Ни трактирщик, ни его жена не ответили. Он примостился на краю скамьи, на которой сидела донья Адриана. Дионисио курил, прислонясь спиной к дверям. Команды и крики пеонов, расчищавших дорогу, слышались то громче, то тише, в зависимости от того, куда дул ветер.
– Этим утром, наконец, заработало радио компании, теперь я смогу послать сообщение в наше управление в Уанкайо, – снова заговорил капрал. – Хоть бы они ответили поскорее. Не знаю, что нам с помощником здесь теперь делать. Разве что дожидаться, пока нас убьют или мы исчезнем, как бедняга немой. А вы тоже уедете из Наккоса?
– Что нам остается делать? – пожал плечами Дионисио. – Даже индейцы-общинники не хотят больше жить в Наккосе. Молодежь почти вся ушла на побережье или в Уанкайо. Скоро здесь останутся только несколько стариков – дожидаться смерти.
– А после них останутся одни апу, – иронически подхватил Литума. – А также муки и пиштако. И будут они устраивать свои кровавые пиры между собой, по кругу. Верно, донья Адриана? Не смотрите на меня волком. Это просто шутка. Я говорю так, потому что мне не по себе, не могу забыть – вы знаете о чем. Мысли все время возвращаются к пропавшим, и это отравляет мне жизнь.
– Но почему вам так важны эти несчастные? – Дионисио выпустил клуб дыма. – Почему вас меньше беспокоит убийство в Эсперансе, например? Вас привлекает тайна, вот в чем дело, я вам один раз уже сказал это.
– То, что здесь случилось, для меня больше не тайна, – уверенно возразил Литума и посмотрел на донью Адриану, но она опять никак не отреагировала на его взгляд. – Спасибо Скарлатине, позавчера он растолковал мне, что к чему. По правде говоря, я даже жалею, что узнал обо всем. Ведь это такая глупая и такая отвратительная вещь, и больше всего виноваты во всем вы. В первую очередь вы, донья Адриана.
Но и на этот раз донья Адриана не обратила на его слова никакого внимания. Все так же напряженно, сдвинув брови, она всматривалась в горы и, похоже, ничего не слышала, будто мысль, которая ее занимала, была слишком важной, чтобы отвлекаться на мелочи, о которых распространялся Литума.
– Выкурите сигарету и выкиньте все это из головы. – Дионисио протягивал ему пачку сигарет с черным табаком. – Лучше думайте о том, что скоро вы уедете отсюда, может быть, даже вернетесь в ваши родные места и заживете более спокойной жизнью, чем в Наккосе.
Литума вытащил сигарету, сунул ее в рот. Хозяин погребка крутанул колесико старой зажигалки с длинным фитилем, огонь опалил Литуме нос и губы. Он глубоко затянулся, с силой выдохнул и следил, как медленно поднимается облачко дыма в прозрачном, позолоченном полуденным солнцем воздухе.
– Если останусь жив, – голос его звучал глухо, – всегда буду помнить этих троих, где бы я ни оказался. Особенно немого. Он ведь пропал той ночью, когда шел к вам за пивом. Вы меня понимаете?
– Конечно, он вас понимает, господин капрал, – засмеялся его помощник. – Бутылка охлажденного пива из Куско, одна нога здесь – другая там. Ты уверен, что понял, Педрито?
Педрито Тиноко закивал, несколько раз поклонился своими обычными быстрыми поклонами – Литуме он при этом всегда напоминал цыпленка, клюющего маисовые зерна, – взял деньги, поклонился в последний раз, шагнул за дверь и растворился в безлунной ночи.
– Не надо нам было посылать его в такое время, в такую темь, – сказал Литума, выпуская дым изо рта и ноздрей. – А когда увидели, что он задерживается, надо было самим спуститься вниз, выяснить, что случилось, почему он не возвращается. Но тут как раз начался дождь, и нам очень уж не хотелось выходить из дома в такую погоду. Мы с Томасито заговорились и понемногу успокоились.
Несмотря на дождь, немой спускался по склону так быстро, будто у него были лисьи глаза или он помнил тропинку наизусть – где шагнуть пошире, где прыгнуть. Тем не менее до погребка он добрался насквозь промокший. Он постучал в дверь костяшками пальцев, толкнул ее и вошел внутрь. В густой пелене табачного дыма с трудом можно было различить людей. В нос ударил едкий запах пота, алкоголя, сигарет, мочи, испражнений, спермы, блевотины – тошнотворная смесь, от которой у него тут же закружилась голова. Но не отвратительное зловоние, не гробовая тишина, наступившая при его появлении, испугали его, заставили сжаться в комок, ощутить угрозу, почувствовать опасность – он уловил страх, густой, вибрирующий страх, который светился в глазах пеонов, плавал в воздухе, сочился из дощатых стен, стекал со стойки, сквозил в застывших лицах и странных жестах смотревших на него людей. Все лица были обращены к нему, все взгляды скрестились на нем. Не помня себя, Педрито стал часто кланяться.
