20 марта
Я вижусь с Мэйв лишь очень короткое время, с момента, когда она открывает мне дверь, до того момента, когда я проникаю в кабинет Богала. Сегодня я попыталась поймать ее в коридоре и обнять. Нежно. Но она оттолкнула меня.
25 марта
У Варнавы до сих пор свинка. Что за олух.
28 марта
Мельком видела Тима с его мотоциклом. На багажнике сидела Пелагия. Смотри-ка ты...
Впрочем, в последнее время я ни с кем не вижусь. С Пелагией в том числе. Возможно, уже весь город знает о моих эксцентричностях в музейном саду.
2 апреля
Что, если весь город об этом знает? Хотя, когда я прогуливаюсь, никто надо мной не смеется. Смотрят на меня, пожалуй, с симпатией, а мужчины к тому же все время стараются выразить ее разными жестами. В церкви (я посещаю мессы все реже и реже) или в трамвае редко бывает, чтобы меня разок-другой не ущипнули за ягодицу.
5 апреля
Я обнаружила, что ненавижу Мэри.
Это произошло во время ужина. Папа верещал на этот раз без умолку. Он прочел в газете о том, как линчевали одного негра, и это его раззадорило. Когда речь идет о каких-нибудь жестокостях, он просто не иссякает. Это его возбуждает, и он забалтывается как базарная баба. Мне же на подобные истории плевать, и если наш генерал О’Дуракин думает, что это производит на меня впечатление, то он глубоко ошибается. Я посмотрела на Мэри: она тоже не обращала особого внимания на разглагольствования извращенца. Со дня той самой сцены мы почти не обменивались конфиденциальностями, а точнее говоря, не обменивались вовсе. Я смотрела на нее и спрашивала себя, продолжает ли она поддерживать с отцом инфантильные и обосновывающие родственность отношения. Внезапно у меня в памяти всплыли откровения Богала по поводу своей супружеской жизни, и сопоставление миссис Богал и Мэри меня возмутило. Я начала ее ненавидеть.
Хоть бы она получила свое место и ушла из дома. Пусть побыстрее сматывается отсюда.
8 апреля
Короткое, но очаровательное письмо от Мишеля Преля. Он пишет, что, возможно, приедет в этом году в Ирландию. Я — в полном смущении. Теперь, когда я знаю все то, что знаю, что бы я сделала, оказавшись с ним наедине? Что бы сделал он? Что бы он сделал со мной? Что бы я сделала с ним? Что бы мы сделали вместе? Возможно, какие-нибудь ужасные вещи, вроде поцелуев в кончик носа или переплетения пальцев.
Бред какой-то.
9 апреля
А еще, в преддверии моего дня рождения, он прислал мне несколько французских журналов мод. Я меланхолично их пролистала. До чего же странными кажутся мне француженки со своими многочисленными заботами: угри, гигиенические приспособления, перманент, пот под мышками, форма бровей, двухцветный макияж грудных сосков, морковные витамины, утренняя гимнастика, о чем они только не думают? А сколько времени все это должно занимать!
Я листаю, перелистываю, мечтаю, прельщаюсь, а потом все-таки не прельщаюсь. Не могу себе представить, как я покупаю пояс для чулок или делаю завивку. Я остаюсь такой, какая есть, естественной: плоские туфли, гольфы или хлопчатобумажные чулки, закатанные выше колен, трусики и никаких лифчиков (ни за что! — описывая все это правой рукой, я поглаживаю свои груди левой); очень короткая юбка, пуловер (пока еще не очень тепло) в обтяжку.
12 апреля
Мы с Мэри пошли навестить Джоэла. Он переехал из комнаты над торговцем потрохами и требухой и теперь живет чуть дальше, около Харбертон-бридж, на этот раз в тупике, где вообще нет никаких торговцев. На пороге одной из лачуг намывалась плешивая крыса. Из окна выплеснули содержимое ночного горшка, совсем рядом с нами. Наконец, в глубоком анусе глухого тупика, мы обнаружили какую-то заплесневелую и источенную червями лавочку, на которой мелом было написано: ДЖОЭЛ МАРА, специалист по пуговицам без дырок из настоящей кости (кошачьей, кроличьей или воробьиной по желанию). Рукоятки ножей из телячьей бедренной кости. Исключительно на заказ: прищепки для носков из свиных хрящей.
Мы вошли, пригнув голову. Посреди более или менее вылущенных скелетов мелких животных с громким храпом спал наш брат. В глубине тихо скулил ребенок, в полумраке мы разглядели почти бесшумно спящую миссис Килларни.
