Мы сидели на берегу небольшого пруда, по которому плавал одинокий лебедь.
— Я его собственноручно выкормила… Принесли мне его совсем крошкой… Да… — она задумалась. Потом кинула взгляд назад, туда, где возвышался трехэтажный дом, построенный уже в наши дни в стиле Позднего Возрождения, — деньги липнут к тому, кто не боится испачкать о них руки…
— Меня передают, как эстафетную палочку… — грустно сказала она. — А их всех люблю, моих кавалеров. Даже Сильвио. Он такой беззащитный… Но все же пришлось дать ему отставку. Я не могла устоять против прелестей господина Петруниса.
Славик расправил плечи и бросил на Адель преданный взгляд.
— Верю, верю, можешь не стараться… — Адель засмеялась. — Петрунис, почему ты на мне не женишься? — она повернулась к Славику. — Может, тебя пугает слишком длинный список моих любовников?
Славик наморщил лоб. Я заметил, что у него на макушке подпалены волосы. Он перехватил мой взгляд и сделал страшные глаза.
— Напротив, радость моя, на мой взгляд, это говорит о твоей незаурядности и успехе у мужчин… Но ты слишком богата, — раздельно произнес он и вздохнул, -
вот что меня пугает. Это грозит мне несвободой. А я ничего в мире не ставлю выше свободы.
— Как знаешь… Предрекаю тебе, — с шутливой угрозой сказала Адель, мне почудились в ее голосе нотки Карла, — предрекаю тебе женитьбу на заурядной потаскушке, которая свяжет тебя по рукам и ногам, и ты забудешь о свободе, вернее, не заметишь, как ее лишишься.
— Я слишком опытен, чтобы попасться.
— Дурачок! — она засмеялась. — Именно таких и ловят…
Адель набросила на нежные плечи прозрачный шарфик.
— Кстати, Павел, — она подмигнула мне, — могу предложить тебе сожительство…
Я возмутился:
— И это при живом-то Славике?! Да он из меня винегрет сделает!
— Не сделает. Он человек широких взглядов. Будем жить втроем. Как Маяковский с Бриками. А что, это даже пикантно. Сейчас многие так делают… И потом, неужели ты не можешь мной увлечься?
— Увлечься тобой не сложно. Ты неотразима.
— Так что ж ты медлишь? Тебя тоже пугает мое богатство?
— Мне-то бояться нечего. А вот тебе… Тебя не настораживает скорость, с какой у меня исчезают деньги? Похоже, я и богатство понятия не совместимые…
Как только я получу доступ к твоим деньгам…
Адель покачала головой:
— Да-а, об этом я и не подумала, — она пососала пальчик, — я к бедности отношусь крайне отрицательно и поэтому снимаю свое предложение о сожительстве. Славик, придется тебе какое-то время меня потерпеть…
*********
…От Петруниса я узнал, что Карл очень горевал, когда до него дошли слухи о моей смерти.
Сейчас Карл безвылазно сидит на своей даче в Новогорске и целые дни проводит у электрооргана. Он корпит над кантатой, которую планирует закончить к Пасхе.
Кантата имеет название. Но какое, Славик припомнить не может. Кажется, что-то церковное. Вроде о чьих-то страстях.
Петрунис уверен, что Карл окончательно рехнулся. В его кантате помимо оркестрового вступления, арий, речитативов и хоров будут задействованы настоящие церковные колокола, которые он намерен на время исполнения снять с колокольни Ивана Великого. Переговоры с комендантом Кремля и Патриархом ведутся, уверил его Карл.
— Я знаю, чем они закончатся, — с печалью сказал Петрунис. — Нашего Карла свезут в Кащенко. Если уже не свезли…
Славик отвел меня в сторону.
— Павел, я очень страдаю.
— Пить надо меньше.
Он закрутил головой.
