Я давно уже ей не писала. Как она, здорова ли? Удалось ли отцу найти новую работу? Сделавшись певицей, я лишилась возможности регулярно посылать родителям деньги. Хватает ли им теперь на жизнь?
Сколько воды утекло с тех пор!..
Мне подумалось, что сейчас, в эту звёздную ночь, я переживаю второе рождение. Разве это не счастливое событие?
Оставив включённым газовый обогреватель, я незаметно погрузилась в сон. В комнате стало душно, я вспотела, и мне приснился кошмарный сон.
Героями кошмара были двое: я и гитара.
Огромная, в человеческий рост, гитара была сделана из чего-то мягкого вроде резины и сплошь покрыта каким-то пушком. При этом она дышала, как живое существо. Мне стало не по себе. Я заперта с этим чудовищем в тесной каморке, и бежать отсюда невозможно. Меня охватил смертельный страх, как будто я очутилась в клетке со львом. Молить о пощаде бессмысленно: это чудовище не понимает человеческого языка и в любую минуту может броситься на меня.
Неожиданно гитара издала леденящий душу электрический звук. Я кинулась было прочь, но этот странный, словно рвущийся из-под земли вибрирующий звук сковал мне ноги, и я не могла двинуться с места.
С торжествующим видом гитара-оборотень начала изгибаться в отвратительном танце, постепенно приближаясь ко мне. По её телу струилась какая-то липкая жидкость и каплями стекала на пол.
Ги-и-и-ин, гюо-о-о-он.
В издаваемых гитарой звуках чувствовалось что-то знакомое — ритм, лежащий в основе любой мелодии энка. Плавное чередование музыкальных тактов и вдруг — смело ломающий этот порядок резкий синкопический сдвиг, вносящий в песню скорбную ноту. Я тут же отреагировала и, повинуясь условному рефлексу, прочистила горло, — так поступает любой певец при звуках музыкального вступления. Затем облизнула губы, расправила плечи, сделала глубокий вдох и приняла соответствующую позу, то есть чуточку расставила ноги и напрягла мышцы живота.
Когда песня начинается с самого эффектного пассажа, важно заранее подготовиться к нему. Я бойко взяла нужную ноту, но в этот миг гитара обрушилась на меня всей своей тяжестью и свалила с ног. Я сильно ударилась затылком и едва не потеряла сознание, меня била дрожь. Гитара-оборотень нависла надо мной, обливая меня липкой гадостью, в которой сразу же растворялась моя одежда. Я отчаянно защищалась, нагишом корчась на полу. Мы сплелись в клубок для последней решительной схватки… Бурный синкопический финал. У меня уже нет ни сил, ни воли сопротивляться. Я отдаю себя на милость гитары-победительницы…
Прерывисто дыша, я вскочила с постели. В объятой кромешным мраком комнате стояла тропическая жара, — можно свариться заживо. Я жутко вспотела, все признаки обезвоживания организма практически были налицо. Едва держась на ногах, я кое-как доковыляла до окна и распахнула его.
На улице завывал неистовый декабрьский ветер; ворвавшийся в комнату студёный вихрь очистил её от мерзкого наваждения. У меня раскалывалась голова. Превозмогая слабость, я побрела в ванную, отвернула кран и, приникнув к нему губами, принялась жадно пить.
Если бы все живущие на свете люди вдруг захотели стать певцами, это привело бы человечество к неминуемой гибели. Чудаков, которые норовят сесть в глиняную лодку, петь во всю мощь голосовых связок и получать за это цветы, должно быть немного. Если норма окажется превышенной, появится уйма утопленников или просто сумасшедших.
Я забралась в пустую ванну и села на корточки. Холодная вода из крана попадала мне на волосы и одежду. Заставь меня проснуться, — шептала я, — остуди мою головушку. Интересно, с каких пор всё у меня вдруг пошло кувырком?
Счастье — всё равно что отрывной календарь, листки которого надо отрывать аккуратно, по одному. До сих пор, при всей своей безалаберности и ненависти к любому порядку, с календарём я всегда обращалась осторожно и бережно. Но однажды, поспешив, я нечаянно оторвала лишний листок. И вот теперь вынуждена сидеть в этой ванне и лить слёзы, не понимая, что к чему. В какую точку своей судьбы я сама себя поместила? Быть может, сидение в холодной ванне — всего лишь необходимый этап на пути к обретению будущего счастья?
Степень испытываемых мною страданий превышает допустимый для человека предел, и в какой-то момент мне начинает казаться, что моя черепная коробка наполняется веселящим душу сакэ.
