– Но мы больше не будем одиноки. Мы будем лучшими подругами.
– Это точно, – говорю я. Действие шампанского понемногу проходит.
– Эй, а ты не хочешь прошвырнуться? Может, сходим завтра по магазинам? У меня все еще есть лимузин и водитель. О черт, у меня всегда будет лимузин и водитель. Я иногда забываю, понимаешь?
У моего мужа есть любовница. Это Констанция.
– Эй, Дайана, – говорю я, глядя через окно на автобус со Среднего Запада, который доставил на Принс-стрит гогочущих туристов, – это правда, что говорят? То, что ты убила своего мужа?
Пауза, потом Дайана издает короткий смешок:
– Ну, пусть уж это останется моей тайной. Если я этого не делала, то должна была сделать, ведь правда?
– Правда?
– Ну… я знаю, как это можно сделать. Если тебе это нужно. И пойми кое-что: это намного дешевле, чем развод. – Она смеется и вешает трубку.
Я уеду.
Я сижу в кабинете доктора П., смотрю, как ветер, долетающий с Пятой авеню, колышет несвежие шифоновые занавески, и думаю о яхтах и кинозвездах в атласных платьях, и коробках для шляп от Луи Вюиттона – одну такую я купила на случай поездки, хотя самой-то шляпы у меня нет, – и тут доктор П. вдруг прерывает поток моих мыслей одним-единственным словом:
– Ну-с?
– Через эти окна легко заглянуть внутрь, – замечаю я.
Он откладывает в сторону стопку желтых карточек и смотрит в окно.
– А это так важно? Вы приходите сюда вот уже около полутора лет, Сесилия, но никогда прежде этого не говорили.
Вот так же я не говорила, что Хьюберт путается с Констанцией. До прошлой недели. Сразу после того, как я сказала Хьюберту, что еду на Каннский кинофестиваль с Дайаной.
– Может, у меня начинается мания преследования? – как бы шутя бросаю я.
– У вас уже есть мания преследования. – Доктор П. смотрит на свои карточки. – Все мы знаем, что поэтому вы и здесь.
– Мы? Кто это «мы»? Это что, заговор, да?
– Я, ваш муж, пресса или, я бы сказал, средства массовой информации, а еще, может быть, этот Д.У. – персонаж, о котором вы так часто рассказываете… Мне продолжать? – Доктор П. несколько утомлен, поэтому я отвечаю «нет» и внезапно добавляю:
– А вдруг моя мания преследования – что-то вроде средства самозащиты? Вы никогда не думали об этом, доктор?
– Да неужели, – спрашивает он, – средство самозащиты?
Вот дерьмо. Я сама не знаю.
Доктор П. пристально смотрит на меня – так же, как Хьюберт, когда я говорю ему, что ухожу. Но сказать ему нечего, как нечего было сказать о тех четырех дорожных вещицах от Луи Вюиттона, которые я приобрела во время того загула с Дайаной. Еще Хьюберт постарался не заметить нескольких пар туфель, сумочек, платьев. «Мне надо уехать, – заявила тогда я, – я должна подумать».
– Мне надо уехать, – говорю я доктору П.
– А что вам это даст?
– Ничего, просто это избавит меня от мужа. Я упоминала о том, что, как мне кажется, у него есть любовница?
– Вы упоминали об этом. – Доктор П. листает свои записи. – Несколько месяцев назад. В связи с той книгой, подробной биографией.
– И что вы думаете?
– Я думаю, что… возможно, все это – плод вашего воображения.
– А я думаю, что в состоянии отличить фантазию от реальности.
– Правда? – спрашивает он.
– Я ВИДЕЛА их.
– А что, они…
– Занимались ЭТИМ? Нет. Но мне все стало ясно. По тому, как они себя вели.
– И что говорит ваш муж?
– Ничего, – отвечаю я, покачивая ногой, – но он этого и не отрицает.
– Но почему ты этого даже не отрицаешь! – кричала тогда я.
– Сесилия, – холодно ответил Хьюберт, – домыслы подобного рода не заслуживают ответа.
Он может быть таким холодным, мой муж. Под глянцем его прекрасных манер… нет ровно ничего.
– Он определенно крутит с кем-то, – так сказала потом Дайана, – иначе бы он это отрицал.
Надо же, всем все понятно!
Я знаю, наша беседа с доктором никуда не ведет, поэтому роняю ни с того ни с сего:
– У меня появилась новая подруга. – И вдруг понимаю, как жалко это звучит, словно мне вновь четыре года и я рассказываю всем и каждому про своего друга Уинстона, который был всего лишь навсего моей фантазией. Я рассказывала тогда, как хожу играть с Уинстоном, хотя на самом деле я ходила к своей любимой грязной луже и пускала по ней плавать спичечные коробки с жуками внутри.
