга не могут. В народе говорят – лебединая верность.
Больше всего бабки расстраивались, что «Дуська не пожила в новом ремонте».
Да, Дуся и вправду не пожила. Даже насладиться им не успела. Зато наслаждалась теперь… Дусина родная сестра.
Да-да! Именно так. Через полгода Вася Касаткин объявился. И не один. Рядом с ним стояла коренастая женщина с простым добродушным обветренным лицом. Вася проявил уважение и представил новую жену кумушкам и сплетницам, заседающим целый день на лавке у подъезда.
Так и сказал:
– Моя новая, заместо Дуси-покойницы. – И глаз его увлажнился. Спутница тоже, хрюкнув, крупной рабочей деревенской рукой оттерла скупую слезу.
Вася толкнул ее в бок, и она, вытерев руку о платье, заливаясь от смущения краской, пробормотала:
– Тоня. Тоня я. – И протянула руку Зинаиде Федоровне, пенсионерке и старожилу с лицом упрямым и суровым, похожим на лицо престарелой Родины-матери. Видно, чутье подсказало смущенной и растерянной «молодой», что баба Зина – объявленный лидер и непререкаемый авторитет в узких кругах.
Тоню приняли «на лавку». Без особого удовольствия, но с явным интересом. Всем было любопытно узнать, как и что в доме Касаткиных.
Сыграли и свадьбу – шумную, словно деревенскую, с баянистом, истерикой, Тониной, разумеется (что поделаешь – перепила баба, с кем не бывает? Радость ведь такая – невеста!), разборками, блюющими гостями и битой (на счастье?) посудой. Словом, как положено у приличных людей.
Тоня, в цветастом халате и тапках, широко раздвинув крепкие ноги, увитые от тяжелой физической работы синими жилами, лузгая семечки, любила, сидя на лавочке, с удовольствием рассказывать в мельчайших подробностях о своей с Васей счастливой жизни.
Вася так же пылесосил квартиру, так же мыл окна и стирал занавески, так же жарил сырники с изюмом. Все так же стоял в универмаге за чешскими сапожками и немецкими комбинациями. Так же получал путевки в санаторий – уже от другой работы, обувной фабрики, где тоже трудился снабженцем.
