— А я не считаю, что ты хуже других. Просто другие порой несколько лучше, — отпарировала Маня.
Леонид не обратил на ее словесные упражнения ни малейшего внимания и продолжал долбить свое.
— "Жизнь такова, какова она есть, и больше не какова…" Я уже втолковывал тебе это, но, смотрю, больших успехов на поприще твоего образования не достиг.
— Я вовсе не считаю тебя мерзавцем, Леня, — неловко попробовала объясниться Маша. — И никогда не считала. Ты столько помогал мне… Я тебе многим обязана…
— Вот это и плохо… — пробурчал Бройберг. — Ленуша, у нас есть что-нибудь выпить?
Леночка молча достала из холодильника запотевшую бутылку "Гжелки".
— Что есть умение жить? — задумчиво продолжал Леонид, разливая водку в рюмки. — Это, прежде всего, уметь вовремя кивнуть головой, уметь аккомпанировать и вовремя переключать один файл на другой… Ты не научилась делать ни того, ни другого, ни третьего… Впрочем, мадамы вообще не отличаются такими умениями. И в этом их беда и наше несчастье. — Ленька выпил, не дожидаясь прекрасных дам. — Знаешь, как я всю жизнь жестоко мучаюсь, постоянно выдумывая для жен оригинальные и новые объяснения своих поздним возвращениям! И ведь повторяться противопоказано! Ты представь себе все это! Тяжелый случай! Участь моя незавидная. Будь добрее, просто Мария! Где уж тут твое знаменитое просто… Ты как знаменитый черный квадрат. Вроде все понятно, а ничего не поймешь. Два пишем, пять в уме… Елена, что ты крутишься, как колесо обозрения? Сядь, наконец, и съешь булочку!
Он аккуратно намазал маслом слойку и любовно протянул Леночке. Она села рядом с ним, по-прежнему не сводя с него очумелых глаз. Надо же было так влюбить в себя девку! Леонид всегда отличался этим редким качеством, хотя внешне абсолютно ничего особенного. Настоящий Карлсон, который живет по разным адресам. И что в нем вечно находят девицы? У них какое-то особое, ничем не объяснимое зрение…
— Дураку нельзя объяснить, что он дурак, потому что он дурак, а подлецу, по той же причине, — что он подлец! — развивал свои философские настроения Бройберг. — Кто есть ху… Поэтому чего зря мучиться, стараться и переливать из пустого в порожнее? В принципе никому ничего нельзя ничего объяснить… И мне тоже. Между нами говоря…
— Это между всеми говоря… — буркнула Маша.
— Справедливо, — кивнул Леонид. — Пойду я, Леночек, что-то устал. Сегодня здорово замучился на работе, даже голова разболелась…
Лена постаралась ничем не выдать своего разочарования, но явно скисла.
— Тебе дать таблетку? — спросила она.
— А что твоя таблетка? — пробурчал Леонид. — У меня сроду от нее с одного раза голова не проходит… Да… С одного раза можно только забеременеть… Проводи меня, Леночек, до дверей и поцелуй… Что-то сегодня ты так свирепо накрасилась? Завтра созвонимся… После обеда.
Леонид встал и какой-то необычной для него, тяжелой походкой пошел в переднюю. Погрустневшая Леночка полетела за ним.
В прихожей довольно долго раздавалось нежное перешептывание, звуки поцелуев, шуршание одежды. Наконец Бройберг ушел. А зря… Почему он сегодня не остался? Нет, все-таки Маня здесь очень лишняя и чересчур случайная… И надо поскорее уезжать домой, не мешая людям спокойно жить дальше, как жили до нее, и не ломая ненароком им судьбы…
Леночка вернулась и снова села к столу. Обе долго молчали. Каждая чувствовала горькую обиду на несправедливую жизнь.
— Я скоро уеду, — снова безнадежно пообещала Маша. — Я уже всем давно в тягость… И здесь, и там, и самой себе…
Лена посмотрела на нее с нехорошим любопытством.
— Да нет, — протянула она, — Леньке ты не в тягость… Напрасно я согласилась пустить тебя пожить… Он теперь ходит сюда к тебе…
— Ну что ты городишь! — попыталась отвергнуть эту абсолютно справедливую мысль Маша. — Он любит тебя…
На Лениных глазах заблестели злые слезы.
— Он никого не любит! Если только себя самого… Да и то вряд ли! Я сначала очень ругала себя и жалела, что привела тебя к нам. А сейчас думаю: все правильно! Я хоть увидела его вживую, по-настоящему! Хоть поняла его!
Все пустое: никто ничего не понял… И даже не собирался ничего и никого понимать… Жили себе и жили как придется…
— И что тебе взбрело в голову прятаться от кого-то? У тебя там есть рыцарь без страха и упрека — вот и радуйся! Цени и береги его, дорожи им! И все должно идти своим путем! Для чего вмешиваться и лезть не в свое дело? Леня прав!
