Я приезжала к Морозову каждый день. Мне даже удалось выяснить его домашний адрес. Наверное, если бы он обратился в милицию, никто бы его не осудил – я вела себя, как самый настоящий маньяк. Еще чуть-чуть – и я его, наверное, убила бы.
Но в один прекрасный день случилось чудо. Морозов, устало вздохнув, сказал:
– Девушка, вы меня уже достали. Ладно, вам повезло. Вы подходите под тему диссертации одного моего ученика. Можете готовиться к операции.
За окном был сентябрь, по-летнему жаркий и солнечный.
– Я только вещи соберу, – не веря своим ушам, прошептала я.
– Какие вещи? – усмехнулся Морозов. – Не на курорт едете. Халат мы вам дадим. Телевизор в больнице есть. Книгу купите себе в ларьке. Продукты приносить запрещено. А все остальное вам подруги привезут.
– Нет у меня подруг, – вздохнула я. Потом вспомнила Лизку и оговорилась: – Почти нет.
– Что ж, когда через несколько месяцев я отпущу вас на волю, – расхохотался Морозов, – у вас их не останется совсем.
– Почему? – опешила я.
– Потому что у идеальных красавиц подруг не бывает, – серьезно ответил он, – это аксиома.
Как сейчас помню, случилось это двенадцатого декабря. Я шла по Москве, и было у меня ощущение, что я нахожусь внутри рождественской открытки. Снег был чистым и уютно поскрипывающим, фонари – тусклыми и нереально-оранжевыми, прохожие зачем-то беспричинно улыбались друг другу, как заговорщики, и немного вороватая улыбка эта свидетельствовала о том, что каждый из них несет в себе тихую радость первого снега.
Мой путь лежал в модельное агентство «Дженерал». На мне были сапоги «Вичини» на огромных неустойчивых каблуках, и я старалась ступать осторожно – словно была не простым пешеходом, а цирковым канатоходцем. Падения, как и прочие резкие движения, были мне строго противопоказаны. Впрочем, как и колебания температур: чтобы спрятать новое фарфоровое лицо от коварного ветра, я кутала его в тонкую шерстяную шаль. И со стороны, наверное, была похожа на женщину Востока – только глаза весело и не по-восточному смело блестели из-под платка.
Перед тем как потянуть на себя дверь, ведущую в золотой надушенный модельный мирок, я посмотрела на себя в карманное зеркальце. С некоторых пор я всегда носила зеркало в кармане пальто – мне постоянно требовались доказательства того, что произошедшее со мной не является заманчивым сном.
За две недели, проведенные вне больницы, я уже успела немного привыкнуть к новой внешности. Немного, но не совсем.
Не то чтобы я изменилась очень сильно. Глаза остались прежними, разве что их внешние уголки немного смотрели вверх, как будто бы среди моих ближайших предков были люди восточного происхождения. Нос, как ни странно, стал чуть длиннее – многие сказали бы, что раньше у меня был гораздо более совершенный носик, но этот крошечный изъян вдохнул в мое лицо особенную пикантность. Губы Морозов оставил прежними, вопреки моим ожиданиям (и даже опасениям) он не стал гнаться за модой и делать из меня силиконового губошлепа. Не так-то и много штрихов было внесено им в мой портрет, но тем не менее лицо стало другим. Не моим. Пугающе красивым.
В приемной «Дженерал» скучала все та же секретарша Танечка – не знаю, который год она подпиливает под столом свои акриловые ногти и стервозно отшивает очередную новенькую модель.
Она меня не узнала, и это меня развеселило – я словно была главной героиней комедии с переодеваниями.
– Здравствуйте, – ее взгляд задержался на мне дольше обычного, и я поняла, что остро заточенная красота незнакомки произвела на секретаршу впечатление, – у нас нет набора новых моделей.
«Вот сволочь!» – беззлобно выругалась я про себя. Интересно, скольких достойных девушек упускает агентство из-за того, что вход в директорский кабинет сторожит этот упрямый закомплексованный Цербер, который с каждым годом становится все более предвзятым и желчным?
Не обращая на нее внимания, я сняла пальто и повесила его на одежный крючок.
– Вы что, не слышали? – возмутилась Танечка. – Ближайший набор новеньких весной, тогда и приходите.
– А вы все-таки спросите своего директора, – мягко попросила я.
– Делать ему больше нечего, – фыркнула Танечка, – кроме как с вами, неумехами, возиться. Можете обратно надеть свое пальто и идти восвояси.
– Как невежливо, – укоризненно покачала я головой и устремилась к кабинету Бажова.