– И эта подруга…
– Она действительно есть, – настаиваю я, сознавая, что и это утверждение вполне вписывается в образ душевнобольной, поэтому стараюсь быстро сгладить впечатление. – То есть, я думаю, мы будем друзьями. Мы и сейчас друзья, но кто знает, сколько это продлится.
– Ваша дружба с женщинами… обычно быстро заканчивалась?
– Не знаю. – Я с трудом сдерживаю раздражение. – Кто знает? Это не так важно. А вам даже не интересно, кто она?
– А это очень важно, кто она такая?
– Важно то, что у меня долго не было подруги. Довольно вам этого? – Я смотрю на него с яростью.
– А почему так?
– Не знаю. Потому что я замужем. Сами посудите.
– Итак, эта подруга…
– Дайана…
Доктор П. предостерегающе поднимает руку:
– Меня интересует только имя.
– Что здесь происходит? Встреча анонимных алкоголиков?
– Это как вам будет угодно представить, Сесилия. Ну хорошо, Дайана. – Доктор П. записывает имя на листочке и подчеркивает его.
– Вы НАВЕРНЯКА знаете, кто она! – кричу я. – Черт возьми, это Дайана Мун! Разве вы не читаете светскую хронику? О нас пишут уже две недели. О том, что мы всюду бываем вместе.
Доктор П. посасывает кончик карандаша.
– Я не читаю светскую хронику, – говорит он задумчиво.
– Да ладно вам, доктор, все ее читают, – говорю я, скрещивая на груди руки и раскачивая ногой в бежевой шелковой туфельке от Маноло Бланика.
Эти совершенно непрактичные туфли за четыреста пятьдесят долларов мы с Дайаной купили два дня назад, когда пустились в загул по магазинам. Я выбрала эти туфли, и Дайана сказала, что мы должны купить одинаковые, потому что мы сестры. Потом это подтвердилось тем, что у нас оказался один и тот же размер: девятый.
– У меня хороший вкус, – внезапно бросаю я. И доктор П., вероятно, освобождаясь от страха быть мной покалеченным, послушно соглашается:
– Да, так и есть. Ведь это одно из ваших отличительных качеств. Разве не так? Хороший вкус. Возможно, это одна из причин, по которым Хьюберт женился на вас. – Он смотрит на меня; я не свожу с него глаз, и он, запинаясь, продолжает: – То есть… ведь это одна из причин, по которым такие мужчины, как Хьюберт, женятся, не так ли? Им нужны женщины с хорошим вкусом, чтобы они могли достойно одеться для… благотворительных вечеров… и украсить дом… в Хэмптоне… или нет, возможно, это уже в прошлом… Кажется, я что-то слышал или читал… и, замечая ваши предпочтения, люди…
Тут я откидываюсь на спинку кресла и закрываю глаза.
Я думаю о том, что бы сделала на моем месте Дайана.
– Знаете что, доктор П.? – спрашиваю я.
– Что?
– Идите вы в задницу! – говорю я и выхожу из кабинета.
Сегодня утром я просыпаюсь и говорю Хьюберту:
– Как думаешь, санакс разрешен законом?
Он в ванной комнате, бреется и спрашивает оттуда:
– А что?
– Ну, я не хочу никаких неприятностей с таможней, когда поеду во Францию, – говорю я просто потому, что мне нравится капать ему на мозги.
У него становится такое усталое лицо, какое преимущественно и бывает вот уже две недели, с тех пор как я сказала ему, что уеду. Он отвечает:
– Не думаю, что тебе стоит волноваться по этому поводу. Ты же знаешь, если будут какие-то проблемы, ты всегда можешь позвонить моему отцу.
– Ну да, – соглашаюсь я весело, хотя для веселья нет никакой причины, – я просто обожаю звонить в замок.
Он проходит мимо меня. Задирая кверху подбородок, застегивает пуговицу на рубашке, завязывает под воротничком галстук.
Я вижу в его глазах болезненное выражение, словно у побитой собаки, и на мгновение я чувствую себя так, будто кто-то штопором пронзает меня насквозь, но тут же напоминаю себе, что ему ДОЛЖНО быть плохо.
Ведь у него есть любовница.
И между прочим, я не собираюсь больше поднимать эту тему.
Ибо «по делам их узнаете их».
Я беру на руки Мистера Смита, который вообще-то еще спит, целую его в макушку и спрашиваю игриво:
– Как думаешь, Мистер Смит будет по мне скучать?
– Наверное, – отвечает бесстрастно Хьюберт и не добавляет положенное в таких случаях «я тоже».
О Боже. Что будет дальше?
– Ну, пока, – говорит он. – Мы сегодня запускаем два новых проекта, так что я вернусь поздно.
– Да ради Бога, – изображаю безразличие я.
Он вымученно улыбается, и мне вдруг становится больно. Он хочет развестись со мной.
Он хочет избавиться от меня так же, как избавился от своей первой жены.
Анастасия.
Мне неприятно даже само это имя.
Она тоже была чокнутая.
