— Ее невозможно описать, — проговорил Теллхейм, прислушиваясь к чему-то. — Продолжим наш разговор на шестом этаже. Там наиболее интересная часть архива. И музыка старинных страниц там должна звучать особенно чарующе. На втором этаже у лестницы вы найдете дамскую комнату. А потом поднимайтесь ко мне. Не бойтесь заблудиться. Идите по синей ковровой дорожке.
— Здесь нет лифта? — спросила Женни.
— Нет, — Теллхейм с улыбкой посмотрел на часы. — Лифты иногда застревают. И особенно часто это бывает без двадцати минут восемь.
Женни приподняла брови, но, решив не задавать лишних вопросов, встала. Сделав шаг вперед, она увидела в дверном проеме часть лестницы и поднимающегося по ней обрюзгшего старика с топором в руке. Незнакомец взглянул на нее, и сердце девушки обрушилось в низ живота.
— Что с вами? — удивленно спросил Теллхейм, взглянув на ее лицо.
— Там! — в ужасе прошептала Женни. — На лестнице человек с топором! Без глаз!
— Ах, это? — рассмеялся Теллхейм. — Не обращайте внимания! Это наш работник. Он в маске. Знаете ли, сюда нередко приводят экскурсии, так вот это часть шоу. Это не Англия. Немецкие замки и старинные дома бедны призраками, поэтому в этом качестве подрабатывают обыкновенные бюргеры. Наш сантехник изображает мясника Клауса. Да, и не пугайтесь, если увидите мальчика. Это ребенок Терезы. Очаровательный сорванец!
03
«Пьешь мою наготу,
И не можешь напиться?
Отчего не откроешь рот?».
Jenny
Туалетная комната успокоила Женни. Все вокруг сияло чистотой. Цветочные ароматы не были назойливыми. Казалось, что уборщица только что покинула помещение. Девушка привела себя в порядок и вышла на лестницу. Тереза стояла у дверей. Невольно вздрогнув, Женни кивнула ей и, улыбнувшись, хотела пройти мимо. Ее остановил голос женщины.
— Ты не встречала Олафа?
— Что вы сказали? — переспросила девушка.
— Они спрятали его от меня.
Тереза стояла неподвижно, глядя прямо перед собой, и даже губы ее, казалось, не шевелились. Был только голос.
— Если встретишь Олафа, скажи ему, что я жду здесь.
— Хорошо, — растерянно ответила Женни и заторопилась вверх.
Поднявшись по лестнице на один пролет, девушка оглянулась. На том месте, где она только что видела Терезу, никого не было. «Странно, — подумала Женни, — что она хотела этим сказать? Или она сознательно запугивает новых работников? Это часть испытания?» Девушка нахмурилась на мгновение, пытаясь вспомнить, была ли она безупречна при пользовании туалетной комнатой, затем махнула рукой и поспешила вверх. Каждый этаж здания соответствовал не менее чем двум этажам обычного дома, поэтому она запыхалась. К тому же несколько раз ей казалось, что двумя пролетами выше мелькала фигурка ребенка. Поблагодарив про себя Теллхейма за предупреждение, она пошла по синей дорожке. По всей видимости, дом не ограничивался узким фасадом, а продолжался вглубь квартала. Она прошагала по мрачному, слабо освещенному коридору не менее полусотни метров, пока синяя ковровая дорожка не исчезла под тяжелой дверью. Женни с усилием потянула ее на себя и оказалась в библиотеке. Теллхейм уже ждал ее. Он показал на кресло, взмахнул рукой, демонстрируя стеллажи, заставленные книгами, свитками, пачками истрепанной бумаги, коробками и ящиками.
— Святая святых. Конечно, в свое время представители оккупационных властей приложили к этому руки, но многое было обнаружено и в более поздние годы. Это архивы видных горожан, отошедшие к магистрату по завещаниям или выкупленные у нерадивых потомков. Есть редкие документы и даже древние манускрипты. Причем в этом зале собрано все, имеющее отношение к литературе, искусству, философии, архитектуре.
— Вы проводили сортировку?
Женни восхищенно вертела головой, стоя в середине зала.
— Отчасти. Следовали сопроводительным документам магистрата. Возможно, и даже наверняка что-то ценное есть и на других этажах, но здесь концентрация выше.
— И много открытий здесь было сделано? — спросила девушка.
— Ни одного, — спокойно ответил Теллхейм.
— То есть? — не поняла Женни. — У вас не было архивиста?
— Были, — сказал Теллхейм. — Только они не задерживались. Двое женщин обратились за консультацией к психиатру. Одна выбросилась с галереи шестого этажа. Несколько человек покинули нас в первые же дни. Вы не боитесь?
