Чад спустился к бассейну и вытянулся в шезлонге. Он заказал у официантки протеиновый коктейль, так как потерял много белка вчерашней ночью. Вылил на тело немного дорогущего французского масла для загара и поправил свои облетающие купальные трусы так, чтобы казалось, будто он наделен чрезвычайно большим хозяйством. Эти трусы он заказал по каталогу «Мужчина высшей пробы». Обычно Чад ничего не покупал по каталогам, но, увидев эти облегающие велосипедные трусы, отметил для себя, как великолепно они смотрятся на парне, позирующем на фото, и решил попробовать.
Чад расслабленно лежал на солнце — его тело лоснилось от масла, а промежность смахивала на гульфик на штанах какого-нибудь шекспировского актера — и потягивал свой протеиновый коктейль. Он попросил добавить туда свежий банан, и почему-то, вероятно, по причине полной некомпетентности, они проигнорировали его просьбу. Тем не менее сейчас Чад чувствовал себя полным великодушия, блистающим и неотразимым в этом своем полуголом, отдающем дань солнцу настроении, поэтому он решил просто пить коктейль и не париться по пустякам.
Чад приподнял модные очки, купленные во время посещения миланских магазинов, и принялся рассматривать загорающих представителей мужского пола, надеясь увидеть Кита. Он превосходно провел время с этим парнем и не возражал бы против повторного выступления.
Чад знал, что ему следовало бы пойти в больницу к Фрэнсису. Но в больницах стоит невыносимая вонь, да и вообще, надо признать, действуют они на человека весьма угнетающе. И все же, неохотно подумал он, навестить Фрэнсиса было необходимо. Чад подумал о бедном, жалком Фрэнсисе, который сейчас валяется в кровати со своим синим членом. Он ощутил укол вины. Вины не зато, что провел ночь с парнем, которого закадрил у бассейна, но за то, что его совсем не тянет в больницу. С Фрэнсисом вечно так: он заставлял Чада чувствовать себя кругом виноватым, словно тот и вправду в чем-то провинился. Так было всегда. Фрэнсис стойко переносил выпавшее на его долю мученичество. А Чад считал своего друга полным занудой.
Ему было и впрямь совестно, что он обижает Фрэнсиса, но ведь его жизнь касалась только его одного и никого больше. Он может поступать так, как ему вздумается. Почему он должен отказывать себе в каком-нибудь удовольствии только потому, что у него есть приятель? Как там поется в той песне? Если любишь кого-то, отпусти его — или отпусти совсем, или притворись, что ты не возражаешь, когда он уходит и трахает другого. Разве не в этом смысл любви? Ты хочешь, чтобы твой любимый жил полноценной жизнью. Чтобы ухватил тот краткий миг, отпущенный каждому на этой планете, и прожил его в удовольствии. А что, если удовольствие как раз и значит, что ты должен трахнуть как можно больше людей? В конце концов, он же никого не убивает. И он не такой уж плохой парень. Он любит Фрэнсиса. Ведь он же сюда прилетел, не так ли?
Чад дал себе торжественное обещание, что сегодня же, но только чуть позже непременно съездит в больницу… Но сначала спросите того красивого кубинца, что сидит на другой стороне бассейна, не хочет ли он составить ему компанию за обедом.
Он не хотел идти. Совсем не хотел. И он знал, да просто голову дал бы на отсечение, что никогда не станет работать на них. Но его разбирало любопытство. Поэтому Джозеф поднялся на лифте на четвертый этаж и вышел в конторе Джека Люси так, словно в этом поступке не было ничего необычного.
Стэнли встретил его с преувеличенным энтузиазмом и притворной доброжелательностью человека, который не знает, ожидает ли его учтивая беседа или предстоит мордобой. Он предложил кофе, минеральную воду, содовую. Джозеф вежливо отказался и ждал, когда Стэнли перейдет к делу.
— Мы хотели бы, чтобы вы на нас работали.
Что ж, он оказался прав. Частично собеседование об устройстве на работу, частично оценка потенциальной угрозы. Джозеф покачал головой:
— Не думаю, что это хорошая идея.
Стэнли кивнул. Выглядело так, словно он и впрямь понимает.
— Ваша охана не одобрит.
Гавайское слово, вырвавшееся изо рта хаоле, застало Джозефа врасплох.
— Да. Им не понравится.
— Я понимаю. С моим отцом тоже подчас бывает трудно найти общий язык.
— Спасибо за предложение.
— Вы рассмотрите его?
Джозеф помотал головой:
— На самом деле я подумываю о том, чтобы уехать с островов.
Стэнли выглядел удивленным.
— А мне здесь нравится. Я никогда не захочу отсюда уехать. Это просто настоящий рай земной.
— Ты странный парень.