Не знаю, что произвело на злобную секретаршу большее впечатление – моя самоуверенная наглость или то, что я безошибочно определила, за какой именно дверью находится вожделенное начальство. Во всяком случае, она осталась сидеть за своим столом, глупо хлопая ресницами, я же беспрепятственно проникла в кабинет.
Бажов разговаривал по телефону. Он сидел на краешке стола, по-детски болтая ногами. А я вдруг подумала о том, как же он за последнее время постарел. Шикарная шевелюра побелела, немного располнели щеки, и под глазами наметились темно-коричневые полукружья.
Он недовольно обернулся на шум открывающейся двери, но стоило ему увидеть меня, как на лице его появилось сначала недоуменное выражение, а потом и приветливая улыбка.
– Я занят, перезвоните мне через двадцать минут, – бросил он телефонному собеседнику и резко швырнул трубку на рычаг.
«Ого, целых двадцать минут», – внутренне усмехнулась я. Обычно новеньким девушкам он уделяет куда меньше времени.
– Здравствуйте. – Он встал, что тоже было для меня новостью. Бажов, который каждый день видел перед собою сотни зависимых от него красавиц, давно растерял навыки джентльменского поведения.
– Здравствуйте. – Я старалась говорить более низким голосом, чем обычно. Мне не хотелось, чтобы он сразу меня рассекретил. Было интересно, что он будет делать дальше.
И Борис меня не разочаровал. Он даже не стал звонить Танечке – собственноручно поставил чайник и выставил на журнальный столик коробку шоколадных конфет «Моцарт». Я знала, что дорогими конфетами он угощает только важных гостей.
– Вы начинающая модель или уже работали? – спросил он, с некоторым удивлением вглядываясь в мое лицо.
Я прекрасно его понимала – сама изумилась, когда впервые увидела себя обновленной. Я тоже долго себя разглядывала и никак не могла понять: как это обычное с первого взгляда лицо может обладать такой притягательной силой?
– Я профессиональная модель, – сказала я, выдержав его взгляд.
– И у вас есть портфолио? Вы с собой принесли?
– Нет, – покачала головой я, – портфолио у меня нет, надо делать новое.
– Но как же… Вы же сказали, что уже работали. – Он встряхнул головой. – Как вас зовут?
– Анастасия, – улыбнулась я.
Только в этот момент лицо его немного просветлело. Все-таки он был профессионалом, и моя улыбка, наверное, показалась ему знакомой. В первый момент он был очарован и запутан русалочьим магнетизмом моего нового лица. Но потом пригляделся и вдруг увидел знакомые губы, и знакомые волосы, и знакомые сережки в аккуратных маленьких ушах.
– Анастасия?! – недоуменно переспросил он. – Анастасия… Николаева?!
Я кивнула и улыбнулась. Потом покружилась перед ним, давая ему возможность вволю налюбоваться новыми очертаниями моего портрета.
– Но… Это невероятно, – выдохнул Бажов.
– Я думала, что ты привык к метаморфозам. Разве другие модели никогда не делали операций?
– Делали, но это были не такие операции. Скажи, а кто же такое сотворил? Я бы к нему отправил нескольких своих девочек.
«Еще чего, – подумала я, – пусть сами побегают и найдут! А потом попытаются убедить гениального хирурга, что совершенное лицо необходимо им как кислород».
– Тебе придется выложить за это большие деньги, – соврала я.
– Кто же заплатил за тебя? – недоверчиво спросил Бажов.
– Это тебя не касается. Может быть, у меня появился богатый покровитель.
– Рад за тебя… Анастасия, ты пришла, чтобы поиграть на моих нервах? Или ты хочешь продолжать работать у нас?
– А ты мне работу предлагаешь? – усмехнулась я. – Странно, твоя Танечка сообщила, что набора новых моделей нет.
– Я когда-нибудь точно уволю эту безмозглую лошадь, – беззлобно проворчал он, и я поняла, что, скорее всего, он с Танечкой спит, поэтому она так и бесится, не допуская пред его очи красавиц, – все карты мне путает.
– Борис… – Я набрала в грудь побольше воздуха, прежде чем задать ему главный вопрос. – Ты думаешь, что я могла бы работать?
Он нервно вскочил с места и подошел ко мне так порывисто, что я даже испугалась. После операции я никак не могла отделаться от навязчивого чувства собственной хрупкости и уязвимости.
– Ты это серьезно? Анастасия, да мы с тобой мир покорим!
Я просияла. Бажов, как и любой энергичный человек, умел заражать окружающих вирусом энтузиазма.
– Да? Мне почему-то страшно… Я этого хотела, но теперь страшно…
– Тебе нечего бояться. – Он вернулся за стол и среди небрежно раскиданных бумаг нашел стандартный договор, который все модели заключали с агентством «Дженерал». – Вот. Надеюсь, ты помнишь, как его заполнять.
