Ирина кивнула и потерлась щекой о его грудь.
— А как же Анжелика? — спросила она. Не могла не спросить. Слишком велико было искушение. Не хотелось этот вопрос оставлять без ответа.
— Так значит, ты меня ревнуешь к Анжелике? — Свечников с интересом приподнялся на локте.
— Ревную, — призналась Ирина и хотела было обидеться, увидев, что он тихо посмеивается, что называется, в усы. — Что смешного я сказала?
— Ничего. Просто ты ресницами щекочешь мне под мышкой. Сейчас же прекрати, иначе я за себя не ручаюсь. Если хочешь знать, Анжелика — наша клиентка. Обучение вождению в экстремальных условиях. Мы обучаем клиентов ездить в час пик, в дождь, в снегопад, по горным дорогам, ну и всякое такое.
— Ага. И всякое такое. Только не говори мне, что у тебя с ней ничего не было!
Свечников резко приподнялся и навис над Ириной, сверкая в темноте своими пронзительными карими глазами.
— Ирка! Как я тебя люблю… — тяжело вздохнул он. — Прости уж мне все грехи сразу, и не будем больше об этом…
Он наклонился и стал целовать ее нос, щеки, родинку возле уха, уголки припухших губ. Она почувствовала его горячее дыхание на своей шее, потом на груди. Он трогал каждый сантиметр ее тела, и она полностью отдалась во власть его страсти и нежности.
Ирина краешком сознания отметила, что ее тело как бы и не принадлежит ей больше. Оно — его, оно послушно подчиняется его рукам и ждет новых и новых прикосновений. Но и сама она никак не могла насытиться им. Ей хотелось вновь и вновь бродить руками вдоль его спины, по лопаткам, трогать мускулистые руки, играть волосами на груди. Она целовала его шрам, ворошила жесткие волосы и замирала от счастья.
Как до обидного быстро кончилась ночь! Было еще темно, но утро уже на цыпочках подбиралось к городу.
Они мыли друг друга под душем, долго целуясь под горячими струями, потом на кухне ели блины, разогретые в микроволновке и уже подсохшие от повторного разогревания. Пили чай с кусковым сахаром вприкуску, не отрывая друг от друга обалдевших счастливых глаз. Потом Свечников курил у открытой форточки, а Ирина любовалась им, подперев кулаком щеку.
«Это мой мужчина, — с наслаждением думала она, — и он всегда будет курить у этой форточки. И мы вместе будем пить чай по утрам перед работой. Да как же я раньше жила? — вдруг ужаснулась она. — Как я жила без него?»
За окном в осеннее утро уже просочился рассвет, вновь зашипели машины по лужам, дворник зашаркал метлой под окном.
По коридору прошлепали босые ножки — Антошка пошел в туалет. На обратном пути, заметив родителей на кухне, он, полуслепой со сна, подошел и ткнулся сонной головкой матери в бок. Она потрепала спутанные волосики.
Свечников поднял мальчика, и тот обвил его шею теплыми ручонками, голова сонно упала отцу на плечо.
Потом Ирина стояла у окна в гостиной и слушала колыбельную.
Сергей приглушенно пел «Вальс-бостон» Розенбаума, а за окном аккомпанементом падали листья.
Когда мальчик уснул, Сергей вышел из детской и подошел к Ирине. Она обернулась и уткнулась лицом ему в грудь.
— Мы можем сходить куда-нибудь, — предложил Сергей, пытаясь угадать ее желание. — Сегодня воскресенье…
Оба ни на минуту не забывали, что завтра предстоит их первая разлука.
— Ну уж нет! — лукаво воскликнула Ирина. — Мы никуда не пойдем! Я отведу Антошку в гости к Никитиным вместе с железной дорогой…
— И целый день не будешь выпускать меня из постели, — закончил за нее Свечников.
— Именно так я и намереваюсь поступить! — отрезала Ирина. — Есть другие предложения?
— Боюсь, мои предложения не столь заманчивы, как твои.
— Вот и молчи тогда.
Свечников потянул ее за собой в спальню. Было семь часов утра. А в десять они направились к Никитиным. Антошка скакал через лужи, Свечников нес коробку с железной дорогой. Возвращаясь от Никитиных, они зашли в магазин, набрали продуктов на целый день и вернулись домой.
Они закрыли дверь и отключили телефон. День растаял так же быстро, как и ночь. Они выходили из спальни только для того, чтобы поесть. И ели, не отрывая друг от друга глаз. Потом лежали, соприкасаясь телами, и тихо разговаривали о самых разных вещах, но больше всего — друг о друге. К вечеру уснули, переплетясь ногами и обнявшись, а перед тем как уснуть — одновременно вздрогнули, засыпая, и засмеялись этому. Когда же Свечников разбудил Ирину легким поцелуем, за окном уже хозяйничали сумерки. Попив чаю, они отправились за Антошкой.
