Однажды, году в сорок восьмом, поехала в Чернигов потолкаться на базаре и узнать про цены на жилье. Цены не понравились, но была встречена Лаевская. Полина затащила Евку к себе и, в частности, торжественно раскрыла ей глаза на то, что Лилька проживает в городе с 1946 года. В своем доме. Дом оставила ей старуха, которую Лиля доглядывала. Только что оформила документы и теперь полноправная хозяйка.
Евка обрадовалась. И решила, раз Лилька при своем доме, еще и пользу получить можно.
Вместе с Лаевской пошли на улицу Клары Цеткин. Лилька после первой смены находилась дома. Состоялась встреча двух родных сестер. Поплакали. Евка упрекнула Лильку, что не приезжала в Остер. Лилька ответила, что если б Евка сама тут не вылезла, так и дальше их пути не соединились бы.
Евка упрекнула сестру, что та не объявлялась. Зато, мол, она про родную кровь каждую секундочку помнила и родительские червонцы выдирала с мясом. И теперь готова их разделить по справедливости, хоть по всему видно — Лилечка ни в чем не нуждается и даже может, если, конечно, захочет, помочь сестре.
Лилька ответила, что червонцами Евка может с радостью подавиться и быть спокойной, что в Остре Лилька не объявится. И что она старается забыть про такое место на земле, а не то чтоб туда ездить своими ногами, и пускай Евка там живет, если ее не тошнит.
Ева спросила — если тошнит, так можно перебраться к Лильке? Как-нибудь сбагрить отцовский дом и перебраться. Лилька с готовностью отбрила сестру. Никогда и ни за что. У нее своя жизнь, у Евки — своя. Хватит того, что она один раз устроила ее судьбу, освободила от ненужного ребенка. Тут Евка и узнала, каким образом и кто придумал комбинацию с рожанием в подол.
Лаевская следила за двумя сразу и зыркала глазами со стороны в сторону. Поддакивала то одной, то другой. Евка при упоминании Суньки разревелась и упрекнула Лильку, что за нее решила.
Лилька ее не утешала: «Возможно, произошла ошибка с моей стороны. Ошибку не исправишь. Если б ты родила себе, и я б с тобой над дитем сидела и жизни б мне не стало, как и тебе. Я хотела, чтоб и ты освободилась, и мне жизнь не покалечилась. А ты как дурой была, так и осталась. И тащить твою дурость на себе, как я тащила всю жизнь до войны, не собираюсь. Пускай у тебя остается свой ум, какой есть, а у меня свой».
Евка ушла в слезах и непонимании, как поступает родная сестра. А Лаевская ее приласкала и обещала найти хорошего жениха в Чернигове. Евка из-за любопытства спросила, как у Лили личная жизнь. Лаевская по секрету сообщила, что личная жизнь у Лилии — закачаешься. На дальнейшие вопросы — что? кто? — не отвечала.
Спросила про червонцы и высмеяла Евку, что придает им такой вес. На жизнь как таковую их мало, а чтоб жениха прельстить — совсем смех. Не говоря про черный день. Евка обиделась за родителей. Они сберегли все, что могли, и упреки Лаевской в их сторону — ужасные. Лаевская сказала: «Я не к тому. Сами по себе эти червонцы — пшик. Тем более золото надо еще продать. А кому продашь? Попробуй. Пожалеешь, что связалась. Но если б ты мне их продала, я б купила. Ты мне — червонцы. Я тебе — жениха. Хорошая цена? Если веришь. Ты у Файды спроси — или можно Полине верить. Он тебе ответит. Я давить не буду. Надумаешь — дашь знать. Хоть и Файде. Я к нему наведываюсь, от него к тебе заскочу».
Файда и правда охарактеризовал Лаевскую как честную женщину без обмана. Ева из-за самолюбия не сказала, что хочет произвести не продажу, а обмен: золото — на жениха. Не сказала, но решила — и так понятно. Таким образом червонцы оказались у Лаевской.
С Лаевской после передачи ей денег не встречалась. Писала письма с вопросом про жениха, но ответа не получала. Когда Файду кышнули вниз с руководящего места из Козельца и он поселился в Остре, Евка как-то забросила ему удочку. Но Мирон строго ее отчитал, чтоб она его в свои дела не вмешивала. Несмотря на Суньку в прошлом. Евка в мыслях простилась с червонцами.
Дом ее не продавался и не продавался. Время по женской части утекало. Что не входило в Евкины далеко идущие планы.
И вот как-то месяца за два до смерти Лильки в Остре появилась Лаевская. Быстренько шла под ручку с каким-то милиционером. Капитаном. Тогда темнело рано, Евка со стороны их увидела, но сама им на глаза не полезла, так как была в фуфайке и вообще расхлябанная после работы.
Евка подумала, что Полина намеревается устроить смотрины. Милиционер не молодой, так и Евке не восемнадцать. Как раз. Солидный. Он ей сразу даже в темноте понравился, и она надеялась, что Лаевская придет с ним к ней утром.
