— А вот и найду. Это дом, соседний с церковью делла Салуте, верно? Я доеду на катере до Пьяцца Сан-Марко, а там возьму гондолу, чтобы пересечь канал.
Да, она вправду знала дорогу.
— Ну ладно, раз ты настаиваешь. — Он подумал, что не мешает еще раз как следует осмотреть все в доме, прежде чем туда попадет она. — Ты уже поела?
— Нет.
— Прекрасно. Приглашаю тебя на ленч. Будь осторожна при посадке на катер.
Их разъединили. Том хладнокровно и медленно обошел дом. Сначала две большие комнаты наверху, потом спустился вниз по лестнице и осмотрел гостиную. Только бы дом не показался ей слишком роскошным! Он убрал со стола в гостиной серебряный портсигар, который купил всего два дня назад и отдал выгравировать на нем свои инициалы, и положил его в нижний ящик серванта.
В кухне Анна возилась с ленчем.
— Анна, сегодня приготовьте ленч на двоих, — сказал Том. — Я жду в гости молодую даму.
От этой перспективы Анна расплылась в улыбке:
— Американскую даму?
— Да. Старую приятельницу. Когда ленч будет готов, вы с Уго можете быть свободными. Мы обслужим себя сами.
— Хорошо.
Обычно Анна и Уго приходили в десять и уходили в два. Том не хотел, чтобы они присутствовали при его разговоре с Мардж: оба немного владели английским. Не настолько, чтобы полностью понять разговор, но уж когда речь зайдет о Дикки, постараются не упустить ни словечка, и это раздражало Тома.
Том приготовил в кувшине несколько порций мартини, поставил в гостиной поднос с бокалами и бутербродами на тарелке. При первом же звуке дверного кольца распахнул дверь.
— Мардж! Рад тебя видеть! Входи! — Он взял у нее чемодан.
— Как поживаешь. Том? Вот это да! — Она огляделась вокруг, подняла глаза к высокому лепному потолку. — Это твой дом?
— Я снял его. За бесценок, — скромно сказал Том. — Заходи, выпьем. Расскажи, что новенького. Ты была в полиции в Риме?
Он положил ее пальто и прозрачный дождевик на кресло.
— Была, и мистер Гринлиф тоже. Он, конечно, очень расстроен.
Она села на диван. Том расположился в кресле напротив.
— Ну как, они выяснили что-нибудь? Один тамошний полицейский держит меня в курсе, но ни разу не сообщил что-нибудь в самом деле важное.
— Выяснили, что перед отъездом из Палермо Дикки обменял дорожные чеки на наличные, получив больше тысячи долларов. Перед самым отъездом. Значит, ему нужны были деньги, чтобы куда-нибудь поехать, в Грецию или там в Африку. Не мог же он менять чеки на наличные, чтобы после этого покончить с собой.
— Не мог, — согласился Том. — Ты права, это вселяет надежду. Я не читал об этом в газетах.
— По-моему, в газетах этого и не было.
— Газеты печатали только всякую чепуху. Что Дикки, мол, обычно ел на завтрак в Монджибелло, — сказал Том, разливая мартини.
— Просто кошмар какой-то! Сейчас стало чуть-чуть получше, но как раз когда приехал мистер Гринлиф, газеты просто невозможно было читать. Большое спасибо! — Она взяла свой мартини.
— А как он себя чувствует?
Мардж покачала головой:
— Мне его так жалко! Все время твердит, дескать, американская полиция лучше справилась бы, и всякое такое. Вдобавок совсем не знает итальянского, и это все усугубляет.
— А что он делает в Риме?
— Ждет. Что нам еще остается? Я опять отложила свой отъезд. Мы с мистером Гринлифом ездили в Монджибелло, и я там всех расспрашивала, в основном, конечно, ради мистера Гринлифа. Я-то заранее знала, что они ничего не могут сказать. Дикки не был там с ноября.
— Да, конечно.
Том размышлял, потягивая мартини. Мардж явно надеялась на лучшее. Даже и теперь она сохраняла типично скаутские активность и бодрость. Казалось, вот-вот, сделав резкое движение, что-нибудь опрокинет. От нее веяло крепким здоровьем и чуть заметной неряшливостью. Как она его раздражала! Но он разыграл комедию: встал, похлопал ее по плечу и нежно чмокнул в щечку.
— Может быть, он отсиживается где-нибудь в Танжере и пережидает, пока все не уляжется.
— В таком случае он совершенно не считается с нами, — рассмеялась Мардж.
— Я вовсе не хотел никого волновать, когда рассказал об его депрессии. Просто считал своим долгом поставить в известность тебя и мистера Гринлифа.
— Понимаю. Думаю, ты правильно поступил, рассказав нам. Но я с тобой не согласна.
Она улыбнулась своей широкой улыбкой, глаза лучились надеждой. Нет, ей-богу, она просто чокнутая!