С большим трудом мы разбудили Джоэла, которому потребовалось добрых четверть часа, чтобы нас узнать. Он указал нам на ящики, заменяющие стулья, и немедленно предложил уиски.
Нам не хотелось ему перечить, и мы согласились.
— Эй, Килларни! — заорал он. — Бутылку и стаканы!
Миссис Килларни судорожно вскочила и, почти не открывая глаз, с точностью лунатика направилась к двери. По скорости ее исчезновения можно было предположить, что она знает верный алкогольный источник.
Джоэл разговорился:
— Я сказал «стаканы» потому, что просто невероятно, до чего легко бьются стаканы. Я использую куски стекла для обтесывания и полировки пуговиц, мне не на что купить инструменты. Ну, ладно, я не жалуюсь, торговля идет неплохо, но сама работа адская. Клиентам нужны пуговицы с дырками, а делать дырки — просто замудохаешься, верно, сестрички?
Мы согласились.
— Ну, а что у вас?
— Она продолжает учить гэльский, — сказала Мэри. — И добивается в этом значительных успехов.
— Она сдала экзамены на соискание, — добавила я. — И теперь ждет результатов.
— Их объявят шестнадцатого апреля, — сказала Мэри.
— Вот те на, как раз в твой день рождения, — заметил Джоэл с находчивостью, которой я от него не ожидала.
— Мы как раз пришли тебя пригласить.
— Как это любезно, благодарю вас.
— С миссис Килларни и малышкой, разумеется, — добавила я.
— Спасибо, благодарю вас, я очень тронут.
В его голосе послышались фальшиво-растроганные алкоголистические нотки.
— Это надо спрыснуть, — предложил он. — Килларни! Бутылку и стаканы!
— Она еще не вернулась, — заметила я.
— Просто невероятно, до чего легко бьются стаканы. Я использую куски стекла для работы...
В этот момент Мэри закатила глаза и потеряла сознание. Я успела ее подхватить. Джоэл даже не пошевелился.
— Она беременна? — безразлично спросил он.
— Наверное, от запаха, — ответила я.
Пахло не так сильно, как потроха, зато запах был еще неприятнее. К счастью, подоспела миссис Килларни с бутылкой (полной) и стаканами. Хороший глоток привел Мэри в чувство. Джоэл продолжал гнуть свою линию:
— Ты беременна?
— Маловероятно, — ответила Мэри.
— А как вам это удается? — поинтересовалась у нее миссис Килларни.
— Кстати, — прервал ее Джоэл, внезапно обнаружив свое присутствие, — мы приглашены к моим родителям на ужин по случаю дня рождения Салли.
— Я не смею, — сказала миссис Килларни.
— Мы вас просим, — сказала я.
— Ваш папа согласен?
— Кто? — спросил Джоэл. — Их папа?
— Ты что, забыл, что папа вернулся?
— Да, действительно. О, черт! Он там будет, этот мерзавец?
— Вы помиритесь, — сказала Мэри.
— Не особенно и хочется, — заявил Джоэл.
— Чтобы сделать нам приятное, — сказала я.
Джоэл, похоже, задумался.
— А ужин будет хороший? — спросил он.
— Мама ради тебя постарается, — сказала Мэри.
Он повернулся к миссис Килларни:
— Что скажешь, Саломея?
— Мы давно уже как следует не угощались, — отстраненно заметила миссис Килларни.
— А вы уверены, что папа согласен?
— Конечно.
— Ну ладно, тогда придем.
Мы осушили бутылку за предстоящее примирение, Саломее (дочери) даже предоставили право обмакнуть губы, и мы радостно простились, хотя Джоэл и взгрустнул из-за того, что мы уходим и он не сможет вместе с нами оприходовать другие бутылки, которые могла бы достать ловкая миссис Килларни.
Обернувшись, чтобы бросить последний взгляд на отвратительную хижину, где размещался Джоэл, я подумала, по-прежнему ли он пишет стихи.
13 апреля
Я не так уж сильно ненавижу Мэри. Но все равно хотела бы, чтобы она получила свое место и ушла.
15 апреля
Варнава ждал меня после урока у Богала. Мэйв остается нечувствительной к моим любезным жестам; ничего не понимаю. Например, сегодня я хотела отметить поцелуем ее мраморный лоб. Она оттолкнула меня своей миловидной, но решительной рукой, что меня разозлило. Я искренне желала возобновить любезности, которые привели бы к тотальной осчастливленности. Но Мэйв явно этого не хочет, наверняка боится Богала или Мадам. Как бы там ни было, ее отказ меня разозлил. А тут еще этот Варнава.
— Ну что, — спросила я, — как ваша свинка?
— Я поправился, — ответил он, глупо ухмыляясь.