Открытие кафе «Антошка» решили приурочить к дню рождения Миши Никитина. Ведь в конце концов здесь и будут праздновать детские именины, значит, и начать надо с этого.
Помещения были готовы. Ждали возвращения гастролеров. И Свечников должен был на днях вернуться из Финляндии. Ирина каждый день внимательно смотрела новости, надеясь увидеть гонки в Финляндии. Два раза в разделе «Спорт» мелькнули сюжеты об этом событии, до того короткие, что, кроме ревущей массы пестрых машин, Ирина так ничего и не увидела.
Правда, диктор называл фамилию Сергея и объявлял результаты отдельных этапов — в баллах, но Ирина так волновалась в надежде увидеть (хоть мельком!) его самого, что ровным счетом ничего не поняла.
Как он был необходим ей! Все, что она делала сейчас, все, чем занималась в эти дни, — все было для того, чтобы скорее прожить этот отрезок времени и приблизить встречу. Воспоминания о сутках, проведенных вдвоем, обжигали Ирину. И заставляли замирать сердце…
За день до открытия явились студенты. Они завалились в кафе шумной толпой и с порога заорали хором:
— Всем привет от Льва Георгиевича!
— А где он сам?
— А он в Москве от нас отмежевался. — Цыпленок стрелял глазами на дверь кухни, где мелькала узкая спина долговязого Стаськи Брылова. — Он вообще в другой поезд сел и сказал, чтобы вы за него не волновались, а во всем положились на нас. Мы уже самостоятельные.
— Ну раз вы такие самостоятельные — переодевайтесь и будем репетировать всю программу открытия.
«Лева падок на сюрпризы, — раздраженно думала Ирина, — открытие кафе для него, возможно, не такое уж важное событие. Но подумал бы обо мне, эгоист несчастный!»
Репетировали долго и шумно, то и дело переходя на импровизацию.
Затем репетиция плавно перетекла в рассказ о сказочном Израиле, и еще один день растаял, приближая всех к празднику.
Накануне открытия Ирина ушла с работы пораньше, чтобы заняться собой. Нужно хорошенько отдохнуть, чтобы быть в форме. Неделя была достаточно суматошной.
Ирина достала голубой шелковый костюм, который решила надеть завтра, и чуть подгладила юбку. Отутюжила Антошкину белую рубашку и брюки.
После этих нехитрых приготовлений наполнила горячей водой ванну, навела пену и долго лежала, наслаждаясь покоем и негой.
Раньше она наверняка бы прокручивала завтрашнее мероприятие, ощущая подступающее толчками волнение. Сейчас все было иначе.
Настойчиво просились мысли о Сергее, и она впустила их все до одной.
Это были разные мысли. Она представляла его за рулем в спортивной машине и гадала: а что он чувствует, стремясь к своей победе? Она вспомнила свои первые впечатления от знакомства с ним на юге. И пыталась как-то связать эти впечатления с тем, что было сейчас. Ничего не получалось. Потом память вдруг подносила ощущение его поцелуя, и мурашки пробегали по телу. Становилось зябко, несмотря на горячую воду. В девять часов она села у телефона, укутавшись в теплый халат, и стала ждать. Обычно он звонил в десятом часу и они разговаривали несколько минут, торопясь сказать друг другу что-то важное, и каждый раз оставалось ощущение, что самое-то главное как раз осталось не сказанным.
Сегодня он так и не позвонил. Зная наверняка, что он, конечно же, в дороге и поэтому позвонить не может, Ирина все же расстроилась и уснула разочарованная, с неприятным чувством потери.
Это настроение проснулось наутро вместе с ней, и как она ни пыталась его перебить нарочито веселой болтовней с ребенком, оно не уходило, а все больше трепетало внутри, жалобно подкатывая к глазам непрошеными слезами. Он не приехал. Его не будет на открытии.
К пяти часам вечера в кафе начали подъезжать первые гости. Они входили в сияющее новизной и фантазией пространство, где их мгновенно охватывала атмосфера детского праздника.
Первым делом бросалось в глаза панно с конопатым рыжим мальчиком Антошкой из знаменитой песенки про картошку. Море подсолнухов на стене состязалось в красоте с улыбчивым солнцем и озорными детскими рожицами.
Выделяясь на фоне темно-зеленого коврового покрытия, явно продолжая настенную живопись, сверкали ярко-желтые пластиковые столы в окружении стульев-подсолнушков. При входе на второй этаж, в более экзотический мир, стояли две заморские пальмы, и у лестницы на стене красовалась карта острова сокровищ да таинственные стрелки вели наверх, в две загадочные комнаты.