— Чего? — неожиданно для самой себя усмехнулась Женни. — Я не верю в призраков. И мне нужна эта работа. К тому же вы здесь работаете. Тереза. Этот сантехник.
— Мы давно здесь, — задумчиво проговорил Теллхейм, присаживаясь на край дивана. — Извините, но я присяду. Дело не в нас. В конечном итоге здесь все решает сам дом.
— Вы так и не закончили рассказ, — напомнила ему девушка. — Подождите углубляться в мистику.
— Да, конечно, — согласился Теллхейм. — На чем мы остановились?
— Я хотела бы узнать, кто такой Густафсон, — сказала Женни. — Мне непонятно, почему в годы войны в помощниках у мясника был, судя по фамилии, швед. Почему он не попал в вермахт или в концлагерь? И как его имя оказалось на доске. И вообще, откуда взялся дом?
— Его построил Олаф Густафсон, — ответил Теллхейм.
— И вот еще, — вспомнила девушка. — Почему дом называют Мертвым?
— Вы хотите, чтобы я отвечал на все вопросы одновременно? — неожиданно улыбнулся Теллхейм.
— Зачем же? — опустилась в кресло Женни. — Начните с главного.
— Кто может знать, что является главным, — задумался Теллхейм. — Клаус нашел Олафа Густафсона в собственном подвале.
— Подождите, — остановила его девушка. — Я помню. На восьмой день.
— Не перебивайте меня, — мотнул головой Теллхейм. — Это случилось в тридцать втором. Время было тяжелое. Клаус не обрадовался, когда, открыв двери в подвал, обнаружил там спящего белоголового парня. Дело чуть не дошло до тумаков. Но припасы были целы, а работника у него как раз тогда не было. Парень оказался работящим, хотя и идиотом. Он не мог связать и двух слов ни на одном известном в порту Гамбурга языке. Имя он сказал сам, а фамилию ему придумал Клаус. Точнее пошел в порт и спросил фамилию первого попавшегося ему на глаза шведа. Так Олаф стал Густафсоном. И самое удивительное, что до момента бомбежки он не изменился. Оставался белоголовым юным увальнем трудягой. Клаус не мог нарадоваться на него. Только этой идиллии однажды пришел конец. Когда Гамбург был уничтожен, на руках у Клауса оказались помешанный парень, который вдруг начал пытаться что-то говорить, и дочь фрау Эберхарт с ребенком на руках. Та после пережитого тоже в уме повредилась. Клаус смекнул, что к чему, оформил в суматохе усыновление Олафа, затем организовал его свадьбу с девушкой и уже через полгода был фактическим владельцем трех участков на разрушенной улице. Не знаю, как он перебивался. Темные то были времена. Говорили разное, но в нацистских архивах на Клауса ничего не нашлось. Потом война подошла к концу, в город вошли оккупационные войска. Клаус начал понемногу вставать на ноги, собрался восстанавливать дом, но тут произошло чудо.
— Чудо? — переспросила Женни.
— Олаф стал нормальным человеком, — объяснил Теллхейм.
— То есть? — не поняла девушка.
— В один прекрасный день он перестал быть идиотом, — развел руками Теллхейм. — Все эти несчастья, что обрушились на город и на Германию, словно вливали в него силы. Более того, он обрел влияние на Клауса, на жену. Тогда еще у них родилась дочка. Обворожительное создание. Кто знает, может, именно ее рождение сыграло решающую роль? Так или иначе, но уже в сорок седьмом всеми делами заправлял Олаф. А в конце того же года он начал строить Мертвый Дом.
— Лавка мясника давала достаточно средств? — усомнилась Женни.
— Лавка мясника не давала ничего, — усмехнулся Теллхейм. — Но вместе с разумом к Олафу пришла или вернулась удача. У него появились деньги. Много денег. Говорили, что он продает какие-то предметы, изделия из золота. Точно никто не знал, но денег у него было много. Достаточно много, чтобы заткнуть рот тем, кто мог бы расспросить его об этом.
— Зачем он построил такое здание? — спросила девушка.
— Этого никто не знает, — ответил старик. — Но сам Олаф неоднократно повторял, что он строит убежище для кого-то, кому будет служить его семья.
— Кто выполнял проект?
— Никто, — продолжил Теллхейм. — Проект здания до последней черточки был запечатлен у Олафа в голове. Словно он восстанавливал здание по памяти. Когда развалины были расчищены, оказалось, что подвал Клауса и фундаменты соседних домов когда-то были одним целым. Они явно принадлежали какому-то древнему строению. Рабочие пустили слух, что это остатки языческого капища. К сожалению, все возможные проходы в подвалы были замурованы еще при строительстве. Олаф избегал внимания. И просил рабочих не болтать лишнего. Но только шила в мешке не утаишь. Когда здание было выстроено, его тут же прозвали Мертвым Домом.