Евка с утра причепурилась и стала выглядывать в окошко Полину с милиционерским женихом. А нет. Никто не явился.
Евка закипела. Сама поехала в Чернигов и потребовала, чтоб Лаевская вернула ей золотые деньги.
Та отказалась и заверила Евку, что работа идет и жених найдется. К тому же червонцев теперь у Лаевской нету. Если Евка хочет узнать их дальнейшую судьбу — пускай идет к сестре. Хоть Лаевская выразила недоверие насчет того, что Евке это неизвестно. Но чтоб Евочка нарочно делала вид и второй раз требовала деньги, которыми сама уже и распорядилась, такое Полина и думать не хочет. То дело семейное.
Евка спросила, не жених ли был с Полиной в Остре, милиционер. Может, Евка ему не приглянулась и Полина ее не желает расстраивать? Полина ответила, что то не Евкин жених, а Лилькин ухажер. Полина с ним приезжала в гости к Файде. Евка захотела уточнить, это тот ухажер, что и раньше, или новый. Лаевская туманно выразилась, что в Лилькиных ухажерах запутаешься.
Евка была разозленная, а еще и такое слышать — неприятно.
Двинулась прямиком к Лильке.
Приоткрытую из-за натаявшего снега калитку Евка миновала беспрепятственно, постучала в дверь.
Ей открыл тот самый милиционер. Чуть глянул в ее сторону и кинулся напяливать шинель, после шинели — сапоги. Не по-людски.
Так, вполголоса, и говорит: «Лилька, мне бежать надо. Никто не приходил. Теперь сама дожидайся». Евка брякнула: «Я не Лилька». Милиционер поднял голову и охнул: «Купился!» — «Я сестра. Ева. Вы, если нужно, идите по своим делам, я Лилечку подожду. Вы ее жених?» — «Какой еще жених? Дурасятина. Скажете Лиле, чтоб немедленно позвонила мне на работу, когда придет. У нее смена давно закончилась. Шляется где-то». И выскочил из дома.
Ева честно ждала Лилю. Вещи не ворошила.
Лиля пришла через час. Увидела Евку. Рассердилась. Сказала: «Ну чего ты от меня хочешь? Считай, что у тебя сестры нету. Тебе лучше в конечном результате будет. Кручусь, кручусь, а без толку».
И так разрыдалась, как Евка и не представляла, что человек в мирное время может. Конечно, она тут же внутренне проявила сожаление, что своим враньем довела сестру. Но вид Лильки, ее красивое пальто с чернобуркой, боты на каблучке, красная помада — успокоили Евку, что все сделано правильно. Пускай подумает про свое поведение.
Тут Евка сообразила, что пришла ради справедливости — ради денег. Зачем Лилька у Лаевской взяла червонцы! Пускай или отдает все, или сейчас же честно они поделят. Чтоб поставить конец.
Евка спросила громко: «Лилька, где червонцы? Ты сама от них отказалась. И сама у Лаевской их забрала. Якобы причем от моего имени и по поручению. Как тебе не стыдно! Если это правда, конечно». Лилька сделала перерыв в рыдании и замахала руками в лицо родной сестре: «Уходи, уходи, Евочка! Такая минута у меня была. Я отдам».
Евка осознала победу и ушла. А перед этим скромно попрощалась. Никаких сроков возврата она сестре не ставила. А через два месяца ее убили.
Ева дала себе передышку. На стол она уже не смотрела. Больше в пол. Бубнила, бубнила и перестала.
Я принес ей воды.
Понятно, Лаевская приезжала в Остер с Евсеем. И по крайней мере теперь понятно, что были они в Остре вместе не раз. И до смерти Лильки были, и после, когда кисет привезли. И в доме Лильки был Евсей. И что-то они, получается, втроем делали — Лилька, Лаевская и Евсей.
А Евка-дурында им карты трохи попутала.
Но так как она утверждает, что к Лаевской за возвратом своих червонцев раньше начала — середины марта 1952 года не обращалась, а Полина с Евсеем кисет привезли именно в это время Файде, как же Евка могла узнать, что в кисете лежит и сколько? Что там и ее и не ее?
— Ева, а получается, ты мне не всю правду говоришь. Откуда ты знаешь, что в кисете? Лаевская тебе сказала убедительно, что червончики куда-то запроторила по своему усмотрению, а ты видишь кисет и заявляешь, что тут твое. Ну? Не говоря про то, что ты еще у Довида клянчила, когда кисет при нем был.
Ева подняла голову. Вытаращила глаза.
— Не скажу, — одними губами и промямлила.
Я не стал спорить. Знала и знала. Выплывет.
Напоказ начал собирать ценности. Складывал по одной. Особенно бережно перекладывал червонцы. Не бросал внутрь, а засовывал на самую глубину.
Евка не смотрела. Стягивала косынку на груди. Стягивала-стягивала, аж пока один конец дал трещину. То есть порвался. Старый платочек. Евка от такого конфуза очнулась. Содрала остатки и помахала в воздухе.