Джозеф поднял голову и увидел двоюродного брата, подошедшего к его грузовику.
— Что ты здесь делаешь?
Уилсон пожал плечами:
— Что они говорят?
— Они предложили мне работу.
— Правда?
— Я не собираюсь работать на них.
— Ты должен что-нибудь сделать, братишка.
Джозеф посмотрел на улицу. Уилсон прав. Ему придется что-нибудь сделать.
— Не с ними.
— Что Ханна говорит?
— Она переехала.
Уилсон даже переменился в лице. Он уставился на Джозефа, донельзя пораженный.
— Она вернется. Она тебя любит.
— Ханна хотела, чтобы я переспал с тем парнем.
— Ты думаешь, что если отсосешь член у какого-то мужика, то сам станешь гомиком?
— А разве нет?
— Да ни в жисть, братишка. Всего лишь набьешь себе полный рот гадостью, а позже прополощешь его как следует. Быть голубым — нечто совершенно иное. Это уже стиль жизни.
Джозеф принялся рассматривать кузена.
— А тебе-то откуда об этом известно?
Уилсон рассмеялся.
— Я работаю в ночных клубах и знаю все об этих голубых, но ты их даже не поймешь. Ты всегда был традиционной ориентации. Я думаю, ты только выиграешь, если отсосешь член того гомика.
— Спасибо. Ценю твое мнение.
— В жизни все просто. Ты всегда думаешь, что знаешь, как будет лучше. Но не всегда прав, братишка. Ты не единственный, у кого есть что-то в голове.
Джозеф не знал, что ответить.
— О чем ты говоришь?
— Все привыкли считать, что ты точно знаешь, что правильно, а что нет. Только потому, что ты учился в университете. Но и ты не всегда бываешь прав, братишка.
— Я никогда и не говорил, что я прав.
Уилсон стоял молча и смотрел на брата — ведь они ни о чем не спорили, что тут еще сказать. Джозеф попытался изменить тему разговора:
— Как твой отец?
— Он пропал.
— Что ты имеешь в виду? Куда пропал?
Уилсон покрутил пальцем у виска.
— Да, слоняется по окрестностям с ружьем. Думает, за ним следят какие-то люди. Считает, что кто-то совал нос в его дом, но совсем неслышно, как настоящий акуалапу.
— Я переговорю с ним.
— Сегодня вечером отец останется у своего друга. Он говорит, у него странное предчувствие.
— Какое предчувствие? Такое же, как было во Вьетнаме.
Кит сидел на пляже, погрузившись в созерцание волн, то накатывающих на берег, то отступающих, снова накатывающих, снова отступающих. Иногда они изгибались и подавались всей массой влево, иногда вздымались, словно стена пенистого стекла, и с грохотом обрушивались вниз. Подчас волны всасывали песок с жадным, воющим хлюпаньем, пытаясь утянуть его в море. И ни одна из них никогда не походила на другую. Как и снежинки, каждая волна, казалось, имела собственную, уникальную сущность. Была одна вечно уклоняющаяся, которая ну никак не могла решить, хочет ли она вообще слыть волной, был и просто мокрый океанский сгусток, ударяющийся о берег с таким видом, словно в Калифорнийском заливе он неправильно свернул и вот вынужден теперь неприкаянно торчать здесь. Одна была очень честолюбивой, так эта прямо целое представление закатила, скручиваясь и скользя на одном боку, обрушиваясь на скалы в конце пляжа и извергаясь в небеса почище, чем вулкан Килауэа.
Кит больше всего понимал эту волну. Казалось, будучи водой, она мечтала стать воздухом.
Слушать прибой было тоже интересно. Волны рычали и кричали, огрызались и пели. Они все в один голос твердили ему не терять бдительности. Что-то приближается. Проснись!
Кит не мог сказать точно, где находится. Знал лишь, что это место в пределах острова Оаху. Ранее Кит присоединился к нескольким серферам, ехавшим в направлении, противоположном Гонолулу, и попросил высадить его, когда увидел этот пляж. Кит сразу же понял, что видит самый совершенный пляж на свете. Такой пляж может лишь присниться, либо обязательно ждет в райских кущах.
Кит нашел маленький продовольственный магазин и купил несколько больших бутылок минеральной воды и горсть вяленого мяса. Потом принял еще парочку таблеток «экстази» и неспешно отправился к воде.
Он просидел здесь целый день. Его сердце колотилось, кровь стремительно неслась по венам, в груди пылал жар, которого Кит никогда прежде не знал. Он чувствовал, как сердце расширяется, делается больше и сильнее с каждой волной, поглощая посылаемую океаном энергию, до тех пор пока оно само не стало океаном. Эти волны несли в себе тайное знание. Просто надо прислушаться.