– Посмотрите-ка, кто пришел, вот кто нам нужен, – нарушила тишину стоявшая за стойкой донья Адриана. – Он послан нам, да, его нам послали, – она говорила хриплым замогильным голосом. – Это он. А что немой, так еще лучше.
– Ну, без спора тут, думаю, не обошлось, – сказал Литума. – Одни, наверное, соглашались: «Пусть будет он», другие возражали: «Нет, только не этот бедняга блаженный». Могу представить, как все это было. Конечно, ему сочувствовали те, кто был меньше пьян. А в это время мы с Томасито, вместо того чтобы искать немого, спали без задних ног. Или нет, скорее всего разговаривали об этой девице. Так что мы тоже соучастники. Не зачинщики, не подстрекатели, как вы, но соучастники. Пассивные соучастники, если выразиться точнее.
Все были очень пьяны, некоторые с трудом стояли на ногах, хватались за стены, цеплялись друг за друга, чтобы не рухнуть на пол, и все продолжали неотрывно смотреть на Тиноко остекленевшими от алкоголя глазами. А тот, оказавшись в центре всеобщего внимания и ясно ощущая какую-то непонятную опасность, все так же стоял у дверей, не решаясь подойти к стойке. Тогда к нему приблизился Дионисио, взял за руку, поцеловал в щеку. Немой немного расслабился и принял из его рук рюмку писко.
– За твое здоровье, немой! – Дионисио чокнулся с ним. – Найди-ка здесь себе пару, смотри, сколько народу.
– Он невинный, чистый, он нездешний, он уже отмечен тем, что случилось в Пампе-Галерас, – перечисляла – нет, читала речитативом, пела донья Адриана. – Рано или поздно его казнят терруки. А если уж ему суждено умереть, так пусть от его смерти будет какой-нибудь прок. Разве вы ничего не стоите? Разве вы не устаете до смерти, ломая спину на строительстве дороги? Не валитесь с ног, приходя в бараки? Неужели это ничего не стоит? Взвесьте все за и против и решайте.
Чем больше писко согревало грудь и щекотало желудок, тем явственнее ощущал Педрито Тиноко, что пол под его вырезанными из автомобильных шин и надетых прямо на босые ноги охотами все больше начинает теплеть и кружиться. Как юла. Когда-то – он уже не помнил, когда и где, – он научился запускать юлу: обматывал шнуром, подбрасывал и резко дергал за конец шнура – юла закручивалась в воздухе, ее разноцветные полосы сливались в одно яркое пятно, и она становилась похожей на зависшего над цветком колибри, потом она взлетала выше, к солнцу, и падала на землю. Острый носик ударялся о каменный бортик оросительной канавы или прыгал по скамейке у ворот, словом, там, куда его направили точный глаз и рука Педрито, и, постепенно выравниваясь, долго еще покачивалась и гудела маленькая веселая юла. А донья Адриана все говорила, пеоны согласно кивали головами. Некоторые протискивались к немому, дотрагивались до него. Их страх испарился. Педрито тоже перестал бояться и уже не чувствовал того смущения, которое испытал, войдя в погребок. Он все еще сжимал в руке деньги, время от времени его вдруг охватывало беспокойство: «Надо возвращаться». Но как было уйти? Едва он делал глоток писко, Дионисио радостно хлопал в ладоши и целовал его в щеку.
– Иудины поцелуи, – заметил Литума. – А я в это время храпел себе или слушал байки Томасито. Вам повезло, Дионисио и донья Адриана. Если бы в тот момент я вошел сюда и увидел, чем вы занимаетесь, вам бы несдобровать, можете мне поверить.
Он сказал это без злости и сожаления, уже примирившись с потерей. Донья Адриана все так же была занята своими мыслями и не обращала на Литуму внимания. Теперь она смотрела на пеонов, разбиравших завалы на дороге. Дионисио громко расхохотался. Он сидел на корточках. Шерстяной шарф, обмотанный вокруг шеи, придавал ему какой-то нелепый вид. Он явно развлекался, глядя на Литуму, моргая выпуклыми глазами, которые на этот раз были не такие красные, как обычно. Успокоившись, трактирщик сказал:
– Из вас вышел бы хороший сочинитель, капрал. В моей труппе были такие ребята. Когда мы ходили по деревням и по ярмаркам. Танцовщики, музыканты, жонглеры, фокусники, уроды всех мастей и рассказчики. Они всегда имели успех, старики и дети слушали их с открытыми ртами, а когда история подходила к концу, поднимали невероятный шум: «Еще! Еще, пожалуйста!», «Расскажите другую!» С вашей фантазией вы могли бы быть у меня звездой. Под стать донье Адриане, господин капрал.