С губ срывается смешок. Эх, что я за дура! Хмелея от этого сакэ, я во весь голос затягиваю:
Эх, не удастся тебе, девица,
повидать своих родителей,
когда придёт их смертный час.
Такое уж твоё ремесло.
(А, ёй-ёй.)
Ну, а милого дружка —
и подавно.
Жена и детишки спросят:
«А ты кто такой?»
(Ха-а, доккой.)
Тот, кто отдал себя песням, —
бесчувственный человек.
Поскорей брось этот путь!
Тех глупцов, что норовят
в лодку глиняную сесть,
должно быть немного!
Надавайте им тычков, вытолкайте вон!
В окно струился яркий лунный свет, и на стене ванной комнаты плясали тени раскачивающихся на ветру голых деревьев. Сакэ оказалось слишком крепким, и на какой-то миг передо мной возникло призрачное видение — пара сверкающих хрустальных дзори. Мне захотелось получше их разглядеть, и они появились снова — две ладные, прозрачные, как вода, переливающиеся хрустальным блеском сандалии. Я вылезла из ванны и осторожно сунула ногу в одну из них. Сандалия пришлась мне точно впору, будто слилась с моей ступней. Я и не подозревала, что обувь может быть такой удобной. Перемычка между ремешками ничуть не давила на пальцы, а, напротив, подобно гелю, меняла форму, приспосабливаясь к их движениям.
Я стала обувать вторую сандалию. И что же — не успела я до конца просунуть пальцы под ремешки, как она плотно села у меня по ноге. И в тот же миг откуда-то издалека вдруг донёсся отчаянный вопль. В ужасе я попыталась сбросить сандалии, но они намертво приросли к моим ступням, и, как я ни билась, снять их было невозможно. Мало того, чем больше я старалась, тем сильнее они впивались мне в ступни, подобно щупальцам гигантских актиний.
Надо срочно звать кого-нибудь на помощь!
Я металась в своём фантасмагорическом бреду. Выскочив из ванной, я принялась ходить по комнате, и каждый раз, когда подошвы сандалий касались пола, раздавался душераздирающий плач.
Что это было — крик новорождённого? Вопли тоскующего мужчины? Рыдания родителей?
И тут я открыла глаза и поняла, что лежу на кровати. Значит, всё это время я спала. Из-за не выключенного обогревателя в комнате стояла адская жара, как в тропиках. Насилу поднявшись с постели, я распахнула окно.
И вновь холодный декабрьский воздух с шумом хлынул в комнату.
Похоже, давешняя фантасмагория была всего лишь сном. Сном во сне.
Я взглянула на будильник. Было восемь часов утра. Город за окном уже пробудился и пришёл в движение.
Надо переодеться.
Одежда на мне промокла насквозь, хоть отжимай. Так, может быть, и хрустальные сандалии мне вовсе не пригрезились?
Да нет, что за чепуха!
Одежда неприятно липла к телу, и я принялась стаскивать её с себя. От влаги петли на блузке скукожились и стали тесными для пуговиц. В раздражении я рванула на груди застёжку. Пуговицы весело запрыгали по полу, словно просыпавшийся из пакетика поп-корн.
Песня не приносит счастья — вот что я поняла со всей очевидностью. В детстве я верила, что когда-нибудь за мной приедет принц на белом коне. Но когда я повзрослела, на смену этим романтическим мечтам пришло наслаждение от близости с реально существующими мужчинами из плоти и крови. Точно так же и с песнями. Я узнала прелесть живого общения с ними, мне было приятно ощущать чешую на своей коже.
Но песня таит в себе закоулки, ещё более опасные, чем сердце мужчины. Забредши однажды в такой закоулок, я впервые увидела её истинное обличие и поняла, что песня — это липкое, коварное и довольно-таки омерзительное живое существо. Стоит только прикоснуться к ней, и вся твоя счастливая жизнь рассыпается прахом. Надо немедленно, сию же минуту бросать это занятие. О, как хорошо, что я это поняла! Сняв прилипшее к телу бельё, я отшвырнула его прочь, и когда на мне ничего больше не осталось, тихонько прикрыла глаза.
Перед моим мысленным взором снова возникли хрустальные сандалии из сновидения. Не теряя ни минуты, я протянула руку, без усилий сняла их и со всего размаха бросила на пол.
И сразу же в моём воображении они разлетелись на тысячи мелких осколков, искрящейся пылью взметнувшихся в воздух. Словно заворожённая, я наблюдала за тем, как оседает эта хрустальная пыль, острыми иголочками впиваясь в мою кожу.