Том вернул ее с небес на землю, задавая вопросы о том, какие версии разрабатываются римской полицией, какие улики у них есть (оказалось — ни одной, достойной упоминания) и что она слышала по поводу убийства Майлза. Об этом Мардж тоже не сообщила ничего нового. Она знала, что Фредди и Дикки видели вместе перед домом Дикки в тот самый вечер около восьми часов, но считала, что значение этого эпизода раздуто.
— Может, Фредди надрался, а может, Дикки просто так обнял его. В темноте и не разглядишь как следует! Непозволительно из этого делать вывод, будто Дикки убил Фредди.
— А есть ли у них какие-либо конкретные факты, хотя бы один, чтобы считать Дикки убийцей?
— Ну конечно нет!
— Тогда почему бы им не заняться делом как следует и не выяснить, кто на самом деле убил Фредди? А заодно и выяснить, где Дикки?
— То-то и оно. Во всяком случае, полиция теперь точно знает, что Дикки добрался из Палермо до Неаполя. Нашелся стюард, который помнит, что нес его чемоданы от каюты до пристани в Неаполе.
— Вот как, — сказал Том. Он тоже помнил этого стюарда, неуклюжего низкорослого недотепу, уронившего его матерчатый чемодан, пытаясь нести его под мышкой. — Но ведь Фредди, кажется, убит через несколько часов после того, как ушел от Дикки? — спросил он вдруг.
— В том-то и дело, что нет. Врачи не могут сказать точно. И похоже, у Дикки нет алиби. Вполне естественно, ведь он, несомненно, был один. Да уж, не везет так не везет.
— Но не думают же они всерьез, что убийца Фредди Дикки?
— Прямо так не говорят. Но это носится в воздухе. Разумеется, они не могут себе позволить опрометчивых заявлений, когда речь идет об американском гражданине. Но поскольку других подозреваемых нет, а Дикки исчез… И потом, еще его квартирная хозяйка в Риме показала, что Фредди спускался к ней и спрашивал, кто живет в квартире Дикки или что-то вроде этого. Она сказала, что вид у Фредди был рассерженный, будто они поссорились. И будто бы Фредди спрашивал, живет ли Дикки один.
Том нахмурился:
— Странный вопрос.
— Сама удивляюсь. Фредди не слишком хорошо говорил по-итальянски, и, возможно, квартирная хозяйка его неправильно поняла. Во всяком случае, уже сам факт, что Фредди был сердит, бросает тень на Дикки.
Том поднял брови:
— Я бы сказал, что это бросает тень на Фредди. Может быть, Дикки-то вовсе не был сердит. — Он был совершенно спокоен, ведь Мардж ничего не пронюхала. — По-моему, тут не о чем тревожиться, если только не всплывет что-либо реальное. На мой взгляд, все это просто чепуха. — Он снова наполнил ее бокал. — Кстати, об Африке. Они наводили справки в Танжере? Дикки часто говорил, что хочет поехать в Танжер.
— Думаю, они подняли на ноги полицию повсюду. По-моему, им бы следовало пригласить полицейских из Франции. Французская полиция здорово справляется с такими делами. Ну конечно, это невозможно. Здесь Италия, — сказала она, и голос ее дрогнул от волнения.
— Съедим ленч дома? — спросил Том. — Прислуга уходит только в два. Воспользуемся этим преимуществом.
Анна возвестила, что ленч готов.
— Чудесно, — сказала Мардж. — Тем более дождик моросит…
Анна уставилась на Мардж — узнала по газетным фотографиям, понял Том.
— Вы с Уго можете идти, если хотите. Спасибо.
Анна вернулась в кухню, где была дверь в боковой стене дома, выходившая в маленький проулок. Этим-то выходом и пользовались слуги. Но Том слышал, как она гремит кофеваркой, несомненно нарочно оттягивая свой уход, чтобы еще раз взглянуть на Мардж.
— С Уго? Одной служанки тебе мало?
— Здесь принято наниматься парами. Ты не поверишь, но я арендую этот дом всего за пятьдесят долларов в месяц. Правда, без отопления.
— Я и вправду не верю! Цена почти такая же, как в Монджибелло.
— Но это так и есть. Конечно, отопление безумно дорого, но я обычно отапливаю только спальню.
— Но здесь совсем не холодно.
— Сегодня топлю на всю катушку ради тебя, — улыбнулся Том.
— Что произошло? Какая-нибудь из твоих тетушек умерла и оставила тебе целое состояние? — спросила Мардж, все еще разыгрывая роль ослепленной окружающим великолепием.
— Нет, просто я принял решение. Собираюсь наслаждаться жизнью на те деньги, что у меня есть, пока не кончатся. Я писал тебе, что с работой, на которую я рассчитывал в Риме, не выгорело. И вот сижу в Европе, имея всего каких-нибудь две тысячи долларов на счете. И решил прожить их, а потом вернуться домой вчистую разоренным и начать все с нуля.