Чужая правда становилась для Маши тяжким бременем. Как и чужие поступки и ошибки. Ложная многозначительность рассуждений, которыми люди тщетно пытаются прикрыть свою беспомощность и тоску…
И уезжать отсюда действительно нужно… Возвращаться в свое привычное бытие. Маня боялась его все больше и больше. И все больше и больше ждала. Справляться со своими страхами уже не было сил…
Инна Иванна дергается на каждый телефонный звонок, но молчит, боясь в чем-либо упрекать Машу… Мать не имеет на это никакого права… Иначе обрушится темный ливень взаимных обвинений, засвистит ураган оскорблений и загрохочет шквал обид…И камнепадом насмерть забьет обеих… Может, и к лучшему…
Возле дома к Антошке подошел высокий длинноносый дядька без шапки. Да и зачем она ему с такой буйной шевелюрой? Хотя сегодня неслабый мороз…
Антон с интересом осмотрел дядьку — отличный прикид! И наверняка иномарка за углом. Носатому очень шла красивая седина. Импозантный — наверняка сказала бы, увидев его, бабушка. Она обожает всякие иностранные слова.
— Здравствуй, Антон! — улыбнувшись, сказал незнакомец.
Он явно поджидал Антошку.
Антон подозрительно нахмурился: мать и бабушка строго-настрого запретили разговаривать с неизвестными и заклинали вообще к ним приближаться лишь на пятьдесят метров. Кругом постоянно берут в заложники. Так что нечего здесь зубы скалить!
— Откуда вы меня знаете? — насупившись, спросил Антон.
Какие отличные у этого пожилого фраера башмаки! Небось, "штуку" за них отвалил. Живут же люди!
— А я твой дядя! — заявил незнакомец.
Антошка онемел. Ну и здоров этот тип заливать! Дядя!.. Только этаких длинноносых родственников ему недоставало! Лихо лепит горбатого!
— Чего зря свистеть? — буркнул Антон. — Таких дядей у меня на каждой улице сорок четыре штуки!
— Ну, положим, не на каждой! Это гипербола! — засмеялся дядька. — Я замерз тебя тут поджидать, зима нынче на редкость холодная… Ты почему так поздно идешь из школы?
Какое ему дело?.. Пристал… Почему да почему…
— Девчонку провожал, — тотчас придумал Антон. — А с ними сами знаете как: пока она сапоги наденет, да пока перед зеркалом в раздевалке десять минут покрутится с такой наглой мордой, что хочется по ней со всей силы стукнуть… Да потом обязательно начнет на всех колдобинах скользить и спотыкаться и с противным визгом падать тебе на руки… А я лови! С двумя сумками за спиной! Как в цирке! А она тяжелая, пиццей да американскими гамбургерами кормленная! Плюс дубленка! Заманала! С этакой гирей трое не управятся!
Дядька с удовольствием засмеялся.
— Да, такова уж наша участь! Но ты, кажется, сам набился своей гире в провожатые.
— Просто неохота было шлепать одному. А вы зато — в караульные на морозе! Ночной патруль! — отпарировал Антон. — На редкость зоркий! Кому что нравится! — Он никогда не искал слов в карманах. — Вам что от меня нужно? Меня бабушка давно ждет!.. И горячий обед…
— Антон, — неожиданно быстро и нервно, совсем другим тоном, словно задыхаясь от холода, заговорил странный Буратино, — я очень тебя прошу мне помочь… Как мужчина мужчине… Кроме тебя некому… Я не могу найти твою мать… Ты ведь знаешь, где она?
Вон оно что… Ишь, хитрец: как мужчина мужчине!.. Интересно, сколько он здесь проторчал при минус двадцати пяти?.. Антошка с проснувшимся любопытством снова взглянул на длинноносого. Значит, это он разыскивает его мать и без конца звонит по телефону… А он тоже вполне ничего, в полном порядке! Ничуть не хуже того шведа, которого мать почему-то отправила назад в Стокгольм… Она прямо на ходу подметки рвет!
Только вот что там говорилось о родственных связях?..
— А почему вы мой дядя? — спросил Антон. — Дядя — это мамин брат… Но у нее никогда не было братьев… Даже двоюродных. Вы тоже откуда-нибудь приехали? Она мне ничего не рассказывала… И потом, значит, вы — сын моей бабушки…
— Сообразительный малец! Тебе палец в рот не клади! — хмыкнул дядька и поправил: — Не бабушки…
— Дедушки?
Антон пристально опять посмотрел на лохматого. Ох, силен заливать!
Но что-то в его просительной, жалкой интонации, в его заискивающем взгляде, растерянном выражении лица показалось Антону слишком искренним и отчаянным. Носатый был на изломе, на полном издыхании, на крутом подъеме, который ему в одиночку не одолеть… Задохнется…