— Дело не в этом, я должен выговориться. Вернее, признаться… Меня это гложет. Не перебивай меня. Так вот, все мы смелы в речах, а когда доходит до дела… Я как вспомню тот день… Карл парит в небесах на этом своем идиотском планере, Беттина как корова щиплет травку… Вдруг появляется из облака пыли страшная черная машина, какой-то хлопок, ты падаешь, из машины выбираются двое, в полумасках, подхватывают тебя, и машина скрывается…
Все произошло так быстро, что… Я растерялся. Короче, я не оправдываюсь. Я признаюсь в своем преступном малодушии и трусости. И, скажу тебе честно, я не знаю, как повел бы себя сейчас, если бы вся эта история с твоим похищением повторилась…
Видно, я последний трус и предатель, такой вот у тебя друг… Когда Карл приземлился, я не смог ему ничего толком рассказать, так я перепугался… Еще немного, и я наложил бы в штаны…
Кстати, мне пора расставаться с Адель, — он вздохнул, — у нас как-то это все неожиданно произошло. Адель — она… Она как ураган. Все это может печально закончиться. Ты знаешь, что она натворила пару недель назад в Москве?
— Откуда ж мне знать.
— Об этом в газетах писали. Даже "Правда"…
— Не вижу в этом ничего зазорного. Попасть на страницу лучшей газеты страны…
— Ты думаешь?..
— Так что же она натворила?
— Она решила повторить мой подвиг…
— Какой именно?
— Помнишь, мне дали семь суток за то, что я пытался освободить Ильича из его стеклянного плена?
— Адель посетила Мавзолей?!
— Посетила. Но не только. Она там подняла юбку… и оросила мочой постамент, на котором стоит гроб с телом вождя мирового пролетариата.
Чтобы как-то отреагировать на его слова, я равнодушно пожал плечами.
— Я с трудом ее отмазал, — сказал Славик. — Но люди из аппарата Зюганова ее предупредили, чтобы о поездках в Россию она больше не мечтала. Если она там появится, ее прирежут…
На вилле Аделаиды я опять приступил к своему роману. Я знал, о чем буду писать.
Мне никто не мешал. Аделаида все-таки святая женщина! Она мне напомнила ту, о которой я уже говорил: ту, у которой скрывался, когда подыскивал себе в Москве безопасную квартиру.
Я опять скрывался. Теперь от кого?..
****************
По ночам я предавался мрачным воспоминаниям.
…Прилетев в Лас-Вегас, Мишель ни разу не легла со мной в постель. Она по целым дням пропадала в кабаках и, естественно, в игорных заведениях. Сначала в дешевых, а затем, когда приоделась и приобрела лоск, в дорогих, куда подкатывала на арендованном "Кадиллаке" длиной в полквартала.
Я валялся в номере и проклинал свою болезнь…
Рассказывать мне, в сущности, нечего. Кроме… Я опять видел отца. Или мне он привиделся… Или все-таки видел?..
Однажды я заставил себя встать, побриться, принять душ, спуститься в бар, выпить стаканчик шотландского и выйти на улицу.
По улице шли нормальные люди. Сумасшедших, примчавшихся за джек-потом, я среди них не заметил. Возможно, все они уже сидели за зеленым столом и следили за пальцами крупье.
Я остановился. Увидел отца… Но его заслонила толпа. Опять он исчез. Что со мной делается? Я схожу с ума. Если уже не сошел. Нет, на этот раз я был почти уверен, что видел отца. Мне даже показалось, что он улыбнулся мне.
Отец был не одни. Рядом с ним шла женщина. Лицо ее показалось мне знакомым.
Отец преследует меня не только наяву. Он мне снится каждую ночь. Несмотря на все мои страдания из-за дурацкой страсти к Мишель…
*************
Да, мой роман летел к концу. Но тут я почувствовал, что если останусь на вилле еще хотя бы один день, со мной случится что-то ужасное.
Я отложил ручку в сторону и задумался.
Что со мной могло произойти? И тут я совершенно ясно понял, что любая минута промедления могла мне стоить если не жизни, то здравомыслия. То есть я понял, что близок к помешательству. О причинах я не задумывался.
Возможно, это гены. Отцовские гены. Отец исчез так, как исчезают умалишенные.
Можно, конечно, обратиться к психиатру. Так делают на Западе. Или к психоаналитику. Это даже лучше. Психоаналитик выслушает и даст какую-нибудь дурацкую рекомендацию. Например, посоветует купить новую машину или поменять сферу обитания…
Но русский человек расценивает поход к такого рода специалисту как признание своей психической неполноценности. И, естественно, страшно боится, что приятели и соседи будут на него коситься.
Но главное, чего он боится, так это вторжения в свою душу, в ее потаенные места, он боится, что итогом этого доброжелательного, но нескромного вмешательства могут стать необратимые последствия. Он боится, что станет, как все… Потеряет свое "я". То есть, перестанет быть самим собой.
